Искушая судьбу - Рединг Жаклин (электронная книга .TXT) 📗
Высоко над головой с прикрепленной к кольцу возле двери толстой веревки, проходящей через поддерживающуюся в рабочем состоянии со времени постройки замка систему блоков, свисал гигантский железный канделябр, весь в пыли и паутине. Стены из серого камня были голыми, если не считать остатков фламандских шпалер и цветных тканей, когда-то препятствующих проникновению в комнату зимних сквозняков. Единственным предметом обстановки, оставшимся в гигантском помещении, был стоящий в углу маленький трехногий табурет, с которого мальчики-слуги Кулхевена наблюдали в смотровое отверстие за любым человеком, приближающимся к замку. Криво прислоненное к стене стояло разбитое, но с сохранившимся в углу осколком зеркало в позолоченной раме.
При виде этой огромной и пустой комнаты, вызвавшей в ней столько воспоминаний, на Мару нахлынул приступ такой отчаянной тоски, что ее всю затрясло. Если бы можно было повернуть время назад, к дням счастливого детства, когда война еще не пришла на землю Ирландии, опять почувствовать себя членом своей семьи! Стоило ей закрыть глаза, как она ясно представила себе сцены прежних времен, все их великолепие и красоту. Гигантский полированный стол возле огня. Музыка, доносящаяся из угла, где стоял помост для менестрелей. Смех, эхом отражающийся от, стропил. Треск поленьев в очаге.
Висящие по стенам яркие гобелены…
Гобелены.
Внезапно Мара вспомнила о цели своего прихода сюда – найти единственную оставшуюся фамильную реликвию Диспенсеров.
Она видела кулхевенский гобелен только раз, ребенком, когда мать принесла его к ней, с недовольным видом сидевшей в гостиной над уроком рукоделия – шторами, которые та решила повесить. Гобелен был небольшим, размером примерно с подушку, но был гораздо красивее, чем любая из картин, висевших во дворце Сент-Джеймс до того, как Протекторат ободрал догола его стены. Мать рассказала ей, что гобелен был выткан столетия тому назад прекрасной юной девушкой по имени Грейни, которая была дочерью Руперта де Калевена. У нее тоже были рыжие, как пламя, волосы – отличительная черта всех хозяек Кулхевена, и с тех пор он из поколения в поколение передавался очередной владелице Кулхевена.
Это было прекрасное произведение искусства, вышитое тончайшими золотыми и серебряными нитями и изображающее свадьбу. На заднем плане виднелся величественный замок Кулхевен, утопающий в лучах золотистого света. Когда огонь очага падал под нужным углом, нити начинали сверкать и сиять, создавая впечатление, что изображение ожило.
Легенда гласила, что воин-жених был убит в битве за несколько дней до свадьбы. Узнав о трагической судьбе рыцаря, дева Грейни бросилась с Кровавой башни и разбилась о камни у ее подножия. Говорили, что белые цветы, растущие там, где она упала, окрасились пятнами ее крови, и с тех пор этот цветок, который не растет больше ни в одном месте Ирландии, называется «Кровь Грейни».
Мара до сих пор помнила, как еще совсем маленькой она смотрела с вершины башни на лежащие у подножия скалы, с грустью думая о судьбе прекрасной леди. Из всех преданий, рассказывающих о несчастьях, связанных с башней, история этой девушки была единственной, в которую Мара действительно верила Все, что осталось от короткого существования девы, был этот сотканный ее руками гобелен.
Мара подошла к входу в восточный коридор, ведущий к семейным спальням. Большое черное отверстие, казалось, готово было поглотить ее. Висящие по стенам подсвечники были пусты, поэтому она достала маленькую свечку, которую принесла с собой, и, держа ее немного наискось, чтобы капли воска капали на пол, подобрав юбки, двинулась вперед.
На каменном полу шаги звучали тихо, в такт им слышалось шуршание юбок. Где-то в темноте она слышала шум от разбегающихся в стороны маленьких тварей. Все двери, выходящие в коридор, были закрыты, и чем дальше она углублялась в коридор, тем слабее становился струящийся из большого зала свет и тем плотнее обступала ее тьма. Но ей не было страшно. Да и чего ей было бояться? Ведь это был ее дом, более родной ей, чем кому-либо другому на свете.
