Пробуждение (СИ) - Митанни Нефер (библиотека книг .txt, .fb2) 📗
Часть I. Глава 2
Утром Петрушевский проснулся от настойчивого стука в двери. Не успел он ничего ответить, как в комнату вошёл Архип, старый камердинер с умными живыми глазами, смотревшими вокруг с прищуром и едва заметной хитринкой. Сергей помнил, как ещё ребёнком любил, когда Архип брал его на руки, подбрасывал вверх и усаживал к себе на плечи. Но с того времени прошло много лет, и Архип сильно постарел, однако по-прежнему всюду сопровождал молодого барина, по-отечески опекая его и скрывая его проделки от строгой тётки. Иногда он ворчал, грозился всё ей рассказать, но уже через минуту обо всем, казалось, забывал.
Зачем-то одёрнув безупречно сидевший демикотоновый* сюртук, старик с расстановкой произнёс:- Сергей Владимирович, тётушка изволят к завтраку звать. Прикажете одеваться?- Нет… Ступай, скажи, я сейчас буду, - садясь на кровати, ответил Петрушевский.Архип шаркающей походкой, заложив руки за спину, направился к двери, но молодой хозяин остановил его:- Тётка спрашивала обо мне что-нибудь?- Конечно, спрашивали… - уклончиво признался старик и, видя нетерпеливый интерес Сергея, невозмутимо объяснил:- Изволили интересоваться насчет вашего поведения в столице.- Ну, а ты?… - натягивая рубашку, торопил Петрушевский.- А что я? Сказал всё, как есть…- То есть? – Сергей от неожиданности привстал с кровати и недоумённо посмотрел на камердинера.- Про раны ваши сказал, про службу… Не извольте беспокоиться, Сергей Владимирович, лишнего не сболтнул, - успокоил Архип, и хитрая усмешка скользнула по его губам.- Ну, молодец, старина… Только вот что: если тётка еще будет расспрашивать, ты сильно уж не распространяйся, отвечай покороче.- Понятно, барин, уж известное дело…С этими словами Архип ушёл.Петрушевский выглянул в окно. Стояло обычное деревенское утро. Солнечные блики плясали по чистой зелени сада и луга. Несмотря на утренний час, уже ощущалась приближающаяся полуденная духота. Сергей чему-то улыбнулся и, набрасывая на ходу китель, отправился в столовую.Там он застал тётку, уже сидевшую за столом, и рядом с нею – вчерашнюю хранительницу сада.- Опаздываешь, Серёжа, - строго заметила Марья Фёдоровна, - чай стынет.И тут же, миролюбиво улыбнувшись, спросила:- Ну, как, неужели Анютку-то не признал? Да и то, правда: где уж узнать её теперь… Пятнадцать годов сравнялось в мае.- Анютку? Так вы – маленькая Анютка?! – вполне искренне изобразил удивление Сергей и с улыбкой пожал тонкие холодные пальчики девушки.Та смутилась и опустила голову. Её, пожалуй, нельзя было назвать красавицей. Но огромные тёмные, как ночь глаза, так поразившие вчера Петрушевского, светившиеся неподдельной искренностью и по-детски открыто смотревшие вокруг, припухшая нижняя губа, чуть выдающаяся вперед, нежный овал лица, невысокий рост – все это делало её какой-то особенной. Она казалась существом удивительно беззащитным, слабым и одновременно способным постоять за себя.В ней почти невозможно было узнать ту смешливую и робкую девочку – воспитанницу Марьи Фёдоровны, которую он знал еще в далёком детстве. Впрочем, её робость осталась неизменной.За столом царило молчание, нарушаемое лишь звоном посуды. Сергей незаметно, как ему казалось, наблюдал за девушкой. Она это чувствовала, лёгкий румянец выдавал её волнение.- Прекрасное утро, не правда ли? – молодой человек решился нарушить затянувшееся молчание, и открыто посмотрел на Анну.Но та ничего не ответила.- Ну, уж и прекрасное!.. - проворчала тетка. – С самого утра печёт. Вот, что, Аня, мне нездоровится сегодня, в церковь одна поедешь. Право, вот уж не вовремя у Эмилии Карловны мигрень разыгралась.- Хорошо, Марья Фёдоровна… - тихо отозвалась девушка.- В церковь? – оживился Сергей. – Разрешите, я составлю вам компанию?И видя замешательство Анны, улыбаясь, добавил:- Право, Анна Александровна, я не опасен, не стоит меня дичиться.Получив одобрительный взгляд тётки, девушка, пожав плечами, согласилась:- Если вам хочется… воля ваша.