На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина (читать книги бесплатно полные версии TXT, FB2) 📗
Она столько потеряла за годы этой проклятой войны. Мама, Люша, Лея и Яков. В неизвестность канули тетя Оля с супругом, Коля, Соболевы и Котя. Растворилась в дымке настоящего Катя, пережившая с ней столько всего с того дня, когда их угнали из Минска. Австрия уже была почти полностью освобождена от нацистов, повезло ли Кате обнять наконец-то наших солдат?.. О, пусть повезет им всем, тем, кто еще окружен дымкой неизвестности! Пусть только им повезет!..
— Ты веришь сейчас в удачу, Кристль? — спросила Лена шепотом, надеясь, что не только ей не спится сейчас. Долгое время немка молчала. Только легкое дыхание раздавалось в тишине кухни да трещали, догорая доски в печи, которые Лена потихоньку отрывала от стены бывшего сарая. Ни дров, ни других запасов, ни кур, живущих в пристройке к сараю, там уже давно не было. Часть птиц у них украли, другую часть они решили превратить в мясо, отдав при этом больше половины старику-соседу Майеру из дома на противоположной стороне за то, что тот зарубил птиц. Ведь ни Кристль, ни Лена не смогли убить их самостоятельно, как ни приноравливались. Правда, Лена с трудом и после долгих колебаний сумела-таки отрубить голову одной, на чем и закончила это действо. Алая кровь, брызнувшая на руки и на передник, живо напомнила ей разбитый череп шупо в лесу около Розенбурга, и это едва не свалило ее в истерику.
Неженка! Ты убила человека, а голову курице отрубить не можешь…
Нет, поправила она себя тогда. Я убила не человека. Я убила тогда чудовище…
Это было еще в начале января, когда стало нечем кормить несчастных птиц, а припасы обитателей дома на Егерштрассе стремительно начали таять. Но снова почему-то вдруг вспомнилось как отголосок другой памяти. Той, что принадлежала совсем другой — угнанной советской девушке, от которой уже почти ничего не осталось сейчас, кроме воспоминаний. Но эти отголоски прошлого так редко приходили, что Лене уже начинало казаться, что это была не ее жизнь. Чужая.
— Верю, — вдруг произнесла Кристль громко спустя время, и Лена, погруженная в свои мысли, даже вздрогнула от неожиданности. — Потому что мы все должны верить. Не в удачу, нет. И не в мечту. Мы должны верить в Бога и Его волю. Но сейчас это так сложно, и меня пугает, что иногда я думаю, что это совсем бессмысленно — верить. А потом я вспоминаю о нашей Лотте. О том, как она хрипло крикнула — словно квакнула хрипло — «Мама!». И мне хочется верить, что все еще будет хорошо. У тебя все еще будет…
Лена не стала ничего говорить, вспоминая слова дезертира о судьбе Рихарда. Прошло уже больше недели с момента вылета Рихарда с аэродрома под Берлином, а сердце ее билось все так же ровно, даже сейчас, когда она думала о его возможной гибели.
Кристль верила в Бога. Даже немного обиделась сегодня, когда девушка отказалась наотрез идти в церковь даже только для того, чтобы побыть с ней во время службы как когда-то на Рождество. Но Лена никак не могла этого сделать и особенно сегодня, в дату дня рождения Ленина, цепляясь изо всех сил за прежние убеждения, которым следовала. Чтобы в ней оставалось хотя бы что-то от той прошлой Лены внутри, когда она так изменилась сейчас.
Но Лена все же будет верить. Будет лелеять в себе веру, что несмотря ни на что, Рихард жив. Так было проще жить дальше. В прошлый раз, когда его объявили погибшим, ее сердце не почувствовало этого, его просто обманул разум, уступая силе свидетельств. В этот раз Лена не будет следовать голосу разума, а послушает свое сердце, шепчущее в тишине ночи, что никто не знает доподлинно о судьбе Рихарда.
Адресат выбыл. Почта рейха не знала, куда отправлять сейчас письма. Но это не означало, что адресат был мертв.