В конце коридора Мара остановилась, и сердце ее забилось сильнее. Перед ней находилась еще одна закрытая дверь – дверь, в которую когда-то она так часто входила. Мара подняла тяжелую ржавую задвижку. Дверь открылась легко.
Расположенное высоко над ее головой окно было разбито, вельветовые драпировки, когда-то великолепного ярко-синего цвета, теперь выцвели до серовато-лилового и были все порваны. При появлении Мары сидящая на подоконнике певчая птичка радостно зачирикала, виднеющиеся за окном ветви высоких дубов тихо шуршали листвой под тихим летним ветерком. При виде представшего перед ее глазами запустения Мара закрыла глаза и попыталась представить себе это место, каким оно было когда-то.
– Сайма, уведи Мару в подземный ход! Идите в деревню! Я последую за вами!
Голос матери был почти не слышен за грохотом мортиры, с помощью которой пытались выломать двери нижнего этажа, и за шумом испуганных голосов, раздающихся из всех помещений дома. Горничные и лакеи метались туда-сюда, пытаясь спрятать что можно из столового серебра. Диспенсеров и распихивая по всем укромным уголкам богато украшенные подсвечники, чтобы спасти их от жадных рук «круглоголовых». Когда Сайма подтолкнула Мару к двери, та вдруг заметила темно-синюю вельветовую юбку матери.
– Пойдем, детка, ты же слышала, что велела твоя мать. Нам с тобой надо поспешить к подземному ходу, чтобы успеть скрыться прежде, чем эти злодеи «круглоголовые» ворвутся внутрь.
– Но, Сайма, мы же не можем оставить здесь маму!
– Ты слышала, что она сказала? Она последует за нами.
Теперь они уже были в большом зале; вокруг них в панике метались обитатели замка. Никто не обращал на девочку и служанку никакого внимания. Сайма потянула вверх рычаг, скрытый под обшивкой камина, и подтолкнула Мару вперед, в темноту за дверью потайного хода, спрятанной позади камина. Как раз в это время раздался громкий треск, за которым последовали крики и вопли снаружи.
– Эти кровопийцы-»круглоголовые», наверное, ворвались на нижний этаж. Нам лучше поспешить. Им не понадобится много времени, чтобы пробиться сюда; скоро они уже будут топтать своими грязными ножищами прекрасные турецкие ковры твоей матери. – Сайма потянула Мару за руку. – Идем, детка, мы должны закрыть за собой дверь прежде, чем они ворвутся сюда.
– Но мама…
– Твоя мать найдет выход. Она всегда знает, что делает.
– Нет, я не могу оставить ее.
Мара вырвалась и побежала к лестнице, ведущей на вершину Кровавой башни. Подобрав юбки до колен, она устремилась наверх, перепрыгивая через ступеньки. Достигнув верха, девушка открыла дверь, ее взору предстала ужасающая картина сражения. Она увидела мать, целящуюся куда-то вниз из старого отцовского мушкета. Мать что-то кричала, отказываясь сдаться солдатам. Внезапно она откинулась назад, и мушкет со стуком упал на пол.
– Мама!
Тут Мара, как и всегда в этом месте, очнулась от нахлынувших на нее воспоминаний. Она все еще находилась в комнате матери. Мара не знала, сколько пробыла здесь, сердце билось учащенно, а все лицо было мокрым от слез.
Она вытерла слезы, загнала воспоминания в самый дальний уголок сердца и вернулась к тому делу, ради которого явилась сюда.
Комната представляла собой жалкое подобие того, чем была раньше. На другом конце ее стоял высокий гардероб эбенового дерева, одна из дверец которого, открытая, косо свисала с погнутых петель. Внутри было пусто, если не считать торчавшей изнутри забытой небольшой головной ленты. Мара подняла ее, разгладила помятые концы и спрятала в карман своего платья.
Она прислонилась к стойке балдахина массивной кровати, обняв рукой толстый резной деревянный столб.
Когда-то в спальне матери пахло лимонным маслом и розами, а тщательно отполированная мебель сверкала.
Сейчас здесь пахло гнилью и плесенью. И смертью.
