Похищенный рай - Рединг Жаклин (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗

— Значит, вы не считаете меня негодяем после того, что я рассказал вам про себя и мать Фебы?

— Не говорите глупостей, Дант. Вы дали утешение несправедливо обиженному человеку. Как можно судить вас за это? Если бы вы раньше знали о существовании Фебы, я уверена, вы давно уже приняли бы на себя ответственность за нее, ибо так поступил бы любой джентльмен.

— Но джентльмен, если уж на то пошло, не стал бы связываться с замужней женщиной.

— Значит, вам хотелось, чтобы мать Фебы всю жизнь прожила с человеком, который так обращался с ней? И никогда не узнала истинного счастья? Это, конечно, был брак по расчету?

— Разумеется.

— А вот я считаю, что замужество никогда не должно превращаться в сделку. Это всегда плохо заканчивается. — Она посмотрела на него и прибавила: — Честно говоря, даже не знаю, откуда во мне взялось столь твердое убеждение, но я действительно так считаю.

Дант улыбнулся:

— А вы вольнодумствуете. Беатрис поднялась:

— Возможно. Но зато я точно знаю, что от всех этих рассуждений страшно проголодалась. Не хотите ли отведать вместе со мной имбирного пряника, милорд?

На этом разговор был закончен.

Дант заглянул в комнату, освещенную всего одной свечой. Феба сидела на постели, на ней была белая ночная рубашка, волосы струились по плечам темными волнами. Она неподвижно смотрела на что-то зажатое в руке.

— Привет, — проговорил Дант, заходя. Феба тут же спрятала предмет своего интереса в кулачке. Только потом она повернулась к Данту и молча посмотрела на него.

Дант подошел и опустился на краешек постели.

— Тебе нравится твоя новая комната, Феба?

— Да, сэр.

— Я сам жил здесь в детстве. А на подоконнике, вон там, у меня были расставлены деревянные солдатики. По ночам, когда все в доме спали, я любил болтать с ними. Они всегда были очень внимательными слушателями. Где они сейчас? Наверное, свалены где-то на чердаке. Если хочешь, я мог бы поискать их и…

Она продолжала молча смотреть на него.

Дант улыбнулся:

— Впрочем, что это я? Разве маленькие девочки играют с солдатиками?

Она не ответила. Тогда Дант решил сразу перейти к делу:

— Феба, ты, наверное, не совсем понимаешь, почему тебя привезли сюда?

— Вы мой отец, — просто ответила она.

— Да, это верно. Но ты понимаешь, что это значит?

— Да. Тот человек, за которого мама вышла замуж, на самом деле не был моим отцом. Мама иногда рассказывала мне про вас. Она говорила, что вы настоящий джентльмен. Но я не должна была никому говорить… Это была наша с мамой тайна. Но мама не смогла ее скрыть.

Дант пораженно уставился на нее:

— Ты не по годам смышленая, Феба.

— Мама говорила, что не хочет, чтобы я росла так же, как она. Вот я уже умею читать и могу написать свое имя. Меня мама научила. А еще я умею немного считать. Мама говорила, что девочек никогда ничему не учат, потому что люди не хотят, чтобы они были умными. Мама говорила, что это неправильно и что она не хочет, чтобы я росла такой.

— Твоя мама была очень умной женщиной. Но ее нет, и остался я, твой отец. Поэтому теперь ты будешь жить здесь, со мной. Ты не хочешь?

— Мисс Стаутвел говорила, что вы, скорее всего, отправите меня в закрытый пансион. А еще она говорила, что если вы папист, то отправите меня в мона… в мона…

— В монастырь?

— Да. Она сказала, что такие мужчины, как вы, не любят возиться с маленькими детьми. Они отсылают их в монастырь, где те живут, пока не подрастут и пока отцы не выдадут их замуж за тех, кого подобрали для них. Вы скоро отправите меня в монастырь, сэр?

Дант нахмурился:

— Нет, Феба, не скоро. Точнее, я тебя вообще никуда не отправлю. Во-первых, я не католик, хотя среди моих друзей есть и католики. Все они очень милые люди. Вера не может сделать человека плохим.

— А мисс Стаутвел говорит, что паписты злые.

— Мисс Стаутвел ошибается как в этом вопросе, так и во многих других. Что еще она тебе говорила?

— Она говорила, что моя мама — блудница, а вы — повеса, который соблазнил мою маму и жил с ней, когда она была чужой женой.

