Недосягаемая - Картленд Барбара (бесплатные версии книг txt) 📗
— Это только потому, что он красив, — упрямо твердил Филип. — Женщины бегают за ним, он не виноват.
— О да-а-а!
— Послушай, Кристин, — сказал Филип тоном старшего брата, — ты еще слишком молода, чтобы думать о таких вещах.
Кристин рассмеялась:
— Дорогой Филип, если ты не готов позаботиться о маме, то это сделаю я. Она и так слишком много терпела за свою жизнь. Конечно, мы знаем, она помешана на старикане и все такое, но в то же время он хватил немного через край, когда решил приводить сюда своих женщин. К тому же почему мы обязаны терпеть это?
Филип почесал в затылке, он был сбит с толку.
— Не знаю, что сказать.
— Один из нас просто обязан поговорить с папой.
— О Господи! Не хочешь ли ты предложить это мне!
— Нет, я ничего не предлагаю… хотя… — Кристин на секунду задумалась. — Пока что нам придется ждать и наблюдать. Ради мамы я не собираюсь сидеть сложа руки. Хватит с нас того, что отец — общественное достояние, но, если он собирается проворачивать свои делишки в нашем доме, я первая буду возражать.
— Разве тебе не нравится иметь знаменитого отца? — спросил Филип. — Мне казалось, девчонки любят быть в центре внимания и все такое.
Кристин посмотрела на него, на секунду вся ее взрослость ушла, и она превратилась просто в ребенка.
— Если хочешь знать правду, — произнесла она очень тихо, — я это ненавижу!
Глава 9
Элизабет стояла посреди большой старинной спальни в доме своего мужа на Баркли-сквер и смотрелась в зеркало.
Вначале она увидела отражение собственных глаз, ярких и сияющих, а затем строгую форму — темно-синяя юбка и жакет с красными нашивками. Она постояла несколько секунд, потом быстро начала раздеваться. Ей предстоял обед с Ангусом, первый обед наедине, и внезапно ей захотелось быть просто женщиной.
Она зашла в дом, чтобы умыться, привести себя в порядок, и как обычно, попав в это жилище, поразилась его мрачности и торжественности. Дом всегда выглядел нерасполагающим, но сейчас, когда на окнах было затемнение, от него веяло холодной суровостью, заставившей Элизабет содрогнуться. Войдя в спальню, она с удивлением отметила, что ни разу не сменила здесь обстановку. Все оставила так, как было до нее, и теперь, наверное, впервые возмутилась официальной громоздкой мебелью и темными шторами.
Она вдруг подумала, что так никогда и не знала молодости. После того как Лидия ушла из дому, она осталась единственным ребенком среди взрослых намного старше ее. В двадцать лет, задолго до того как к ней пришло понимание мира или собственных ощущений, она вышла за Артура. Только теперь она начала сознавать, сколь многое прошло мимо нее.
В этот вечер она почувствовала себя робкой юной девушкой, которая готовится к своему первому балу. Накануне она побывала в приемной Ангуса, чтобы забрать кое-какие вещи для лазарета. Она стояла в пропахшем хлоркой коридоре, украшенном репродукциями Хогарта, когда из приемной показался Ангус.
— Здравствуйте, леди Эйвон! — воскликнул он при виде ее. — Что-нибудь случилось?
— Нет, все в порядке, — ответила она. — Я зашла захватить кое-что для старшей медсестры.
— Вы не заглянете на минутку? — попросил он. — Я бы хотел поговорить о больном, который завтра к вам прибудет.
Она последовала за ним в кабинет. Солнце лилось сквозь большое окно, и отчего-то ей было весело и легко. Они поговорили немного о больном, а затем Ангус неожиданно сказал:
— У вас усталый вид. Вы не перетруждаетесь? Элизабет почувствовала, как кровь прихлынула к щекам.
— Мне всегда кажется, что я делаю слишком мало, — ответила она.
— Боюсь, что я сразу как следует не выразил благодарности за все, что вы делаете, — сказал он. — Я знаю, дело в Эйвон-Хаусе налажено как надо и в том целиком ваша заслуга. И больным, и медсестрам там очень хорошо, я не могу выразить, как много это значит для занятого хирурга, которому слишком часто приходится выслушивать жалобы и недовольство по поводу того, что совершенно вне его компетенции.
