Пленница гарема - Уолч Джанет (книги без сокращений .txt) 📗
Я заметил, что валиде уставилась на свою трубку.
— И потом вы уехали? — перевел я.
— Корабль поднял паруса, и в то утро я отчалила вместе со своей чернокожей няней. Меня охватили страх и смущение, я боялась расставаться с семьей и ехать вместе с Зина. Она была не намного старше меня, но жизнь сделала ее взрослой и сильной. Пока мы смотрели на удаляющийся причал, няня обняла меня своими большими руками, на ее круглом лице появилась улыбка и она сказала: «Впереди нас ждет захватывающее приключение».
— Куда направлялся корабль и сколько длилось плавание? — спросила валиде.
— Корабль направлялся в Бордо; оттуда нам предстояло добраться до Луары и дальше к монастырю в Нанте. Мы путешествовали шесть недель через Атлантический океан и к концу июля достигли Нанта.
— Что было потом?
Вскоре мы нашли улицу Дюгаст-Маттифэ и грозные арки монастыря Благочестивых дев. Мы устроились на новом месте: Зина получила работу садовницы. Меня, как и других девушек моего возраста, называли «юными сестрами» и учили, как следует жить в монастыре. Но я очень тосковала по семье и каждый день, на рассвете, открывала медальон, висевший у меня на шее, чтобы проверить, находится ли любовь матери внутри его.
— А какова эта монастырская жизнь, о которой ты говоришь? — спросила Миришах. — Она похожа ни жизнь в гареме?
— В некотором смысле, — ответила Накшидиль. — Там жили двадцать девушек моего возраста, за нами присматривали монахини, женщины, отвергшие мужчин и посвятившие себя одному Богу.
— Каков у тебя был распорядок дня?
— Каждое утро я умывалась, одевалась и заправляла постель. Вместо диванов, какие находятся в нашей спальне во дворце, там стоял ряд жестких детских кроваток, расположенных одна от другой на расстоянии ровно два с половиной дюйма. На завтрак нам подавали хлеб с коркой и густой горячий шоколадный напиток, что ежедневно напоминало мне о доме. Тогда я покрывала голову вуалью, молилась вместе со всеми, после чего сразу шла на уроки.
— Что ты учила?
— Мои любимые уроки были вышивание, музыка и танцы.
— Точно как здесь, — заметила валиде.
— Да, как здесь. Только там были и другие предметы. Если бы у меня имелся выбор, я бы провела свои дни, вышивая, танцуя и играя на скрипке. Однако монахини твердили, что в монастыре главное внимание уделяется традиционному образованию. В строгую учебную программу входили история, арифметика, литература, латинский язык, правописание, каллиграфия, умение вести себя и, конечно, катехизис. Каждый вечер нам задавали выучить наизусть большие отрывки. Ах, как я боялась их! А утром нам приходилось декламировать их монахиням.
— Как это странно, — сказала Миришах, — женщины учат наизусть историю, арифметику и литературу. А этот катехизис, который ты упомянула, что это такое?
— Это вопросы и ответы о католицизме. Мы должны были их выучить.
— Надеюсь, ты выбросила это из головы, — произнесла валиде и нахмурилась. — Ислам стоит выше всех других религий. Иисус один из наших пророков, как Моисей и другие, но это все. Полагаю, ты усвоила это?
Девушка кивнула, но ничего не сказала.
— А как же умение быть женщиной? — продолжала задавать вопросы валиде. — Тебя учили, как угодить мужчине?
— О, ваше величество, этому нас тоже учили. Нас учили выполнять наши обязанности в семье, уважать желания мужчин, хорошо заботиться о детях и, прежде всего, вести себя как подобает хорошим христианкам. Мы внимали словам мадам де Ментенон. Жена «должна научиться повиноваться, — говорила она учащимся, — ибо вам надлежит подчиняться всю жизнь».
— Как мудро сказала эта мадам, — пробормотала валиде. — А ты стала женой?