В конце апреля всех редких сотрудников госпиталя, кто остался работать и не убежал на Запад, неожиданно собрали в большом холле госпиталя перед начальником госпиталя и незнакомым гауптманом с рукой на перевязи в сопровождении пары солдат, чтобы сообщить о том, что «русские варвары» уже на подходе к Дрездену. Девушек, которые когда-то посещали занятия по военной обороне в рамках занятий в «Вере и красоте» и которых «с рождения готовили к борьбе во имя немецкого народа», как заявил гауптман, уведомили о том, что они переводятся в отряды фольксштурма. В их число попала и Лена, к своему ужасу. Она слышала в последнее время слухи, что такие отряды набирались из числа мальчишек гитлерюгенда, но никогда не думала, что сама может попасть в ряды последних защитников обломков рейха.
— Мне жаль, — произнес усталый начальник госпиталя, пряча глаза от потрясенных взглядов молоденьких медсестер и прачек, которые явно не рассчитывали встать с оружием на пути советских войск. Сейчас, когда в госпитале почти не осталось раненых немцев (они попросту уже не поступали с линии фронта, оставаясь по приказу в строю до последнего, или пытались дезертировать, считая, что уже заслужили это право кровью), койки занимали только тяжелые больные или те, кто не мог передвигаться. За ними уход уже не требовался — все они получили по гранате с предложением подорвать себя, когда русские зайдут в городок. И желательно сделать это так, чтобы убить при этом как можно больше солдат врага.
— Сам он что-то не собирается оставаться и подрывать себя гранатой, — ворчливо произнесла за спиной Лены одна из прачек, крепко сбитая Герта с кольцом косы вокруг головы, жившая в начале Егерштрассе. — Уверена, наш полковник передаст вас, дурочек, по приказу этому гауптману, а сам прыгнет в свое авто и покатит сдаваться на запад, где по слухам вовсю орудуют янки и томми.
Она вдруг резко дернула Лену за тонкое запястье, толкая девушку за свою спину и закрывая ее собой от вида других. Они стояли прямо у дверей в коридор с палатами, позади большинства персонала, считающегося выше рангом. Оттого и получилось в очередной раз обмануть смерть, которая снова простерла свои костлявые руки к Лене.
— Беги в одну из палат по коридору, выпрыгни в окно и убегай подальше отсюда, Лене, — распорядилась немка, не поворачивая головы, чтобы не выдать того, что за ее спиной прячется девушка. — Схоронись пока в лесу, а под вечер, если будет безопасно, приходи домой. Я предупрежу фрау Кристль обо всем. Беги же, пока не поздно!
И Лена послушалась без особых раздумий. Ускользнула в коридор, а дальше в одной из палат мимо коек с раненными немцами к окну. Оно располагалось высоко для ее роста, быстро не получилось бы залезть, и сначала она даже едва не впала в панику. А потом услышала, как кто-то хлопнул легко по табурету. Это был бледный немец средних лет, с перевязанной окровавленными бинтами грудью на ближайшей к ней койке.
— Быстрее! Быстрее! — проговорил еле слышно он почти синими губами, которые уже успела раскрасить приближающаяся смерть своими оттенками. И Лена увидела, что все в палате смотрят на нее со своих мест и молчат, явно понимая, отчего она бежит сейчас, в последние дни войны. Молчат, давая ей возможность подтащить табурет к окну, распахнуть створки и упасть с небольшой высоты в кустарник на заднем дворе. А потом бежать и бежать изо всех сил, ожидая в любую минуту звука выстрела, направленного в ее спину.
Лена пряталась в лесу до самых сумерек, прислушиваясь к каждому шороху. И надеялась на то, что Кристль не будет наказана за то, что ее племянница пренебрегла приказом, а убежала от призыва. Иногда приходило в голову, что прачка с косой могла сдать ее властям, и вот-вот ее схватят, чтобы повесить или расстрелять как дезертира. Сердце в груди билось перепуганной птицей от страха погибнуть в эти последние дни, когда до долгожданного освобождения оставалось так немного.
Только, когда на Фрайталь опустился вечерний полумрак, Лена осмелилась выйти из своего укрытия в лесу — зарослей орешника, переплетенных между собой настолько плотно, что даже без густой летней листвы он мог служить надежным убежищем. Она замерзла до костей в своем тонком платье и мокром фартуке, который боялась снять и бросить, чтобы ее не нашли по этому следу. Или может, ее трясло еще от пережитого страха, который успел уже позабыться, скрытый обманкой жизни под маской немки?
