Лепестки на воде - Вудивисс Кэтлин (читаем книги txt) 📗
— Вон там мы делаем мебель, — объяснил Гейдж, указав на строение. — А в большом сарае за мастерской храним дерево — в том числе и для строительства корабля.
— Па-па! — послышатся из дома испуганный крик Эндрю.
— Иду, Энди, — громко отозвался Гейдж и вытащил из колодца кувшин с молоком. Придержав дверь, он пропустил Шимейн вперед, успев оглядеть ее грудь, прикрытую тонкой тканью, а затем наблюдая, как колышутся при ходьбе ее юбки. Вернувшись к столу, Гейдж поставил кувшин и застыл у скамьи. Прошла целая минута, прежде чем Шимейн поняла: он ждет, когда она сядет. В ответ на вопросительный взгляд Шимейн Гейдж приглашающим жестом указал ей на скамью.
— Здесь мы едим все вместе, Шимейн. И я, и все, кто войдет в дом, будут относиться к вам как к члену семьи.
Опустившись на отполированное сиденье, Шимейн покорным жестом сложила ладони на коленях и с благодарностью прошептала:
— Спасибо вам, мистер Торнтон.
— Гейдж. Меня зовут Гейдж, — поправил он, садясь напротив, но по-прежнему не решаясь смотреть в глаза Шимейн — из страха пробудить желания, которые так долго сдерживал. Прежде он никогда не держал рабов, тем более рабынь, и хотя он слышал, что часто хозяева пренебрегают запрещением насиловать и бить слуг, ему не хотелось следовать их примеру. — Так меня зовут все. И вы должны звать меня по имени. А обращение «мистер Торнтон» я не терплю… кроме как из уст недругов.
С отчаянием чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, Шимейн робко кивнула, не поднимая головы.
— Как вам будет угодно… Гейдж.
Он протянул ей тарелку с лепешками:
— А теперь поешьте, Шимейн. На мой взгляд, вы слишком исхудали.
— Слушаюсь, сэр.
Эндрю с любопытством прислушивался к разговору взрослых, переводя взгляд с одного на другого, а затем пригнулся к столу и снизу вверх заглянул в лицо Шимейн. Заметив, что малыш наблюдает за ней, она поспешно сморгнула слезы с ресниц и улыбнулась ему. Эндрю удивленно уставился на отца.
— Папа, Шимейн плачет!
Шимейн беспомощно подняла голову, чувствуя, как по лицу стекают слезы, и встретилась с испытующим взглядом Гейджа. Вспоминая, как решительно она пресекала попытки Моррисы и Гертруды унизить ее, Шимейн не могла поверить, что расплакалась при самом незначительном проявлении людской доброты.
— Прошу прощения, мистер Торн… — Она осеклась, чувствуя, что окончательно потеряет самообладание, если назовет его по имени. — Я… не ожидала подобного отношения. Прошло уже больше четырех месяцев с тех пор, как я в последний раз слышала добрые слова, видела, как джентльмен открывает передо мной дверь или стоя ждет, когда я сяду. Мне очень стыдно за эти слезы, сэр… но я ничего не могу с собой поделать.
Гейдж вытащил из кармана чистый носовой платок, подал его Шимейн, а потом встал и отвернулся, пока она вытирала глаза. Открыв буфет, он вынул две кружки, в одну налил молока доверху, а в другую плеснул на донышко. Вернувшись к столу, он протянул Шимейн полную кружку.
— Выпейте, Шимейн. Молоко для вас полезнее, чем чай. Оно поможет вам успокоиться. — Он разломил вторую лепешку, намазал обе половинки джемом и положил их на тарелку перед Шимейн. — Попробуйте-ка свою стряпню. Она чудесно пахнет.
Рассмеявшись сквозь слезы, Шимейн заметила, как по губам Гейджа пробежала улыбка. Почему-то у нее стало легче на душе, едва она убедилась, что хозяин может быть не только суровым и хмурым. Шимейн послушно пригубила холодное, вкусное молоко и с жаром принялась за лепешки. Эндрю шумно пил из кружки, которую отец поднес к его губам. Немного погодя Гейдж налил себе чаю и взял лепешку. Минуту они ели в полном молчании, наслаждаясь вкусной едой. Затем, заметив, в каком напряжении сидит служанка, Гейдж попытался снять его рассказом о медведе, который досаждал ему несколько лет назад.
