Старая сказка - Форсайт Кейт (серия книг .TXT) 📗

— Садись и поешь, topolina. — Алессандро подхватил Маргериту и усадил в единственное кресло, настоящий тяжелый трон из темного резного дерева с высокой спинкой и подлокотниками, на сиденье которого лежали мягкие подушки. Случись это три часа назад, Маргерита была бы вне себя от восторга. Она всегда полагала, что кресло принадлежало принцессе из сказки, и ей безумно нравились резные лапы вместо ножек и головы грифов, венчающие подлокотники. Но сейчас ей было грустно и страшно. Она не понимала, отчего так расстроены ее родители.

Маргерита взяла в ладошку медальон и в первый раз внимательно рассмотрела его. Он был искусно отлит в форме веточки петрушки и висел на тонкой золотой цепочке. Кулончик выглядел как живой — казалось, кто-то сорвал зеленый побег петрушки в саду и окунул его в жидкое золото. Маргерита решила, что такого красивого медальона она еще в жизни не видела.

Мать подняла голову и увидела, чем занята дочь.

— Сними его немедленно. — Она выронила половник, который с лязгом упал на стол, разбрызгивая коричневые капли по белой скатерти. Паскалина сорвала цепочку с шеи Маргериты и выбросила ее в открытое окно. Через мгновение до слуха Маргериты донесся слабый всплеск, когда украшение упало в канал внизу.

— Мое ожерелье!

— Паскалина, это было глупо. А что, если она попросит нас вернуть ее подарок?

— Я не допущу, чтобы моя Маргерита носила какой-либо подарок этой женщины.

— Паскалина, оно выглядело очень дорого…

— Мне все равно.

— Мое ожерелье! Ты выбросила его в окно.

— Прости меня, mia cara. Я куплю тебе другое, намного красивее, обещаю. Ты ведь на самом деле не хотела носить эту ужасную вещь, правда?

— Оно не было ужасным. Оно мне нравилось. Верни ожерелье обратно. — Маргерита разрыдалась и оттолкнула мать, когда та опустилась на колени рядом с нею. Паскалина тоже заплакала. Ее сотрясали сдавленные рыдания, которые так напугали Маргериту, что она замолчала. Она робко протянула руку и погладила мать по лицу, и Паскалина прижала ее к себе и зарылась лицом в ее волосы. На мгновение мать и дочь приникли друг к другу, а потом Паскалина вытерла глаза уголком фартука и встала.

— Прости меня, пожалуйста, моя маргаритка, но тебе не нужно то, что дала та женщина. Твой отец сказал правду. Она — колдунья. Ее подарки всегда обходятся слишком дорого. Мы с твоим отцом обязательно купим тебе что-нибудь красивое, когда в следующий раз пойдем на рынок. А теперь ешь свой суп, пожалуйста, пока он не остыл.

Пытаясь улыбнуться, Паскалина разлила суп по тарелкам, Алессандро нарезал хлеб, пустил его по кругу, а потом передал Маргерите большой кусок сыра и оливковое масло. Но есть она не могла. Отложив ложку, она по привычке сунула в рот большой палец левой руки.

— Смотри, мы купили тебе апельсинов. Мы знаем, что ты их любишь. А еще я сшила тебе новое платье. — Паскалина развернула простое платье темно-зеленой шерсти с поясом из ленты цвета меди в тон волосам Маргериты. Очевидно, мать купила его у старьевщика на рынке, а потом разрезала и аккуратно сшила вновь, чтобы скрыть пятна и прорехи. По всей видимости, на это у нее ушло несколько недель — ведь работать ей приходилось втайне от Маргериты. — А папа сделал тебе маску. Смотри, на ней нарисована маргаритка.

Маргерита уставилась на маску. Она была выкрашена в ярко-желтый цвет, по которому были разбросаны кружочки цвета меди, обозначая сердцевину цветка. Во все стороны тянулись белые лепестки, окаймленные золотистыми полосками. Над отверстиями для глаз топорщились длинные золотистые ресницы, а рот растянулся в широкой счастливой улыбке.

— La sua bella, [60] — прошептала она, шепелявя сильнее обычного.

— Ты сможешь надеть ее на праздник Вознесения Господнего, который будет через несколько недель, topolina, — сказал Алессандро.

