Лицом на ветер (СИ) - Турлякова Александра Николаевна (книга регистрации .txt) 📗
С другой стороны, а чего она хотела? Что он поддержит её? Примет её сторону? Отправит этого старика Децима, так, что ли? Конечно же, нет, он никогда не пойдёт против правил из-за неё. Он правильно ей сказал, она должна помнить своё место. Она просто — рабыня. Нечего жить мечтами и тайными надеждами о лучшей жизни. Он не изменится. Никто не меняется. И если он заберётся к ней на ложе опять, повтора вчерашнего он не получит. Никогда не получит. Она будет сопротивляться и сама ни шагу не сделает ему навстречу. Хотя сколько раз уже она сама себе в этом клялась? Но сейчас, сейчас она знает, кто она, и разбитая губа это подтверждает. Он просто пользуется ею, как женщиной, вот и всё.
* * * * *
Часть 11
Он вернулся вечером, рабыня его опять сидела за станком, продёрнула уток, только потом поднялась навстречу. Центурион раздевался, а она просто стояла и следила глазами за его руками. Вот он снимает плащ, дождя сегодня не было, поэтому центурион просто повесил его на деревянный гвоздь на стене. Снимает пояс с коротким мечом слева и кинжалом, начинает расстёгивать ремни кирасы, Рианн не помогает ему, и он возится дольше обычного, вот снимает её, потом садится на скамью и начинает развязывать ремни высоких сапог.
— Ты что, опять работаешь? — спрашивает, не поднимая головы. — На кого на этот раз?
— На Авия…
— Вот нравится тебе наступать на одни и те же грабли, — усмехнулся, дёрнув подбородком. — Там тоже фрукт, не лучше Децима…
— Он дал мне шерсть по низкой цене.
— Пока…
— Правда, она у него тоньше, так медленно идёт ткань… — Рианн сокрушённо покачала головой и не смогла сдержать вздоха. — Сижу с обеда, а поднялась-то совсем на чуть-чуть.
— Ну вот…
Марк прошёл по комнате, расстёгивая ещё один пояс, Рианн ушла на кухню собирать на стол, ещё чуть-чуть подсыпала угля в жаровню, налила воды в таз. Римлянин мылся, спустив свободную тунику до пояса, поливал водой на спину, грудь, шею, подмышки, лицо, фыркал и разбрызгивал воду. Рианн наблюдала за ним, не сводя взгляда со смуглой чуть загорелой кожи, видела мелкие шрамы на спине, на плечах. Где и когда он получил их? С кем? Некоторые из этих шрамов она уже видела у него, когда он забирался к ней на постель, некоторые даже чувствовала пальцами в темноте, особенно на руках, на предплечьях, когда пыталась оттолкнуть эти руки от себя.
Она заставила себя отвернуться, чтобы не смотреть на него. Центурион, вытираясь полотенцем, ушёл, потом снова вернулся уже в другой тунике под горло и с длинными рукавами. Несмотря на жаровню, было прохладно. Рианн и сама ходила в тунике и в платье и ещё набрасывала короткий плащ. Марк бросил на стол кожаный мешочек.
— Это деньги на хлеб и уголь. Тебе незачем покупать это всё самой.
— Откуда? — Рианн смотрела ему в лицо. — Разве вам уже выдали жалование?
— Я продал кое-что ненужное…
— Ненужное?
— То, чем я не пользуюсь, что просто так лежит.
Рианн помолчала, потом заговорила снова:
— Вы неправильно говорите звук «р», не по-свенски, его надо говорить мягче. — Она произнесла, как надо. — Так. Я долго не могла привыкнуть, не понимала вас. Попробуйте. — Он попробовал произнести непослушный звук, и свенка засмеялась невольно. — Нет, не так, надо ещё мягче… — Улыбнулась, слушая его попытки. — Конечно, сейчас вы говорите получше, чем было в начале, наверное, из-за меня, но… — Покачала головой разочарованно.
— Дикс говорит так, я учился многому у него.
— Дикс уже больше ваш, чем наш, он уже не свен. — Опять покачала головой, налила молока в две глиняные кружки.
— У него мать свенка, а отец — римлянин, он женился на ней и отслужил положенные двадцать пять лет. Дикс родился незаконнорожденным, а мать его сейчас уже гражданка…
— Такое бывает? — Она ломала душистый свежий хлеб на большие куски. — И он не испугался жениться на свенке?
— Да многие не боятся!
— А вы? Вы бы испугались?