— …Старый Корноух был злобным зверем, ненавидел людей, видимо, потому, что какой-то охотник лишил его уха и чуть не убил. Несколько раз он приходил к дому, но не причинил нам никакого вреда, а потом однажды морозным утром, выходя из уборной, я с изумлением увидел, что Корноух пытается добраться до теленка, которого я купил той весной. Медведь намеревался быстро завладеть добычей и скрыться, но увидев, что я помешал ему, пришел в ярость. Я сразу понял: Корноух жаждет мести. Мушкет я оставил в доме и теперь стоял перед медведем совершенно безоружный и полураздетый. К счастью, Виктория услышала шум и выбежала на заднюю веранду с заряженным мушкетом. Эндрю должен был появиться на свет со дня на день, но это не смутило ее. Медведь обернулся к ней, а она прижала приклад к плечу и всадила весь заряд прямо в лоб зверю. — По лицу Гейджа молниеносно мелькнула улыбка. — Вот так у нас в спальне и появилась медвежья шкура. Я сам освежевал медведя, выделал шкуру и положил ее у кровати с той стороны, где спала Виктория. Благодаря этой шкуре зимой, когда она вставала по ночам, чтобы покормить Эндрю, у нее не мерзли ноги.
Веки Шимейн по-прежнему были красными от слез, но по щекам уже перестали течь ручейки, а зеленые глаза оживленно заблестели в окружении длинных влажных ресниц. Поставив локоть на стол, Шимейн подперла рукой подбородок и улыбнулась Гейджу:
— Вы непременно должны научить меня обращаться с мушкетом, мистер Торнтон, ради вашей и моей безопасности.
— Надеюсь, до конца недели у меня найдется несколько свободных минут, — ответил Гейдж, и улыбка вновь порхнула по его губам.
Когда трапеза завершилась, Шимейн встала и начала собирать со стола посуду, а Гейдж умыл Эндрю и понес его в спальню. Малыш сладко зевнул, прижавшись головой к отцовскому плечу. Уложив сына, Гейдж вышел из спальни, бесшумно закрыв за собой дверь. Он отнес кувшин с молоком обратно в колодец и вскоре вернулся на кухню с маленьким горшочком в руках.
— Это мазь, которая смягчает и исцеляет раны, — объяснил он служанке. — В основном я мажу ею мозоли и царапины. — Сняв крышку с горшочка, он приблизился к раковине, в которой Шимейн мыла посуду, и показал ей густую мазь. — Она заживит раны на ваших запястьях и щиколотках.
Шимейн поставила последнюю тарелку в шкаф и, заглянув в горшочек, увидела прозрачное, желтоватое вещество и тут же с отвращением сморщила нос.
— Знаю, знаю — вонь убила бы и скунса, — усмехнулся Гейдж. — Но мазь и вправду целебна.
Шимейн неуверенно взглянула на Гейджа.
— Что я должна с ней сделать?
— Втереть в кожу там, где она повреждена. Если позволите, думаю, у меня это получится лучше.
Шимейн почувствовала, как ее щеки вспыхнули при мысли о подобной услуге, и она поспешила отказаться.
— По-моему, это было бы неприлично, сэр.
— Отчего же? — возразил Гейдж. Движимый только желанием помочь Шимейн, не преследуя никаких корыстных целей, он не разделял ее взгляды на правила приличия. — У вас до крови растерты запястья и щиколотки, Шимейн, и, втирая в них мазь, я ни в коем случае не буду представлять угрозу для вашей добродетели. Поверьте, если я когда-нибудь решусь скомпрометировать вас, вы сразу поймете это — потому что начну не с запястий и не со щиколоток. — Он перевел взгляд на грудь Шимейн под туго натянувшейся тканью, словно указывая, откуда он начнет, а затем так же быстро вскинул голову и посмотрел в перепуганные глаза Шимейн.
Не сразу заметив, что она стоит с открытым ртом, Шимейн поспешно сжала губы. Бессознательным жестом она скрестила руки на груди, жалея, что платье подчеркивает ее пышность.
— Уверяю вас, мистер Торнтон, мысль об угрозе для моей добродетели мне и в голову не приходила! — отчаянно покраснев, с запинкой возразила она.
Уголок губ Гейджа дрогнул в скептической усмешке.
— Значит, вы не такая, как большинство молодых женщин в этих краях. Здесь многие считают положение вдовца настолько плачевным, что не сомневаются: он готов наброситься на любое существо в юбке и даже совратить девицу. — Отметив, что щеки Шимейн заполыхали, Гейдж задумался, отчего она смутилась — от грубости или оттого, что его слова попали в точку. — Поверьте, Шимейн, я не настолько неразборчив.
