Роковое зелье - Арсеньева Елена (читать книги онлайн без сокращений TXT) 📗
Екатерина осторожно потянула дверь, заглянула в образовавшуюся щелку, а потом вошла. Комната матери была пуста. Неужели отец вынудил княгиню присутствовать на обеде? Все, пропала Екатерина, теперь никак не отовраться от неумолимых расспросов, где была да что делала, некому подтвердить, что она сидела здесь несходно… Конечно, никак нельзя было рисковать, убегать нынче на тайное свиданье, но что делать, если до смерти хотелось увидаться с Альфредом?!
Позади раздались шаги, и у Екатерины по спине мурашки побежали: она узнала тяжелую поступь отца. Метнулась в комнату, подбежала к кровати в детском, полуслепом страхе перед родительской яростью. Хотела плюхнуться на постель, сделать вид, что спала, но дверь уже начала приотворяться. Екатерина судорожно вздохнула, как вдруг кто-то схватил ее за руку и с силой потянул в глубь алькова, за полог. Рядом с ее глазами блеснули чьи-то сочувственные глаза, взметнулась рука, прижавшая палец к губам, и Екатерина с некоторым трудом узнала в стоявшей рядом девушке загадочную родственницу, из-за которой нынче разыгралось столько странных событий.
– Дарья Васильевна! – послышался недовольный голос. – Дитятко, нельзя же так. Я вас по всему дому бегаю ищу. Может, у вас в глуши каждый сам себе господин, а у нас тут воля императора – закон, и ежели государь желает видеть вас при своем столе…
Полог отлетел в сторону – и перед девушками появился князь Долгорукий. Домашний камзол его был расстегнут, крупное, некогда красивое, а теперь обрюзгшее лицо раскраснелось от избытка выпитого и от злости. Мгновение он изумленно смотрел на племянницу и дочь, а потом вдруг размахнулся – и отвесил Екатерине такую пощечину, что та покачнулась и упала бы, когда б ее не поддержала Даша.
– За что? – простонала Екатерина. – Что приключилось?
– Что приключилось? – с ненавистью прошипел отец. – Я ночей не сплю, недоедаю, недопиваю, думу тяжкую думаю, как счастье дочери устроить, возвысить ее желаю так, что и не снилось никому, а она невесть где таскается? Где была? – Он подхватил подол ее платья, на который щедро нацеплялись репьи. – Где валялась, по каким кустам? С кем?! Опять с этим своим…
– Со мной, – дерзко перебила его Даша. – Княжна была со мной. Она оказалась так добра, что согласилась погулять со мной по саду. Я по деревенской своей дикости и дурости еще робею в вашем доме, никак не могу поверить внезапному повороту своей судьбы, и княжна дала мне время успокоиться, в себя прийти. Простите великодушно, дядюшка, ваше сиятельство, ничьей вины тут нет, кроме моей, мне и ответ перед вами держать.
Алексей Григорьевич откровенно оторопел. Даже винясь, девчонка держалась с необычайным достоинством, а гладкая речь ее поразила искушенного в витийстве князя. Да, да, говаривали, будто этот Василий Воронихин, ради которого Софья, сестрица троюродная, свою жизнь поломала, был словоблуд, каких мало, тем и сбил с толку родовитую красавицу, тем и искусил ее. Видать, от отца и набралась Даша умения плести словесные кружева.
– С тобой? – неловко переспросил он. – Ну, коли так… Ладно, коли так. Однако же нет, не ладно! – снова вспылил князь. – Государь же ясно сказал, что желает тебя видеть за обедом, не только Катьку, но и тебя, а ты вместо этого потащилась по саду шлёндрать. Знаешь, милушка моя, коли желаешь в моем доме жить…
Екатерина стояла вплотную к Даше и почувствовала, как та вздрогнула. Руки ее порывисто сжались, однако голос звучал по-прежнему спокойно:
– Виновата, дядюшка, что ослушалась вас и государя императора. Более такого не будет. Однако же вы ошибаетесь, думая, что я хочу оставаться здесь, в Горенках. Единственное мое желание – воротиться как можно скорее домой, устроить все, что нужно, для погребения моих родителей. Здесь же я задержалась лишь волею императора.
