Опавшие листья - Коллинз Уильям Уилки (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации .TXT, .FB2) 📗
– Я возражал! Все это пустое тщеславие! – сказал я. – Почему не можем мы с Региной начать скромную жизнь? К чему нам карета для выездов, шампанское, швейцар? Мы любим друг друга и будем счастливы. В Англии есть тысячи благородных семейств, которые желали бы иметь пятьсот фунтов дохода и довольствовались бы им. Дело в том, мистер Фарнеби, что вы преисполнены любовью к деньгам. Возьмите Новый Завет и прочтите, что сказал спаситель о богатых людях. Как бы вы думали, что он сделал, когда я заговорил таким образом – он с видом ужаса поднял руку кверху.
– Я не могу допускать святотатства у себя в конторе, – сказал он. – Я слушаю Евангелие в церкви каждое воскресенье, сударь.
– Этот христианин продукт новейшего времени. Он был упрям, как вол, не уступил ни на один дюйм. Его приемная дочь, твердил он, привыкла к известной обстановке. В такой обстановке она должна жить и выйти замуж, и это так будет, пока он имеет голос в этом деле. Впрочем, если она с пренебрежением отнесется к его желаниям и чувствам, то он от нее откажется, а она в таком возрасте, что может поступать, как ей угодно. В таком случае он заявит ей, так же откровенно как и мне, что он не даст ни фартинга, чтоб помочь ей и не упомянет имени ее в своем завещании. Честь же родства со мной он и теперь по-прежнему чувствует и признает, но при настоящих условиях не может принять ее. При другом положении дел он бы с гордостью повел Регину со мной к алтарю и с гордостью сознавал бы, что исполнил свою обязанность в отношении своей приемной дочери. Я оставлял его говорить, и когда он кончил, спокойно спросил его, не укажет ли он мне средство обратить мой доход в двухтысячный. Как бы вы думали, что он мне ответил?
– Он, может быть, предложил вам поместить ваш капитал в его предприятие? – сказал Руфус.
– Нет. Он считает торговлю унизительной для меня. Мой долг как джентльмена избрать какую-нибудь профессию. По некотором размышлении он нашел, что лучше всего сделать попытку на юридическом поприще, стать адвокатом – могут представиться выгодные дела, и средства улучшатся лет через десять. Вот перспектива, которую он мне представил, если я прошу его совета. Я спросил его, не шутит ли он. Конечно, нет! Мне всего еще двадцать два года, много времени для улучшения своих средств, и если я женюсь в тридцать лет, то буду еще достаточно молод. Я взял шляпу и на прощание высказал ему свое мнение. «Если вы действительно придерживаетесь такого взгляда, – сказал я, – то подумали ли вы о том, что Регина истомится и состарится за это время и что я могу не устоять против искушений, представляющихся молодым людям в Лондоне, или вы полагаете, что я проживу монахом в продолжение этих десяти лет? Нужна карета для выездов, шампанское и швейцар! Сохраните для себя ваши деньги, мистер Фарнеби, мы с Региной обойдемся и без них. Чему вы смеетесь, Руфус? Я думаю, что вы сами действовали бы не лучше моего».
Руфус вдруг принял снова свой важный вид.
– Говорю вам, Амелиус, – отвечал он, – вы представляете собой плод наполненный клещами, да?
– Что хотите вы этим сказать?
– Вы помните, я полагаю, когда мы были с вами на пароходе и вы рассказывали нам о том, что случилось с вами в Общине, рассказ этот обнаруживал соединение врожденного красноречия и чистого здравого смысла. Я теперь спрашиваю себя, сэр, что произошло с этим благовоспитанным, скромным молодым христианином, которого так изменило пребывание в Англии и знакомство с мистером Фарнеби? Я не могу отрицать, что вижу его во плоти по ту сторону стола, но также верно и то, что не вижу ни его духа, ни ума.
Амелиус опустился на софу.
– Иными словами, – сказал он, – вы находите, что я поступал тут как дурак.
Руфус закинул свои длинные ноги одну на другую и молча, утвердительно кивнул головой. Вместо того чтобы обидеться, Амелиус задумался.