Он помолчал, наблюдая за её руками.
— Не знаю, на что ты намекаешь, но я уже женат.
— Ни на что, просто интересно.
Она разрезала сыр маленьким ножом на тонкие пластики, а римлянин уже жевал хлеб, запивая его холодным молоком.
— Если бы влюбился, то, может быть, и женился бы.
— Влюбился? — она переспросила, улыбаясь.
— Если бы, конечно, уже не был женат. Что, ты думаешь, я слабее отца Дикса? И я не решился бы на такой брак?
— Да нет, я так не думаю. Вы же женаты, у вас есть ребёнок, что говорить об этом… — Она пожала плечами. — Вообще-то, очень мало союзов заключается по любви. У свенов я такого не встречала, по крайней мере, у нас в деревне… Мама моя говорила, что отца любила, но… — Она как-то хмуро улыбнулась и продолжила:- О браке договариваются родители, сами выбирают достойную партию, собирают приданое…
— Представь себе, у нас это происходит примерно так же. Один в один.
— Значит, ваша жена… — Он недовольно перебил её:
— Что тебе далась моя жена?
Она снова пожала плечами и продолжила:
— Просто мне интересно, любили ли вы когда-нибудь по-настоящему? Что это такое? И как это, быть рядом с любимым человеком?
— Тебе это зачем?
— Наверное, родители Дикса любили друг друга, раз его отца не остановило, что она — германка.
— Вот у Дикса сама и спроси. Только вряд ли слишком уж любили, он её притащил с какого-то посёлка и поколачивал, да и сейчас, наверное, бьёт. Не думаю, что от великой любви. — Усмехнулся.
Рианн отхлебнула молока, пряча досаду.
— У вас что, в Риме принято мужчинам бить женщин? Это что, правильно?
— А у вас — нет?
— У нас уважительно относятся к женщинам, женщина может даже сама потребовать развода и уйти со своим приданым, правда, это бывает редко. Семьи у нас крепкие. У меня, по крайней мере, отец никогда не бил мать, я такого не видела…
— Может, ты просто не видела?
— Нет, я бы знала.
Он помолчал и заговорил первым:
— У нас женщины тоже могут развестись, но часто это по инициативе мужа, а не жены. Так что… — Тоже пожал плечами, давая понять, что и так всё ясно.
— И всё равно, бить женщину — это не геройство.
— А кто говорит, что это геройство?
— Женщина слабее и не может за себя постоять…
— Женщина должна подчиняться мужчине, отцу, мужу, брату, сыну, если нет отца или мужа. Если женщина не слушает, что ей говорят, или делает по-своему, в этом нет ничего хорошего…
— Поэтому её можно ударить? — теперь уже она сама перебила его, хотя и знала, как он этого не любит.
— Конечно.
Рианн чуть поджала губы, чувствуя боль в распухшей губе.
— Значит, если бы я что-то делала не так, вы бы меня постоянно били?
Он глядел ей в лицо исподлобья долгим взглядом.
— Я не пойму, чего ты хочешь? Речь вообще не о тебе, а о свободных женщинах Рима, тебя это не касается. Ты — рабыня, моя рабыня, о тебе особый разговор. Ты получаешь от меня иногда. Может быть, могла бы получать и больше, и чаще. — Голос его выдавал его раздражение, и Рианн молча слушала, не сводя взгляда. — Когда ты сбежала, я мог бы отходить тебя до полусмерти, но я же не стал. Когда ты начала спорить со мной в крепости при моих подчинённых, я дал тебе пощёчину, заслуженную пощёчину. Когда ты подняла на меня руку, я отхлестал тебя ремнём, тоже, между прочим, заслуженно. Тебе не нравится, как я с тобой обращаюсь? Так? — Рианн продолжала упрямо смотреть ему в лицо через стол и молчала, слушая его торопливые слова. — Может, тебе ещё не нравится, что я трахаю тебя, когда этого захочу? Так, да? Так пойди, — дёрнул головой в сторону двери за спиной, — пожалуйся кому-нибудь… Может быть, тебе станет легче! Найди судью, скажи, что моя рабыня, так тебе ещё добавят розог за жалобу на хозяина.
Рианн сухо сглотнула и опустила голову. Они помолчали, а потом она шепнула чуть слышно, и вопрос её прозвучал наивно:
— Вообще-то, я просто хотела узнать, что чувствуешь, когда любишь? Любили ли вы когда-нибудь? И всё…