Отпустив кучера, Сергей сам правил лошадьми. Едва крыши усадьбы скрылись за поворотом, он спросил свою спутницу:- Вы всегда так задумчивы?- Нет, - отозвалась она и попросила: - Не гоните так, пожалуйста.- Вы боитесь? – усмехнулся Сергей и посмотрел ей в глаза.- Да.- Странно…- Странно?! Не вижу ничего странного… Чему вы удивляетесь? – в голосе Анны послышалось недоумение.- Ага! Вот мне и удалось хоть чем-то заинтересовать вас! – с торжествующей улыбкой воскликнул Петрушевский и уже серьёзно добавил:- А знаете, после нашей вчерашней встречи в саду, я все время о вас думаю.Девушка смутилась, но, пересилив смущение, сказала:- Кажется, я не давала повода… Впрочем, простите, если вчера я невольно помешала вам…- О, нет! Вы не поняли меня. Сначала я не узнал вас. А сегодня за завтраком я… вы очень изменились. Только не возражайте мне. Я помню вас еще ребёнком, не более шести лет, – улыбаясь, объяснил Сергей. – Удивительное чувство испытываешь, когда вместо ребёнка застаешь прелестную девушку. Впрочем, - Сергей на мгновение задумался, - изменились вы лишь внешне. Я вижу, строгие гувернантки не отучили вас от прежней задумчивости.- Вы правы, - смущённо согласилась Анна. – Я, наверное, кажусь вам дикаркой… Однако, здесь отвыкаешь от общества и погружаешься в себя… жизнь в деревне располагает к этому… Посмотрите, - она указала вокруг рукой, - в этом мире нельзя не предаться мыслям…Дорога шла по берегу реки. Маленькая речушка, названная, как и ближайшее село, Александровкой, катила свои неторопливые воды мимо светлой, радующей глаз берёзовой рощи, синего от васильков луга и невысокого, поросшего молодым осинником холма с величественно возвышавшейся на нём златоглавой церквушкой. По левую сторону реки открывался не менее красивый вид: раздольные поля, девственно белые зимой от слепящего снега, изумрудно-зелёные весною и сейчас, в середине июля, золотые от колосьев ржи, волнующиеся, подобно морю, при малейшем дуновении ветерка.Бурой, неровной лентой дорога убегала куда-то вдаль, за линию горизонта. Редко нарушалось её спокойствие: то неторопливая крестьянская лошадёнка протащит воз свежескошенного сена, или, вот как сейчас, пронесётся запряженная парой резвых лошадей коляска какого-нибудь из местных помещиков, и опять всё стихнет.Ещё дальше виднелись крыши крестьянских изб. Зимой в сильные морозы над ними столбами стоял дым от жарко натопленных печей. И на сотни верст вокруг расстилалось снежное нетронутое покрывало.
В воскресные и праздничные дни с холма от церкви по всей округе расходился протяжно-торжественный, гудящий колокольный звон.- Вы читаете мысли, - пробормотал Сергей и, видя удивление своей собеседницы, пояснил: - Вчера в саду я думал об этом же. Но неужели у вас нет других занятий, более привычных для вашего возраста?- Ну, почему же? – Анна пожала плечами. – Хотя, конечно, особых развлечений нет.… Читаю романы… иногда рукоделие… музицирую. Эмилия Карловна исправно следит за моими занятиями музыкой.- Тётушка, как я понял, никого не принимает?- О, нет, почему же?… У нас бывает граф Никитин, сосед. Он поселился здесь недавно, купив Бобрино у разорившейся княгини Астаховой.- Я полагаю, однако, что общество престарелого помещика не может быть интересным для столь юной особы, как вы, - Сергей уже заочно почему-то не любил соседа, о котором, как ему показалось, Анна заговорила весьма охотно.- Вы ошибаетесь, - возразила девушка. — Господин Никитин вовсе не престарелый, хотя и солидный человек. Кроме того, он, на мой взгляд, являет собой весьма интересный тип людей…- Ах, даже так! – Петрушевский недовольно усмехнулся. – И какой же тип?- Ну, объяснить, пожалуй, нельзя. Нужно видеть… хотя, впрочем, можно сказать однозначно: он увлечён делом, которое поглощает его без остатка, и он знает себе цену.… Одним словом, граф - не обычный провинциал, привыкший к безделью, напротив, он – человек активный.Анна немного помолчала и добавила:- Он занимается улучшением своего хозяйства, завёл там какие-то новшества.