— Я рада, что вы довольны, — просто сказала Элизабет. Слова, которые она произнесла даже приблизительно не могли выразить ее радость от похвалы.
— В то же самое время вам приходится делать не слишком многое, — добавил Ангус.
В тот момент Элизабет почувствовала, что легко справилась бы с любым делом.
— Когда заглянете к нам? — поинтересовалась она, чтобы скрыть внезапное смущение.
— Завтра, — ответил он. — Утром или днем. Мне нужно будет управиться с делами здесь.
— Будем с нетерпением ждать вас.
Элизабет произнесла эти слова с легким замешательством. Она поднялась и протянула руку, чувствуя, что наступила минута, когда нужно уйти. Ангус медлил.
— Вы поедете назад прямо сейчас?
— Скорее всего. В Лондоне осталось мало заманчивого.
— Я просто подумал, каким негостеприимным я должен был показаться, — сказал Ангус и взглянул на часы: — Уже немного поздно предлагать вам чай. Наверное, вы не захотите остаться на ранний обед?
У Элизабет подпрыгнуло сердце, но ответила она в меру серьезно:
— Я была бы очень рада, если вы уверены, что у вас найдется время.
— Вы хотели бы пообедать в каком-нибудь особом месте или позволите мне отвезти вас в маленький ресторанчик, куда я сам часто хожу? Это не очень модное место, но готовят там хорошо.
— С удовольствием.
— Где мы встретимся? Куда мне за вами подъехать?
— Приходите в наш дом — Баркли-сквер, 63.
Пока Элизабет стягивала форму и отбрасывала в сторону туфли на низком каблуке, которые полагалось носить с формой, ее посетила неожиданная мысль. Она позвонила, дернув за старомодный красный шнур, висевший возле кровати. Через какое-то время послышались медленные шаги горничной, поднимавшейся по лестнице.
В доме осталось только трое старых слуг, которые прожили в нем всю жизнь и решительно отказались от эвакуации в деревню, предпочитая, как Элизабет выразилась в разговоре с Артуром, «черта известного черту незнакомому».
— Они скорее готовы мириться с бомбежкой, чем с незнакомой обстановкой, — добавила она. — Ты ведь должен понять, Артур, они здесь жили, когда ты был еще маленьким мальчиком.
Их решительность оказалась только на пользу Артуру и Элизабет. Если хозяевам предстояло провести ночь в Лондоне, в доме было все готово. За годы войны он несколько пострадал от бомбежек, дважды выбивало все стекла. Но старые слуги оставались на своем посту, жили в цокольном этаже и воспринимали ущерб, нанесенный дому, как личное оскорбление.
— Посмотрите на ковер, миледи, — сказала горничная Грейс Элизабет, когда выбило стекла в кабинете. — Я сделала с ним все, что могла, а ведь он служит не первый год. Этим немцам следовало бы устыдиться за тот урон, который они наносят чужой собственности.
Элизабет не посмела рассмеяться, а согласилась вполне торжественно, что такое поведение в высшей степени предосудительно. Сейчас Грейс стучала в дверь.
— Входите, — откликнулась Элизабет. — Послушайте, Грейс, я хочу, чтобы вы спустились в подвал и принесли бутылку лучшего хереса. За мной зайдет мистер Маклауд, и мы с ним с удовольствием выпьем по бокалу. Откройте утренний кабинет и не забудьте снять чехлы с кресел, а то комната выглядит как морг.
— Но, миледи, если бы не эти чехлы, мебель выгорела бы от солнца. Я так и сказала покойной ее светлости, когда она заказала бордовый дамаст: «При хорошем уходе, миледи, эти чехлы прослужат целую жизнь».
У Элизабет чуть было не сорвалось с языка, что она надеется на обратное. Темно-красный дамаст, выбранный свекровью, всегда казался ей неподражаемо уродливым, но она сдержалась. Грейс все равно бы не поняла — для старой служанки в этом доме все было идеально, да и сама Элизабет, честно признаться, до сих пор была им довольна.
Сейчас она стыдилась утреннего кабинета, впрочем других комнат тоже. Она помнила, как однажды кто-то сказал, что дом служит лишь фоном для женщины, которая в нем хозяйничает. Этот дом, безусловно, не был ее фоном, и тем не менее до войны она жила в нем постоянно и считала его своим домом в большей степени, чем Эйвон-Хаус.