«Ну, говорит как пишет!» – враз подумали отец с дочерью, однако если Екатерина восхитилась и образом речи, и твердостью духа новой родственницы, то состояние Алексея Григорьевича можно было назвать как яростная растерянность или растерянная ярость. С первой минуты, когда он увидал этого чумазого «Даньку», оказавшегося впоследствии Дарьей, князь испытывал смутное беспокойство. Чуял некую угрозу. И, как выяснилось, было чего опасаться! Это же уму непостижимо, что за сеть начала плестись вокруг Долгоруких.
С каждой минутой, с каждым часом положение казалось Алексею Григорьевичу все более неприятным, тяжелым и рискованным. Если герцог де Лириа воспримет случившееся с его курьером не просто за несчастную случайность, а за бесчестие, это еще полбеды. Деньги многое значили в жизни Долгорукого, однако он смолоду жил с убеждением, что всякое богатство – не цель, а средство. Средство для достижения власти! Чтобы сгладить недовольство посланника, который непременно начнет пенять царю на творимые в долгоруковских вотчинах безобразия, князь готов был отдать немалую сумму. Конечно, не восемь тысяч золотых монет… А вот любопытно бы знать, в чем их все-таки везли? В кожаных прочных мешочках? В сундучке? Или на каждом из испанцев был такой особенный нательный пояс?.. Когда курьер очухается, он расскажет. Ну а Никодим Сажин уже не очухается и не расскажет ничего. Кто бы мог подумать, что такой сильный, такой крепкий плотью мужик вдруг загнется от какого-нибудь десятка плетей?! Да, сдох Никаха, унеся с собой в могилу сведения о том, где припрятал испанское золото… Наверняка об сем знает его сообщник и сродник Савушка, да ведь того Савушку еще надо взять.
Конечно, Долгорукий уже послал людей в Лужки, самого Стельку послал (со щекой, вспухшей и горящей от оплеухи, полученной за то, что перестарался с Никахою), однако что-то твердило ему: не взять Савушку! Ведь Никодим с дочерью ринулись в Горенки, к князю, когда узнали о спасении испанца и Даньки и почуяли неладное. А Савушка остался сидеть на мешках (ну, кошелях, сундуках, велика разница!) с золотом… На его месте Алексей Григорьевич нипочем не стал бы дожидаться возвращения подельника, а подался бы куда глаза глядят. Россия велика. Человеку затеряться в ней бесследно – все равно что камушку, кинутому в затхлый пруд, кануть на дно. С таким-то золотым запасом можно безбедно прожить до конца жизни, еще и детей и внуков облагодетельствовать до скончания веков, особенно если не швырять денежки куда попало, а распорядиться ими по-умному.
Алексей Григорьевич быстренько помечтал, как бы он сам распорядился испанским золотишком, попади оно все-таки в его руки, но тут же отвлекся от бесполезных мыслей и мрачно уставился в два настороженных девичьих лица, обращенных к нему.
О другом надо сейчас думать! О том, что де Лириа может не поверить непричастности Долгорукого к кровавым делишкам его людей. Тако-ой слушок тогда пройдет, такой зловонный слушок… Герцог близок к Остерману – даже если и не близок, тот, прознав о случившемся, начнет раздувать пламя, подливать масла в огонь, он будет счастлив подсидеть и фаворита, и его семью, которая лезет во все дырки, желая покрепче оплести государя. Небось пронырливый, хитрющий, по-змеиному мудрый Андрей Иваныч уже давно почуял, для чего завлекает Долгорукий пылкого юнца-императора в свое имение, для чего непрестанно выставляет перед ним напоказ дочь-красавицу, почему заставил Екатерину отказаться от слова, данного Миллесимо.
Дураку понятно, почему, а Остерман не дурак. Если Долгоруким удастся соблазнить и прибрать к рукам Петра Алексеевича, это значит, что во главе Российского государства фактически будет стоять не Генрих-Готлиб-Фридрих-Андрей Иваныч, а Алексей Григорьевич. И он не замедлит отправить бывшего обер-гофмаршала в Пелым, или в тот же Березов, где мается Меншиков, или еще дальше, в какой-нибудь Жиганск Якутской губернии, куда в свое время стараниями пресловутого Алексашки загремел его свояк Антон Мануйлович Дивьер, бывший губернатор Петербурга. Еще есть такой военный порт Охотск на брегах невообразимо далекого Тихого океана… Да, Остерман будет носом землю рыть, всякую искру костром раздувать, а конфузия с испанцами – это такая искра, от которой не просто костер – пожар возгореться может. Бывало, что Москва от копеечной свечки сгорала, как бы Долгоруким не погореть из-за непомерной алчности своих крепостных…
