Рыцарская честь - Джеллис Роберта (книги серии онлайн TXT) 📗
Рука Элизабет замерла в его руках, она прикрыла глаза, переведя внимание с жениха на то, что она знала о королеве.
– Не совсем. Размах военных действий подскажет ей, что надвигаются какие-то события, но тут уж ничего изменить будет нельзя, и если ты начнешь все загодя, до приезда Генриха, она будет вынуждена отпустить Стефана на защиту своих вассалов. Обязательно предупреди Сторма и Арундела: пусть приложат все силы, чтобы к ним не пробрались ее шпионы.
– За Сторма я не боюсь, он не болтлив, да и его красотка жена тоже, как это ни странно. У такой невинной девочки оказалась светлая голова, она меня порой изумляет.
Глаза Элизабет вспыхнули весельем.
– О, леди Ли – сама мудрость. Тебе не приходило в голову, Роджер, отчего произошла твоя ссора… с леди Гертрудой, как раз накануне твоего отъезда из Лондона во Францию?
– Леди Гертруда? – не без труда Херефорд вспомнил давнишнюю историю. Он взялся помешать графу Мальбруку явиться ко двору, графа опоили, и тот попал впросак. Мальбрук обвинил Херефорда в предательстве, и того ждала тюрьма. В отчаянии он искал себе алиби и собирался сослаться на то, что в это время был с женщиной. Но вмешалась Гертруда, бывшая недолго любовницей Херефорда, которая поломала всю его защиту при разбирательстве. В компании с Элизабет и целой толпой придворных сплетниц она стала укорять его в неверности, рыдая и осыпая бранью. Раздосадованный и обескураженный, Херефорд не смог оправдаться, история мгновенно разошлась, и все это выставило его бессовестным сердцеедом, да еще с такими подробностями, что ему и в голову прийти не могло.
– Да-да, это проделка леди Ли. Она пришла ко мне и рассказала о твоей печали. Я сама ничего не могла придумать, тут она и предложила напустить на тебя леди Гертруду. Вот была комедия! Я пыталась изобразить праведный гнев, а меня разбирал смех… как эта шлюха тебя вовсю поносила! Не скажешь, что ты совсем этого не заслуживал, но в данном случае ты был безвинен. Ли рассказывала мне, что Сторм чуть не помер от смеха, когда она описывала ему эту сцену.
Херефорд хотя и был уязвлен, но тоже рассмеялся.
– А я и не знал об этом. У нас с ней в то время ничего не было, как и с тобой. Почему ты не предупредила меня тогда?
Продолжая смеяться, Элизабет склонилась к его коленям, замотала головой:
– Что ты, нет! В том и был расчет, чтобы ошарашить тебя, только тогда и выглядело все правдоподобно! Ох, Роджер, никогда не забуду твоего комичного выражения. – Она вздохнула и выпрямилась. – Ну, сейчас другое дело, тут не до смеха. Если только она услышит, что Генрих приехал, то сама встанет во главе войска или выведет его из Норфолка и Глостера, чтобы вернуть Стефана и Юстаса. Знаешь, она все бы отдала, лишь бы захватить Генриха.
– Это понятно. Поэтому мне лучше самому встретить его…
– Ни в коем случае! За тобой будут следить, как ни за кем другим. Если ты двинешь хоть самый маленький отряд помимо своей охраны, ей это сразу станет известно. Поэтому не пей слишком много на пиру, чтобы не сболтнуть лишнего.
– Думаешь, я нуждаюсь в таком предостережении? – Херефорд нахмурился и закусил губу. Он сам собирался просить ее предупредить отца и дядьку, которые уж точно трезвыми не останутся.
– Каждый мужчина нуждается в этом. Когда вино льется рекой, они становятся как дети. – И добавила, словно прочитав его мысли: – Не надо, пожалуй, ничего больше говорить отцу о приезде Генриха. Он едет с вами в Шотландию, это вполне вознаградит его за лояльность. Но кое-что ему лучше будет раскрыть, чтобы не вызвать у него подозрения. Можно упомянуть о планах сражений в Глостере и Норфолке… Если он и проболтается, вреда не будет, тебе самому надо, чтобы Стефан знал об этом…
Смысл этих слов почти не доходил до сознания Херефорда, которое мутилось от нахлынувшего желания обладать ею. Последней попыткой совладать с собой стал его вопрос:
– Ты сама скажешь ему или лучше мне? – И, не дожидаясь ее ответа, он вдруг поднялся и отошел в сторону. – Я не могу сдерживаться рядом с тобой, Элизабет. Я все же мужчина. Ты требуешь от меня невозможного. Я не могу любить тебя и не хотеть тебя. Если это делает меня в твоих глазах животным, значит, я животное.