- Вы, я вижу, просто в восторге от вашего Никитина, - пробормотал Сергей.- Нет, - она удивленно посмотрела на него. – Вы сами расспрашивали меня.… И, право, я не могу понять причину вашего недовольства…Сергей ничего не ответил. Они уже были у церкви, он резко затормозил лошадей и, помогая Анне сойти с коляски, сказал:- Я должен извиниться, что оказался не любезным собеседником.Улыбка девушки была ему ответом.Вернувшись домой, он узнал, что у тётки гость. В гостиной Петрушевский сразу увидел его. Полный человек лет около сорока с несколько надменным выражением одутловатого лица, одетый в тёмный фрак с белым жабо и орденом Анны на шее, о чем-то оживлённо беседовал с Марьей Фёдоровной. Точнее, говорил лишь он, при этом жестикулируя короткими руками, а она внимательно слушала его, покачивая головой.- А вот и Серёжа, - оживилась тётка. – Позвольте представить, дорогой граф, моего племянника. Сережа, это наш сосед, Поликарп Иваныч Никитин.Гость поднялся, кивнул головой и, протягивая руку, произнес учтиво-холодным тоном:- Очень приятно, господин поручик, много о вас наслышан… Весьма рад знакомству.- Я тоже рад познакомиться, сударь, - отвечал Сергей.- Вы в отпуск пожаловали?- Да…- Прекрасно… Тётушку повидаете. А, может, глядишь, и по хозяйству чем займётесь, - одобрил Никитин.- Прошу к столу, - пригласила Марья Фёдоровна, радушно улыбаясь.- Позвольте, голубушка-сударыня, где же вы прячете Анну Александровну? – спросил вдруг гость.— Я, как и обещал, привёз ей ноты: ее любимый Бетховен. Надеюсь, сегодня услышать её игру.Марья Фёдоровна вопросительно взглянула на племянника.- Анна Александровна по приезде ушла к себе, - сказал тот.- В церковь ездили, - объяснила тетка. – Но что же она копается? Лукерья! Лукерья!- Чего изволите? – появилась расторопная служанка.- Поди, позови барышню, скажи, что её все ожидают, - Марья Фёдоровна недовольно поморщилась.Через минуту Лукерья вернулась и сообщила:- Анна Александровна просят извинить, но прийти никак не могут. Сказали, голова болит.- Ну, вот ещё! – возмутилась Марья Фёдоровна. – Ступай, скажи…- Не нужно, сударыня, - вмешался Никитин. – Право, не стоит беспокоить Анну Александровну по такому пустяку. Вот что, Лукерья, отнеси-ка барышне ноты и передай, что я надеюсь увидеть её в другой раз. – Он протянул служанке нотный альбом и сел к столу.За обедом разговор продолжился в прежнем духе. Сначала гость хвалил хозяйку за хорошую стряпню. Потом, после второй порции ухи, спросил:- А что, сударыня, вернули вы своих мужиков?- Да где там! – с сожалением отмахнулась Марья Федоровна. – Теперь уж, наверное, все хлопоты напрасны. На прошлой неделе чиновник из губернии приезжал. Приметы уточнял, всё писал, писал что-то. Да у меня и надежды-то уж нет…- Да-а, распоясались мужички, - протянул Никитин, устало откидываясь на спинку стула и прикладывая к губам салфетку. – А мои, слава Богу, не бегут, знают, поймаю – житья не дам!- Вы полагаете, что сможете удержать крестьян подобным образом? – вступил в разговор Сергей, до этого молча наблюдавший за происходящей беседой, которая уже начала раздражать его.Никитин производил впечатление человека неглупого. Пожалуй, Анна была права, отнеся его к типу людей, занятых делом и знающих себе цену. В словах графа, в его жестах и во всей манере держаться сквозила уверенность в своей правоте. И было заметно, что ему очень нравилось, когда с ним соглашались, считая его мнение непреложной истиной.- Разумеется! – Никитин удивленно посмотрел на Сергея. – А что вы можете предложить? Ежели вы скажете – мягкость и потворство им, я отвечу, что вот именно такое-то наше отношение и приводит к непослушанию, - заключил он с обычной категоричностью и, удовлетворенный собой, стал помешивать подливку.- Но речь не о потворстве, - возразил Сергей с неожиданной для самого себя горячностью, которая вопреки его желанию обнаружилась в его словах, вернее, в интонации, с которой они были сказаны. – Мужикам нужна воля! Пора, наконец, понять, что без неё прогресс отечества, который надо рассматривать, как прогресс деревни, не возможен! Посмотрите на Европу.