«Боже мой, воистину мегера!»

Дант был искренне рад, что отправил эту несносную мисс Стаутвел, ибо, если бы она сейчас еще находилась в Уайлдвуде, он пошел бы к ней и задушил ее голыми руками.

— Она говорила, что я неза… незаконно…

— Незаконнорожденная, — договорил за нее Дант.

— Да, и что это позор. Что я никому не буду нужна такая. Она говорила, что, если я буду плохо себя вести, вы меня побьете. Она требовала, чтобы я была тише воды, ниже травы и подавала голос только тогда, когда меня об этом попросят. И тогда я вырасту и стану гувернанткой, как она.

«Вот уж нет, черт возьми!»

Дант глубоко вздохнул и медленно выпустил из себя воздух. Не сделай он этого сейчас, то через секунду уже засадил бы кулаком в стену.

«Нет, задушить ее мало. Ей самое место в аду за то, что она вбила в голову ребенка весь этот бред!»

— А теперь, Феба, послушай меня, пожалуйста, очень внимательно. Тебе нечего стыдиться себя и своей матери, потому что она, как и ты, была очень хорошим человеком.

— Мама рассказывала мне по ночам сказки.

Дант вдруг представил себе Элизу, сидящую у кроватки Фебы, как вот он сейчас сидит, и рассказывающую засыпающей дочери сказки. Элиза всегда любила их, верила в рыцарей. Поразительно, как ей удалось сохранить все это в своем сердце, живя рядом с таким мужем…

— А мисс Стаутвел говорила, что сказки — это творение дьявола, — сказала Феба, выведя его из состояния задумчивости.

— Мисс Стаутвел — сама творение… — Он вовремя спохватился. — Феба, мисс Стаутвел — плохая женщина, раз говорила тебе такое. Все это неправда. Мисс Стаутвел совсем не такая, какой была твоя мама, поэтому и врала тебе. Она тебя когда-нибудь наказывала?

— Однажды она ударила меня по руке тростью. За то, что я взяла на кухне сладкий пирожок. Я заплакала. А мисс Стаутвел еще лишила меня ужина.

— Ты любила свою маму, Феба?

— Да, сэр, очень. Она была совсем не такая, как мисс Стаутвел. Она говорила, что мисс Стаутвел — сухарик…

— Как? — недоуменно переспросил Дант. Феба встряхнула кудряшками и поправилась:

— То есть сухарь. А как это?

— Когда человека называют сухарем, Феба, это значит, что он не обращает внимания на то, что своими словами или поступками причиняет ближним боль.

— Прямо как мисс Стаутвел.

— Именно. И поскольку она сухарь, ты не должна придавать значения всему тому, что она тебе наговорила. Она плохая женщина, и поэтому я выгнал ее.

— Я рада, что вы ее выгнали. Мама тоже хотела это сделать, но он не дал ей.

— Маркиз? Феба кивнула.

— Ты должна всегда так думать о своей маме, девочка, как сейчас думаешь.

— Она играла со мной и с моими куклами. И еще пела.

— Всегда помни об этом. Но забудь все, что тебе говорили про нее мисс Стаутвел и маркиз, ибо они ее не знали, как мы с тобой знаем.

Феба нахмурилась, потом тоненько проговорила:

— Я скучаю по маме.

С этими словами она вытянула перед собой руку и разжала кулачок. Дант увидел маленький медальон на тонкой золотой цепочке. С медальончика смотрел портрет Элизы.

Он грустно взглянул на ее лицо.

— Я знаю, что ты скучаешь по ней, Феба. Держи медальон при себе, и мама всегда будет рядом. Всегда. — Он сделал паузу. — Хочешь еще что-нибудь спросить у меня?

Он готовился к вопросам о своих отношениях с Элизой. Почему не забрал ее от плохого мужа? Почему отпустил ее от себя тогда, в Лондоне? Почему с тех пор больше не пытался увидеться с ней? Дант сам сейчас задавал себе эти вопросы. Феба подняла на него глаза и спросила:

— А как вы называли своих солдатиков? Дант улыбнулся:

— Роялистами.

— Роя-лис-тами?

— Да, потому что они сражались за короля Карла I.

— Которому отрубили голову?

— Да. Его солдаты носили длинные волосы и красивые плащи. Они искусно владели шпагой. Я всегда хотел быть одним из них.