В другое время Маргерита подпрыгнула бы до потолка от радости, надев новое платье и маску, и распевала бы что-нибудь веселое. Сейчас она лишь негромко прошептала:

— Спасибо.

— Тебе не нравятся наши подарки? — с тревогой поинтересовалась мать.

Маргерита кивнула и выдавила улыбку, в которой было столько же жизни, как и в масках из папье-маше, висящих в отцовской студии.

Колдунья

Венеция, Италия — апрель 1590 года

На следующий день Маргерита вновь встретила колдунью. Женщина с глазами льва заглянула в окно мастерской и прямо через ставни заговорила с Маргеритой, которая сидела на скамье отца, перебирая бусины и перья.

— Доброе утро, Маргерита.

Девочка не ответила, хотя ручонка ее дрогнула, и серебряные бусинки раскатились по деревянной лавке.

— Ты должна быть готова прийти ко мне.

Маргерита покачала головой.

Колдунья нахмурилась.

— Что это значит? Или твоя мать забыла о своем обещании?

— Я… Я ничего не сказала ей, — повинуясь внезапному порыву, солгала Маргерита, и лицо ее залилось жарким румянцем.

— Что ж, передай матери, что я не забыла о ее обещании, и пусть она помнит о нем. Я рассчитываю, что она выполнит его.

Сунув большой палец в рот, Маргерита кивнула. Едва только колдунья ушла, как она бросилась на поиски родителей. Она слышала, как наверху раздаются их сердитые голоса.

— Она никогда не согласится, — причитала Паскалина.

— Я должен попытаться. Ведь не каменное же у нее сердце, в конце концов?

— Оно у нее ледяное!

— Все равно я должен попытаться. Для чего ей понадобилась маленькая девочка? А еще через семь лет chiacchere станет взрослой женщиной. Я пойду на рынок и найду там писца. Он знает, что и как полагается писать в таких случаях…

— Письмо? Мадонна, смилуйся над нами! Можно подумать, какое-то письмо способно растопить ее холодное сердце. Алессандро, умоляю тебя, мы должны уехать отсюда.

— Она найдет нас где угодно, — резко и сердито отозвался Алессандро. — Она — ведьма, не забывай об этом. Мы не сможем спрятаться от ее взора.

— Но мы не можем отдать ей нашу piccolina!

— Мама, что такое ты говоришь? — Маргерита вбежала на кухню и бросилась к матери, обнимая руками ее ноги.

На мгновение воцарилась ошеломляющая тишина. Потом Паскалина наклонилась и обняла ее.

— Не бойся, доченька, не бойся, моя маргаритка. Папа все устроит, он сделает так, что все будет хорошо. Правда, Алессандро?

Отец Маргериты взглянул на дочь, и в глазах его читалась скорбь, сожаление и что-то еще. Она с ужасом поняла, что это — страх. Маргерита не стала рассказывать родителям, что снова видела колдунью, а лишь сунула большой палец в рот и прижалась к матери, крепко вцепившись свободной рукой в ее юбку.

Алессандро расправил плечи и встал.

— Я пойду прямо сейчас. — Он снял свою кожаную куртку и накинул на плечи украшенный вышивкой и позументами дублет, [61] висевший за дверью. Перед уходом он погладил Маргериту по медно-рыжей голове. — Не волнуйся, topolina, все будет хорошо. — С этими словами он вышел из дома.

После ужина Паскалина отвела Маргериту в спальню и уложила ее в постель, подоткнув одеяло. Девочка сжимала в руке рваный лоскут бледно-зеленой материи, единственный уцелевший клочок своего детского одеяла. Перед самым рождением Маргериты Паскалина расшила серовато-зеленую шерсть белыми атласными звездами, но от прежнего великолепия уцелела всего одна звезда в обрамлении рваной ткани. Маргерита называла клочок «Белла-Стелла», и только недавно ее удалось уговорить не таскать его с собой повсюду, чтобы он не потерялся.

Сунув палец в рот, Маргерита свернулась клубочком под одеялом, а мать напевала ей колыбельную, пока пальчики девочки, которыми она крепко обхватила руку Паскалины, не разжались, и она погрузилась в сон.

Следующий день тянулся медленно. Отец мерил шагами мастерскую. Работать он не мог: все валилось из рук. Лицо осунулось. Мать сидела с шитьем на коленях, но руки ее судорожно сжались, сминая тонкое белое полотно. Они почти не разговаривали.