… Там давно позабыли этот варварский обычай.- Позвольте с вами не согласиться, Сергей Владимирович. Все ваши речи – не более чем слова! – парировал Никитин. – Ну, что за мода пошла, кивать на Европу? У них – так, а у нас – этак! И потом, почему вы изволите понимать прогресс России в столь узком смысле?- Здесь нет «узкого смысла», сударь, - отвечал Петрушевский. – Просто большинство народа нашего составляют именно мужики. Россия стоит, и, поверьте, еще долго будет стоять на деревне. А что Европы касается.… Ну, что ж, поучиться хорошему - никогда не грех. Ежели сами не дошли, на других посмотрим.- Ах, Поликарп Иванович, не слушайте вы его! – попыталась прервать их спор тётка. – Сам не ведает, что говорит… Вот она – столичная мода!- Ну почему же, сударыня? Я, признаться, не ожидал, но… - Никитин пристально посмотрел на Сергея и опять возразил ему: - А хлебушко-то они у нас покупают!- Да, покупают, - кивнул тот, - однако это еще раз подтверждает мои слова о необходимости прогресса именно в деревне.Сергей поднялся с кресла и отошел к открытому окну, где было немного прохладнее.- Впрочем, важно иное, - продолжал он, - необходимо понять, крестьяне работают из принуждения, боясь быть наказанными. А вот если бы у них был свой интерес, их труд принес бы больше пользы!- Ну, знаете! – Никитин развел руками. – Понимаете ли вы, что говорите? Однако, я, пожалуй, задаю бессмысленный вопрос… Вы, конечно, понимаете. И я хочу вас предупредить – подобные мысли весьма опасны… весьма.- Граф, - вновь вмешалась Марья Фёдоровна, - а вот в прошлый раз вы мне рассказывали…На этот раз вмешательство тётки оказалось удачным: беседа вернулась в спокойное русло. Гость принялся рассказывать о рыбоводстве и затем перешел на молочные породы скота. Петрушевский молча раскуривал трубку. Спор с Никитиным напомнил ему другой разговор…Выйдя из госпиталя, Сергей зашел к своему лучшему другу – капитану Синяеву. У того было людно, и в квартире царил обычный в такие моменты беспорядок. Воздух стал сизым от дыма выкуренных сигар и трубок.- О! Дружище Петрушевсий! – воскликнул хозяин, едва Сергей появился на пороге. – Наконец-то…И он обнял Сергея за плечи.Николай Синяев был сокурсником Сергея по Московскому пансиону. Но потом их пути разошлись: Николай с юных лет бредил морем. Ровесник Петрушевского он, тем не менее, казался Сергею старшим другом, наставником, так как его находчивость, умение противостоять жизненной качке представлялись неподходящими для его лет. В кругу друзей и знакомых он имел репутацию безрассудного смельчака, бретёра, шутника и любимца женщин. Последнее – благодаря его необычайно красивой внешности. Стоило ему хоть раз взглянуть своими неопределённого цвета глазами с бархатистым блеском, придававшим им некую таинственность, как любая из прекрасной половины человечества была готова следовать за ним хоть на край света. Поистине, этот мягкий взгляд обладал притягательной силой. Бледное спокойное лицо с правильными чертами иногда внезапно оживлялось, приобретая насмешливое выражение, и так же быстро снова становилось невозмутимо-строгим.Голос у него был громкий, но приятный, как и всё в его облике. Везде, где появлялся Николай, находилось место шутке, он приносил с собой атмосферу какого-то непонятного, необъяснимого веселья.Единственным его внешним недостатком был малый рост, который, однако, не доставлял ему особых хлопот. Так, по крайней мере, казалось окружающим.В спорах Синяев был так же неотразим, как и во всем другом. Его суждения были необыкновенно логичны и просты. Николай не любил высокопарных, запутанных фраз, и это часто оборачивалось против него, ибо он не боялся напрямую высказывать свои мысли.Жизнь капитана проходила в боях, дуэлях, дружеских пирушках и любовных приключениях. Его дом никогда не бывал пуст: тут постоянно собирались его друзья, приятели и даже малознакомые люди.