– Я не обратил на это внимание сначала, – сказал он, – но теперь, когда вы об этом упомянули, я понимаю, что должен был показаться страшным простаком. Причина, как я полагаю, заключается в том, что я привык вращаться в обществе, которое вовсе не похоже на здешнее. Фарнеби – люди совершенно для меня новые. Когда речь идет о моей жизни в Тадморе, о том, что я видел, чему научился и что чувствовал в Общине, то я думаю и выражаюсь благоразумно, потому что тогда думаю и говорю о вещах, которые я знаю. Взвесьте и сообразите различие обстоятельств. Сверх того я влюблен, а это изменяет человека, и, как я слышал, не всегда к лучшему. Как бы то ни было, я имел дело с Фарнеби и прошлого не воротишь. Я не найду покоя до тех пор, пока не переговорю с Региной. Я прочел оставленную мне вами записку. Видели вы ее, побывав в доме?
Спокойный тон, которым был задан этот вопрос, удивил Руфуса. После приема, оказанного ему Региной, он ожидал, что от него потребуют отчета в его вольности. Но Амелиус был так поглощен настоящими заботами, что забыл о пошлых требованиях этикета. Слыша, что Руфус видел Регину, ему не пришло в голову спросить, какое впечатление произвела она на его друга. Мысли его были заняты препятствиями, которые могли возникнуть для его свиданий с ней.
– Фарнеби, после происшедшего между нами, непременно разлучит нас, – сказал Амелиус, – а мистрис Фарнеби будет ему помогать в том. Они не подозревают вас. Не можете ли вы еще побывать у них (вы в таких летах, что можете быть ей отцом) и под каким-нибудь предлогом увести ее гулять.
Ответ Руфуса был очень лаконичен. Он указал на окно и промолвил: «Посмотрите, какой дождь».
– Итак, я должен еще раз прибегнуть к услугам ее горничной, – сказал Амелиус безропотно. Он взял шляпу и дождевой зонт. – Не покидайте меня, старый товарищ, – прибавил он, отворяя дверь. – Это критический момент в моей жизни, я сильно нуждаюсь в друге.
– Вы думаете, что она выйдет за вас замуж против воли тетки и дяди? – спросил Руфус.
– Я в этом уверен, – отвечал Амелиус, выходя из комнаты.
Руфус грустно посмотрел ему вслед. Симпатия и сожаление выражалось в каждой черте его лица. Бедный малый! Как перенесет он, если она скажет нет? Что будет с ним, если она скажет да? Он с ожесточением потер рукой лоб, как человек, которого тревожат его собственные мысли. Минуту спустя он запустил руку в карман и снова вытащил оттуда рекомендательные письма к секретарю общественных учреждений.
– Если есть спасение для Амелиуса, – пробормотал он, – то оно должно заключаться тут.
Глава XV
Посредницей между Амелиусом и горничной Регины была старая женщина, торговавшая журналами и газетами неподалеку от дома мистрис Фарнеби. Отсюда письма его передавались горничной вместе с газетами и здесь же к вечеру находил он ответы. «Если б только Руфус мог увести ее на прогулку, я увидел бы Регину сегодня же», – думал Амелиус. «А теперь я должен ждать до завтра, а может быть и еще дольше. Вот соверен Фебы». И он вздохнул. Соверены становились редкостью в кошельке молодого социалиста.
Приблизившись к газетной лавочке, Амелиус заметил вышедшего оттуда мужчину, направившегося в дальний конец улицы. Когда он минуту спустя сам вошел в лавочку, торговка вынула письмо из-под счетов.
– Молодой человек сейчас принес это для вас, – сказала она.
Амелиус узнал на адресе почерк горничной. Мужчина, которого он только что видел, был посланным Фебы.
Он открыл письмо. Госпожа ее, как объяснила Феба, была слишком взволнована чтоб писать. Хозяин дома удивил всех домашних, возвратившись из конторы тремя часами ранее обыкновенного. Он нашел мистрис Ормонд (друга и приятельницу Регины, Сесиль) в гостях у своей племянницы и просил ее переговорить с ним наедине, прежде чем она оставит дом. Результатом этих переговоров было приглашение, сделанное Сесилью Регине погостить у нее в окрестностях Гарроу. Обе леди сегодня после полудня покинули Лондон в карете мистрис Ормонд. После долгих увещаний дяди, тетки и своей приятельницы Регина должна была уступить. Но она не забыла Амелиуса. Она хотела бы тайно повидаться с ним на следующий день. Приехать может он с тем поездом, который приходит в Гарроу в одиннадцать часов утра. Если будет дождь, то он должен отложить поездку до другого дня до вышеозначенного часа. Место, где он должен был ожидать ее, описывалось подробно, и этими сведениями заканчивалось письмо.
