Пламя зимы - Джеллис Роберта (книга регистрации .txt) 📗
Когда Уолчелин Мамино контролировавший Дувр, восстал, чтобы предоставить Глостеру порт для входа в Англию, королева послала свои корабли из Булони и блокировала Дувр с моря, пока не подошли ее войска и не осадили его с суши. Таким образом она заставила Мамино сдаться ей. Стефан не пытался присвоить себе успехи своей жены. Он ценил ее выше всего на земле и на небесах. Это была беззаботная речь. Возможно, потому, что он действительно считал себя с Мод едиными душой и телом, а может быть, и потому, что он был просто в хорошем настроении. Он был уверен, что здесь не будет новых восстаний, так как весь юг Англии, исключая только дальнюю западную окраину, находился в его власти.
Я не мог не подумать о захвате шотландцами севера, но попридержал свой язык. Я отлично знал привычки короля отодвигать на второй план неприятные мысли и темные перспективы и предаваться легкому оптимизму. В этом случае, несмотря на боль за свою землю, я не мог упрекать его. Для Стефана было немыслимым бросить богатый, хорошо населенный юг, чтобы выдворить шотландцев из бедных, бесплодных графств. Он уже дважды делал это, показывая свое хорошее отношение к Нортумберленду и Йоркширу, но сейчас были более опасные времена. Если король уведет на север свою армию, то здесь могут подняться восстания. К тому же у людей, контролирующих не Дувр, а другие порты в которых могли бы высадиться граф Гло-стерский и императрица Матильда, могут появиться мысли пригласить их к высадке.
Между тем стемнело, и я освободился от службы. Чувствуя, что мои мысли слишком далеки от моей женитьбы, я решил, что, пожалуй, лучше разыскать свою старую спальню, если только король примет мои полушуточные объяснения, почему я избегаю новых радостей брачной постели. Мне повезло: он отвернулся от меня слишком быстро, чтобы заметить дрожь, которую вызвали в памяти его слова. Я хотел найти себе новое место для сна, но я не мог бросить бедняжку, на которой женился, в сомнениях и, возможно, в страхе, если она помнит меня и рану, от которой страдала.
Дверь в спальню была открыта. В слабых отблесках света я увидел Мелюзину, лежавшую в постели под шерстяным одеялом. Она спала, а может быть, только притворялась спящей. Я обрадовался, так как в любом случае это избавляло меня от необходимости говорить с ней. Я разделся и лег на левый бок, повернувшись к ней спиной. Если она притворяется, то такое мое положение убедит ее в том, что я не намерен беспокоить ее.
К счастью для меня, мне больше нравилось спать на спине или на правом боку и я еще не привык делить с кем-то свою постель. Мне было неудобно, и я не мог уснуть. Через некоторое время я повернулся на спину. Мелюзина не подала виду, что заметила мое движение, и я начал расслабляться. Возможно, я уже наполовину спал, так как у меня изменился ритм дыхания, но присутствие Мелюзины в постели удержало меня от полного погружения в сон. Она слегка переместилась на постели, и это разбудило меня. Если бы перемещение было быстрое, то я бы не заметил его и действительно бы заснул. Но оно было слишком медленное, оно продолжалось слишком долго, чтобы быть естественным движением. Вряд ли я почувствовал какое-то подозрение. Это было только легкое раздражение на то, что Мелюзина не спит. Надо было найти какие-то слова, чтобы убедить ее заснуть. Но вдруг медленное движение Мелюзины сменилось быстрым, стремительным, и ее тень с тускло блестевшим кончиком какого-то предмета нагнулась надо мной.
ГЛАВА 8
Мелюзина
Ночь, когда ко мне возвратилось сознание, была так наполнена ужасом, а порой и яростью, что в моей голове не осталось места для памяти, а в моем сердце – для горя. Возможно также я выбросила из своего ума отца и братьев из-за страха страдания, которое принесут мне воспоминания об этой моей потере. Я уже проделывала такие вещи над собой и раньше, когда пыталась забыть о том что принес моей семье мой тринадцатый день рождения. Этим утром, несмотря на то, что я преднамеренно отказалась думать о своей родне, мои мысли могли соскользнуть на старую дорожку гнева и ненависти. Я знала, что мой единственный шанс отомстить будет потерян, если хоть кто-нибудь поймет, что я уже не сумасшедшая. Таким образом, все мое внимание было сосредоточено на том, чтобы вести себя так же, как я это делала до того, как ко мне вернулся рассудок.