- Ну, идём, - пригласил Синяев, - сейчас я представлю тебе одного весьма интересного человека, - и он загадочно улыбнулся.С этими словами он подвел Петрушевского к поручику, стоявшему у рояля и в задумчивости перебиравшему клавиши.- Сударь, у меня для вас сюрприз, - несколько торжественно и официально сказал Николай, обращаясь к поручику.Тот обернулся, и Сергей узнал Владимира Раевского.Когда-то они вместе учились в Московском пансионе и Кадетском корпусе. Встречались и под Бородином. Но приятелями не стали.- Рад встрече, - протягивая руку, улыбнулся Петрушевский.- Взаимно! Приятно увидеть ещё одного знакомого, - пожимая протянутую руку, отвечал Раевский.Его добродушное широковатое лицо с серыми глубокими глазами выражало неподдельный интерес.- Вы давно в Петербурге? – спросил он.- Нет… неделю, как из госпиталя. Да и то все дома сидел: никак не оправлюсь после ранения, - ответил Сергей.- Мы с вами в одинаковом положении, - Раевский улыбнулся. – Ну, как вам столица?- Особых перемен я пока не заметил, если не считать того, что все спорят о конституции… Говорят, польская – только начало, и разрабатывается проект российской. Если это не слухи, и Россия обретет, наконец, закон, это значит, что и народ получит свободу. – Сергей вопросительно посмотрел на Раевского. – Как вы полагаете?- Насчет конституции я надеюсь, что это не слухи… Хотя у нас и действительные намерения в последнюю минуту могут стать не более чем слухами. А что касается воли… - Раевский на минуту задумался, - мне хотелось бы, чтобы вы оказались правы.Он провел ладонью по блестящей крышке рояля и добавил:- Невозможно без боли смотреть на Россию…- Вы о чём, господа? – к ним вновь подошел Синяев, уходивший куда-то на некоторое время, фраза Раевского заинтересовала его.- О чём?.. Обо всем, капитан! – Раевский оживился. – Вот возьмём для примера нашу армию, обыкновенных солдат. Задумывались ли вы, господа, над тем, что у нас в России военный класс составляет как бы отдельную часть народа? От любого другого гражданина солдаты отличны тем, что в самые цветущие лета, оставя семейство, земледельческое состояние, отправляются они в службу на двадцать пять лет сносить труды и встречать мучения и смерть с безмолвным повиновением! Каждый второй так и не возвращается более домой, а если и вернется, то непременно калекой. Ну, не ужасно ли подобное состояние?- По-моему, поручик, вы несколько драматизируете, - заметил Николай. – Военные - отдельная часть народа? А что, по-вашему, есть народ? Согласитесь, все зависит от того, как толковать это понятие. Народом у нас, главным образом, называют мужиков, но, а если глубже взглянуть, мы с вами – тоже народ. Но у каждого свои обязанности: крестьянин пашет, солдат служит. Каждому - своё…- Да-да … Каждому – своё. Но почему простой мужик должен бросить привычную жизнь и идти вдруг в солдаты? Причём, практически, навек! – с горячностью возразил Раевский.- Но России нужна армия… - Николай неуверенно посмотрел на Сергея, который словно бы охладел к спору.- Безусловно! Но не такая! Впрочем, это лишь часть проблемы, связанной с хамством, которое мы именуем крепостным правом. Оно опутало Россию со всех сторон, и армия – не исключение. Полагаю, вы согласитесь, что крестьяне более других пострадали от войны и продолжают терпеть лишения уже от своих хозяев.- Разумный помещик не притесняет своих мужиков, а, напротив, помогает им пережить трудности. Да это в его же интересах, - опять возразил Синяев и развел руками, как бы удивляясь тому, почему этого не понимает Раевский.- Не забывай, что разумных у нас гораздо меньше, чем неразумных, - принимая сторону Раевского, не согласился Сергей с другом.- Вот именно! – воскликнул поручик.- И что же вы предлагаете, нарушить порядок, установленный веками? – не сдавался Синяев.- Увы, сударь, любой порядок всегда можно заменить другим, нашлись бы люди, способные сделать это, - ответил Раевский, и печальное выражение промелькнуло в его глазах.______________________________________