Накшидиль отрицательно покачала головой:
— Я пробыла в этом монастыре больше трех лет. Потом, в июне тысяча семьсот восемьдесят восьмого года, наша семья устроила свадьбу во Франции, не мою, а одного из кузенов. Спустя несколько дней мы с Зина поднялись на борт корабля, чтобы вернуться на Мартинику, и чуть не попали в бурю. Мы тогда и не догадывались, что впереди нас ждет еще более тяжелое испытание.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Наш корабль захватили пираты и всех, кто был на его борту, привезли в Алжир. Мужчин доставили на берег в кандалах. Меня отвели к бею, а тот приказал своим корсарам привезти меня сюда. Я не думала, что все так обернется. Для меня это был ужасный удар.
— Да, понимаю, — согласилась Миришах, сочувственно кивая. — Как бы то ни было, одно я усвоила твердо. Чем более предсказуемой кажется жизнь, тем скорее она изменится совсем неожиданным образом. — Сказав это, она предупредила Накшидиль, чтобы та не говорила с другими девушками о прошлом и занимала свои мысли будущим. — Султан Селим находит тебя привлекательной. Ты гозде, — сказала валиде. — Ты приглянулась моему сыну. Тебя переведут в более удобное жилище и начнут учить, как следует вести себя, чтобы угодить мужчине — не только подчиняться ему, а доставлять наслаждение. Если ты все это хорошо усвоишь, тебя могут пригласить к нему в постель. После этого ты сможешь стать его любимой женщиной, наложницей.
7
Новая комната Накшидиль оказалась ближе к покоям валиде. Там хватало места пяти девушкам, что было лучше переполненной спальни; небольшие окна выходили на внутренний дворик, но обогревателем служила только одна жаровня. Здесь, как и в прежнем жилище, были голые стены и деревянные полы, а по всему периметру расположились узкие диваны; повсюду стояли шкафы для вещей девушек. Накшидиль должна была продолжить заниматься вышиванием, музыкой и танцами, но, как говорила Миришах, ей также надлежало пройти обучение в искусстве жить.
По указанию Миришах главный чернокожий евнух назначил меня присматривать за девушкой во время ежедневных занятий. Занятия начались без промедления. Много времени отводилось для усовершенствования турецкого языка с тем, чтобы она могла свободно вести беседу. Она знала достаточно много слов и могла выразить свои основные потребности, но для того, чтобы говорить изящно, требовался напряженный труд: звук «р» все еще поднимался у нее из гортани вместо того, чтобы плавно слетать с кончика языка; она все еще произносила слова, надув губы, а их нельзя было напрягать; к тому же она часто ставила ударение не на том слоге. Еще Накшидиль практиковалась писать на распространенном в империи турецком языке, однако сочетание арабской письменности и турецких слов да еще персидских с турецкими создавало для нее огромные трудности.
Ей также надлежало совершенствовать и другие навыки. На кухне валиде она училась готовить определенные блюда. Ее обучала рабыня, которую султан ни разу не звал к себе, но она все же поднялась в дворцовой иерархии: теперь она отвечала за кухню валиде. Хотя ее имя, Гульбахар, означало «весенняя роза», бедная женщина, проведшая многие годы в безбрачии, начала увядать. Однако возможность обучать нетерпеливую Накшидиль озарила ее жизнь, словно луч солнца, и она радовалась всякий раз, когда видела девушку.
Она говорила, что кофе самый главный напиток в Оттоманской империи, и повторяла хорошо известную пословицу: «Чашка кофе обеспечивает сорок лет дружбы».
— Это правда, — согласилась Накшидиль, — но, знаешь, мне к нему все еще трудно привыкнуть. Он очень крепкий.
— Как это так? — удивилась Гульбахар. — Здесь все пьют кофе.
— Ребенком я пила только шоколадный напиток, — ответила Накшидиль. — А сейчас пью только чай.
— Ничего страшного. — Женщина жестом словно отмахнулась от слов девушки. — Султан в любое время может захотеть отведать чашку пенистого черного напитка. И тебе лучше знать, как его приготовить, — советовала Гульбахар.
Накшидиль осваивала, как толочь темные бобы, смешивать их с холодной водой, сахаром и варить вместе с кардамоном; более того, она научилась ловко держать горячий кофейник высоко над малюсенькой чашечкой и наполнять ее густым напитком.
— Попробуй глоток, — настаивала Гульбахар, протянув ей фарфоровую чашечку в филигранном держателе. Накшидиль наклонилась к чашке, глотнула пены и сморщилась, почувствовав вкус кофе.