Никто не удивился, когда королева ввела меня в общество придворных дам. И несколько человек из тех, кто пришел, чтобы убедиться в том, что до этой ночи я была непорочна, приветствовали меня так же любезно. – Я поняла, что уже нет необходимости ограничивать себя в прошлом. Каждый раз, прежде чем что-то ответить или как-то поступить, я долго обдумывала, и эта моя медлительность, проистекающая из-за боязни выдать то, что я уже в своем уме, считалась с их стороны для меня нормальной. Как только мой ужас от того, что я могу выдать себя, немного уменьшился, я начала думать, где я могу раздобыть нож, достаточно длинный большой и острый, чтобы им можно было убить.
Только у Дональда. Папа ни за что не даст мне длинный острый нож, а Магнус обязательно спросит, зачем он мне понадобился. Непрошенный ответ возник в моих мыслях еще до того как я смогла от него защититься, и внезапная судорога, как будто от физической боли, пробежала по всему моему телу. Но я уже не ощутила такой острой боли в груди или горле, чтобы остановилось дыхание. Я почувствовала только одиночество, ужасное сознание того, что мои родственники никогда больше не помогут мне, не побалуют меня и не помешают мне. В этом огромном отчаянии мое решение убить жадного злодея, который женился на несчастной сумасшедшей ради благосклонности и золота короля, окрепло.
Ведь мне нечего было терять: наказание убийце – смерть, а меня смерть спасет от одиночества.
Возможно, я всхлипнула разок или издала какой-то тихий стон страдания. Я не заметила этого, но пришла служанка и проводила меня к королеве. Несомненно, Мод не догадывалась, что я уже более чем полгода горевала о потере близких. Она думала только о моем теперешнем состоянии и, пытаясь успокоить во мне боль от совокупления, объясняла, что мой муж был добрый человек, с прекрасным характером и большой любимец короля. Я не хотела слушать. Я не желала знать ничего хорошего о человеке, так восхваляемом потому, что он ради выгоды женился на сумасшедшей. Я не верила тому, что она говорила.
Меня удивляло, что она беспокоится обо мне, утешает меня, но, перехватив ее взгляд, я догадалась, что она относится ко мне с подозрением. Почему? Какую опасность для королевы Англии может представлять одинокая узница?
Мой отец и братья были мертвы; они не могли прийти и спасти меня. И даже если бы они были живы, не было такой силы в Улле, да и во всей Камбрии, чтобы бросить вызов королю. Но после того, как Мод поговорила со мной и меня отпустили, я почувствовала, что в отсутствие королевы за мной постоянно наблюдает та или другая из королевских фрейлин.
Эта загадка так занимала мою бедную голову, что боль при воспоминании о моей потере немного притупилась. Позднее я очень удивилась, когда поняла, как просто я была отвлечена от боли. Нет, эта боль не исчезла, она словно отодвинулась в дальней угол моего существа, отдалилась, как если бы я знала, что все дорогие мне люди умерли за потерянные месяцы моего сумасшествия и страдала все это время. Я уже была знакома с отдаленностью горя. Я жила с этой запрятанной болью с тех пор, как мне исполнилось тринадцать лет. И наверно то, что моя жизнь всегда была не очень-то обычной, сейчас также помогало мне преодолевать боль.
Возможно, королева хочет что-то сделать с Уллем, подумала я, и этим «чем-то» стало мое замужество? А может быть, мамины родственники в Англии? Но после маминой смерти мы потеряли с ними связь. Да и много лет назад папа говорил мне, что мамины родные братья умерли, и остались только двоюродные, которых мы никогда не видели. Нет, это явно должен был быть Улль. Если бы папа рассказал мне, что важного может дать Улль вместо постоянного объяснения, что хорошенькой женщине не надо занимать голову политикой. Какую ценность могло иметь такое бедное феодальное владение, как Улль, для короля и королевы, которые правили целой страной?
