Ветер и море - Кэнхем Марша (читаемые книги читать TXT) 📗
– Нет, – хрипло пробормотал он, – нет, черт побери...
Быстро опустив Кортни на постель, Адриан накрыл ее одеялом до самого подбородка и медленно попятился от кровати, продолжая пожирать девушку глазами и желая ее вопреки всему. Его тело горело, на губах остался вкус слез, вкус невинности – и женщины. Он отступал и отступал... пока не почувствовал за спиной доску двери, и тогда повернулся и выбежал в темный коридор.
Кортни испуганно открыла глаза, не понимая, что ее разбудило. Ее тело трепетало, сердце стучало, губы были влажными и чего-то ждали. Приподнявшись, она настороженно оглядела каюту – ничего не произошло, она была одна в темноте, освещенной мерцающей спиртовой лампой. Кортни убрала пальцы с влажных висков и решила, что ее, должно быть, напугал и разбудил ночной кошмар. Он был таким реальным, таким отвратительным, таким ужасным – если не считать конца. А затем ужас скрылся под тенью, под прохладной, успокаивающей нематериальной тенью, у которой не было ни имени, ни формы.
Кортни продолжала дрожать и еще какое-то время лежала под одеялом, не в силах избавиться от призрачного ощущения теплых рук, ищущих губ и жаждущего, напряженного тела.
Глава 7
Звон корабельного колокола возвестил о наступлении утра. На палубах зашумели матросы, будя своих товарищей и торопливо застилая и складывая подвесные койки. В этот день, как и во все остальные, существовали дела, которые необходимо было закончить, пока в восемь колокол не позовет на завтрак. Нужно было отскрести палубы от грязи, проверить, не повреждена ли оснастка, начистить поручни и зашлифовать на них царапины.
Сквозь неясную дымку страха и кошмаров Кортни услышала, как поднялась суета. За ночь мышцы ее затекли, ссадины на запястьях горели, в пересохшем горле ощущался горький вкус страха за Сигрема. Сигрем был сильным, но никто не может выдержать триста ударов. И для него, для человека, который был как сама жизнь и огонь, это будет постыдная смерть.
Кортни смутно ощутила в руке что-то холодное и твердое и обнаружила, что сжимает маленький золотой медальон, который носила как талисман, как икону, дававшую ей силы, необходимые, чтобы пережить день. Дрожащими пальцами она открыла крошечный замочек и раскрыла медальон. В одном овале была миниатюра ее матери, Сер-венны де Вильер. С поистине королевского, безупречно красивого лица, которое покорило сердце дерзкого ирландского авантюриста, смотрели светло-голубые глаза. Во второй овал было вставлено довольно топорное изображение Дункана Фарроу. На портрете он получился не очень похож на себя, если не считать гривы густых золотисто-каштановых волос и квадратного, тяжелого подбородка, но Кортни могла бы дорисовать его дерзкую улыбку и неизменный блеск в темных задумчивых глазах.
Сервенна де Вильер была дочерью Валери Гастона де Вильера, казначея и доверенного лица Людовика XVI. Она убежала с Дунканом Фарроу, несмотря на возражения семьи и советы друзей, а ее отец, придя в ярость, послал два десятка своих людей, чтобы они выследили и поймали любовников. Их настигли через неделю, всего за час до того, как они успели добраться до побережья и обрести свободу. На Дункана напали и оставили умирать, а Сервенну вернули в замок отца, где через восемь месяцев у нее родился ребенок.
За несколько коротких лет революция залила страну кровью. Короля отправили в тюрьму; огромные имения аристократов были конфискованы, а их владельцы согнаны в маленькие, тесные камеры дожидаться беспристрастного судилища гильотины. Каким-то чудом Сервенне де Вильер вместе с маленькой дочерью удалось убежать в Тулон, крупный порт, наводненный антиреволюционными силами, которые обратились к Британии за поддержкой. На протяжении следующих нескольких лет Сервенна помогла несчетному количеству аристократов бежать из страны, но сама отказывалась уезжать, тем более после того, как начали распространяться слухи о дерзком ирландском наемнике, сражающемся на стороне британцев. Понадобилось еще несколько месяцев, чтобы получить подтверждение, что речь идет о Дункане Фарроу, и еще много времени ушло на то, чтобы дать ему знать, что она осталась жива, хотя все ее родные погибли.