Элизабет тоже встала, эта перемена испугала ее. Его чувства были так глубоко запрятаны, что она и не подозревала о подобном повороте разговора. Первым порывом ее было убежать, но это было не в ее правилах, и потом, решись она на это, ничего бы не вышло: он уже стоял рядом.
– Позволь мне поцеловать тебя! Отдайся мне. До свадьбы осталось всего шесть дней. Мы же помолвлены…
– Если не терпится, есть другие женщины…
Глаза Херефорда стали черными, в них стояли слезы страстного желания.
– Мне не надо другой женщины! Я просто мужчина, я люблю тебя. Дай мне отведать тебя. Если не хочешь, больше не буду приставать.
Элизабет сковал страх. Она не очень пугалась самого акта, довольно наслышалась всякого и насмотрелась, как спариваются животные. Ее парализовало собственное желание этого… влечение своего тела. Разум кричал: если уступишь желанию, станешь просто еще одним телом! Уже не будешь той Элизабет, не будешь компаньоном, у кого спрашивают о мыслях и чувствах королевы, станешь просто роженицей и согревательницей постели. Но горше всего была мысль, что сопротивление бессмысленно, что, может быть, раз позволив, можно стать еще ближе и дороже…
Пока она стояла, оцепенев в роковой нерешительности, время действовать было упущено. Херефорд привлек ее к себе, прижал спиной к своей груди так, что, не отпуская, мог ласкать. Это не был обычный способ обнимать женщину, но для Роджера любовь была искусством, которое не терпит однообразия форм. В таком положении все чувственные места Элизабет были доступны его рукам, а его поднявшееся мужество с Нарастающей требовательностью упиралось ей в ягодицы. Он не мог достать ее губы, но они часто давались отцу, братьям и даже из вежливости другим мужчинам. В его же распоряжении оказались места, которых ничьи губы не касались, – ее шея, плечи под туникой, уши и крохотное местечко ниже и позади мочки уха, которое большинство известных Роджеру женщин заставляло дрожать и задыхаться.
Он преодолевал сопротивление многих женщин, от перепуганных крепостных девушек до слывших верными чужих жен, и знал, как на смену твердому сопротивлению приходят неудержимая дрожь и беспомощная слабость. Он точно знал момент, когда дрожь и слабость переходят в сладострастный стон согласия, но раньше для Херефорда все это было игрой, а теперь занимало его всерьез. Если раньше ему случалось довести женщину до такого состояния и получить отказ, то его самолюбие, конечно, страдало, но он знал, что с другой своего добьется. Теперь же было не так: никто в мире не мог бы заменить ему Элизабет, и сознание этого лишило его былой ловкости. Руки действовали не столь уверенно, он весь дрожал, и когда она была доведена до самого края и уже готова сдаться, настойчивость его вышла из-под контроля и он причинил ей нечаянную боль.
Какое-то время Элизабет стояла без сопротивления, и он не успел ее удержать, когда она оторвалась от него, как только боль вытолкнула ее из чувственного транса. Отпрянув от него на три шага, она повернулась к нему, тяжело дыша. Роджер клял себя за собственную глупость. Он поторопился с этой болью, она была нужна чуть-чуть позже, когда все стороны чувственного удовольствия уже испробованы. Он медленно и осторожно сместился в сторону, перекрывая ей дорогу к двери.
– Роджер, не надо… Ты обещал не принуждать меня… – Элизабет силилась говорить так, чтобы в голосе не звучало открытой мольбы.
– Если бы ты не хотела… Ты не обманешь меня. Не важно, что говорит твой язык; глаза и руки – все говорит мне другое. Элизабет… – Он осторожно придвинулся к ней, боясь испугать и обратить ее в бегство. Он мог бы разом овладеть ею; теперь она уже ни за что не убежит, ни от него, ни от кого другого.
– Ты, возможно, прав, Роджер, – прошептала она. – Но не делай этого. Не лишай меня девственности до свадьбы. Не топчи моего достоинства.
