Отрава для сердец - Арсеньева Елена (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Как-то раз, взглянув на небрежно смятое и кое-где разорванное платье (она даже не успела пристегнуть рукава и приколоть мех к декольте!), Троянда робко заикнулась, что не надо покупать ей столь дорогие наряды, ежели их постигает такая участь. Аретино расхохотался:
– Ты теперь знатная дама, дитя мое, а это значит, что ты должна носить все самое лучшее. Но в одном ты права: мода нынче тяжеловесна. Еще десять, двадцать лет назад все дамы старались выглядеть юными девушками; теперь же все бутоны стремятся поскорее превратиться в пышные, зрелые цветы. Рукава, на мой взгляд, тяжеловаты… Мы поступим вот как: я закажу для тебя наряды не столь помпезные, но не менее роскошные, с которыми ты вполне будешь успевать управляться. И пришлю служанку. Знатной госпоже нужна служанка!
Троянда одарила благодарным поцелуем своего щедрого возлюбленного, но наутро, когда она увидела служанку, радость ее померкла: это оказалась негритянка! Мавры и даже негры не являлись в Венеции редкостью: разумеется, в качестве рабов. Только воспоминание о том, что она сама была прежде рабыней, сдержало ее первый порыв вытолкать Моллу (так звали служанку) взашей. Аретино не спрашивал ее мнения: он просто подарил ей купленную полгода назад Моллу, как дарил жемчуг, изумруды, шелк, парчу, туфли, кружево… Он ведь не знал, что Троянде тошно будет смотреть на лунообразную, черную с лиловым отливом физиономию африканской великанши, на ее руки: ладони у нее были смугло-розовыми, а тыльная сторона черной. Уж лучше бы они были сплошь черными! Троянда едва не впадала в истерику от брезгливости, когда эти «ободранные» руки касались ее кожи.
Но если чему-то она и научилась от старой Гликерии, а потом и в Нижнем монастыре, так это терпению, и постепенно она привыкла терпеть Моллу, ничем не выдавая своего раздражения, тем более что невзрачная негритянка оказалась на редкость услужливой. Особенно ловка она была натирать тело, а ведь всевозможные ароматы Востока – мускус, амбра, алоэ, мирра, листья лимонного дерева, лаванда, мята и прочее – считались непременной принадлежностью дамского очарования. Благовония доставлялись Троянде в таких количествах, что она невольно ужасалась, воображая всех знаменитых дам Венеции, которых положение обязывает использовать ежедневно эти листья, травы, масла. Этих дам было не меньше десяти тысяч (на большее у Троянды просто не хватило знаний арифметики), и стоило представить количество корзин, коробов… кораблей, на которых все это привозится! Она рассказала о своих соображениях Аретино, и тот, по своему обыкновению, расхохотался – он всегда смеялся тому, что она говорила, но с некоторым удивлением, как если бы не мог вообразить в ней вообще такой способности – думать, – и ответил:
– За все это мы должны благодарить дочь византийского императора Константина Дукаса, жену дожа Доменико Сельво. Она держала сотни рабов, занятых только тем, что каждое утро они ходили собирать росу с цветов. Лишь этой росою она могла умываться. Другие сотни рабов умащали ее тело, одевали ее. Когда она стала от множества притираний, косметик и духов гнить заживо, венецианцы придали этому значение божьей кары. Но было уже поздно! Такой образ жизни понравился женщинам. Порча стала развиваться со страшной быстротой, и проклинаемая мужчинами догаресса Сельво сделалась образцом для дам. С тех пор в венецианской жизни так много любви к красивой внешности, дорогому убранству, богатым тканям, удушающим ароматам, восточным нарядам, чернокожим слугам и золотоволосым женщинам.
Он поцеловал локон Троянды и усмехнулся, увидев испуг в ее глазах:
– С тех пор прошло лет двести, и никто больше не сгнил заживо от притираний. Зато скольких мужчин возбуждали эти ароматы…
Слова кумира и повелителя решили все. Если амбра, мускус и прочие душистые запахи нравятся Пьетро, Троянда будет благоухать, как сто цветов сразу. Тут уж Молла оказалась незаменима. И хотя Троянда сама натирала себе грудь, живот и бедра (прикосновения Моллы к этим частям ее тела она решительно отвергала), но спину, руки и ноги негритянка разминала и натирала замечательно. Кожа становилась мягкой и нежной, будто цветочный лепесток, даже жаль было прятать под платье это душистое великолепие. Впрочем, новые фасоны платьев, которые теперь носила Троянда, больше открывали, чем закрывали. Сначала она не понимала, как исхитриться, чтобы платье не свалилось со спины, ведь вместе с грудью открыты были и плечи. Но умение удерживать одеяние лишь зацепившимся за соски пришло само собой, так же как и привычка украшать драгоценностями не тело, а волосы. Вся головка ее теперь была усыпана бриллиантами, рубинами, изумрудами, сапфирами, каждая прядка обвивалась жемчужной нитью. Да, прическа в этом волшебном городе была настоящим искусством. Выяснилось также, что здесь принято подкрашивать не только лицо, но и тело.
Старания Троянды и Моллы не оставались незамеченными, и Аретино, глядя на набеленную и подрумяненную грудь своей возлюбленной, частенько цитировал знаменитого Александра Каравайу, некогда преподнесшего возлюбленной экспромт:
Под взором робким и под взглядом смелым
Пусть расцветают розовым и белым
Бутоны ваших персей. Их краса —
Заря, что истомляет небеса.
И добавлял восторженно:
– Ну, теперь ты настоящая Аретинка!
– Аретинка? – переспросила Троянда, услышав это слово впервые и чуть нахмурясь: показалось или Пьетро и впрямь произнес его с насмешкою? – Что это значит?
– Это значит, – ответил Пьетро, привлекая ее в свои объятия, – что ты – моя. Что ты принадлежишь мне…
И слово «Аретинка» засияло, засверкало, расцвело.
Ах, он всегда знал, что сказать и как сказать! В конце концов, это ведь и было начало и конец, альфа и омега, смысл ее жизни: принадлежать Пьетро. Вся жизнь Троянды заключалась в нем… а его жизнь? Уходя поутру из ее покоев (Троянде принадлежали три огромные залы с выходом в сад и еще две гардеробные, туалетная и купальня), он возвращался лишь вечером, а то и поздно ночью, и Троянде порою становилось до слез жалко своей пропадающей красоты. Она читала, наряжалась, глядела в окна, гуляла в крошечном садике, где был фонтан – мраморная статуя вечно плачущей Ниобеи, заросли магнолий и мирты, которые закрывали раскаленное солнце. Она в сотый, в тысячный раз смотрела на чудесные картины, столь же наивно-непристойные, сколь и прекрасные, во множестве украшавшие ее покои, с изумлением разглядывала мужские и женские тела, изумляясь тому, что кто-то еще на свете способен испытывать любовь и страсть. Она-то думала, что лишь они с Аретино… Не их ли пылкую нежность провидели гениальными взорами Тинторетто и Тициан, запечатлев ее в образе других людей?..