Но сообщение опоздало.
Блистательному молодому артиллерийскому капитану по имени Наполеон Бонапарт было поручено обстрелять Тулон. Ради спасения жизни Сервенна была вынуждена снова бежать – на этот раз в провинцию, где ее с ребенком надежно спрятали их бывшие верные слуги. Попытки снова связаться с Дунканом заняли еще целый год, но к тому времени переутомление и необходимость постоянно скрываться подорвали здоровье Сервенны. Преданная алчными крестьянами и ослабевшая от лихорадки, чтобы бороться с новыми трудностями, Сервенна совершила последний подвиг: она заманила врагов в далекую деревню, чтобы за это время Кортни могли благополучно доставить на корабль Фарроу. За такое мужество Сервенну на гильотину провожала огромная сочувствующая толпа.
Захлопнув медальон, Кортни снова сжала его в кулаке. Она унаследовала храбрость и мужество матери, а также коварство и хитрость отца, который поклялся, что не успокоится, пока море не станет красным от французской крови. Дункан Фарроу не воевал с американцами, пока они не решили вмешаться, и дело кончилось тем, что их нельзя было просто не замечать или прощать. Если Дункан еще жив – а Кортни всем сердцем верила, что это так, – она должна найти способ добраться до него. Ей нужно быть сильной и храброй, сделать все, чтобы выжить, и вместе с отцом отомстить тем, кто хочет их уничтожить.
– Они не одолели нас, – шепнула Кортни. – Они не одолели меня, папа. Пусть думают, что они сломили меня, я буду кроткой и послушной... – Она замолчала, поймав свое дрожащее отражение в небольшом квадратном зеркале, висевшем над умывальником. «И зачем? – спросила она себя. – Чтобы позволить американскому лейтенанту думать, что он победил?» – Если бы мне это удалось, – снова зашептала Кортни, – если бы я смогла найти способ заставить его в это поверить, просто чтобы он на некоторое время ослабил свой надзор...
Воодушевленная новым решением, Кортни забыла обо всех своих проблемах и быстро встала с койки. Она подняла с пола льняной шейный платок и аккуратно стянула им грудь, потом пригладила волосы и умылась ледяной водой из кувшина. Приведя себя в порядок, она вышла с кувшином в коридор и снова наполнила его свежей водой из большой бочки, а заодно воспользовалась возможностью основательно обследовать все трапы, люки и кладовые.
Она уже торопливо возвращалась, бросив последний быстрый взгляд на оружейную палубу, когда заметила спускавшегося вниз Баллантайна.
Он ничего не сказал ей, даже не выразил недовольства тем, что она вышла из каюты, а только бросил быстрый взгляд на ее одежду. Баллантайн был небрит, растрепанные волосы свисали на его лицо, одежда была грязной, мятой и пропахла парусиной, из которой он соорудил себе постель.
В каюте он, повернувшись спиной к Кортни, сбросил с себя рубашку и швырнул ее вместе с остальной грязной одеждой в шкаф, а потом, нагнувшись над умывальником, умылся, оставив на щеках густую мыльную пену. Достав из запертой тумбы письменного стола маленькую опасную бритву с ручкой из слоновой кости, Баллантайн принялся соскабливать щетину на подбородке, и его серые глаза совершенно не обращали внимания на пристально рассматривавшие его зеленые.
Грудь лейтенанта, как отметила Кортни, состояла из одних мускулов, талия была узкой, а живот плоским. Рыжая поросль начиналась высоко у ключиц и сужалась до ширины ладони там, где проходил ремень бриджей, а более нежная поросль покрывала руки и – предположила Кортни – длинные крепкие ноги. Кортни спокойно изучала широкую спину и плечи, размышляя над тем, как могла бы она потрудиться, если бы бритва с самого начала попала в ее руки.
Треснутое зеркало вдруг превратилось в голубоватую сталь, и у Кортни возникло ощущение, что его глаза ощупывают ее в полумраке.
– На корабле существует правило, по которому все обязаны присутствовать при наказании, – холодно сообщил Баллантайн. – Я надеялся, что мне удастся избавить вас от этого, но, к сожалению, капитан узнал о Курте Брауне и ожидает увидеть его на палубе.
