Мой смелый граф - Холл Констанс (полные книги .txt) 📗
Он остановился рядом, ласково взял ее за руку и протянул несколько банкнот.
— Это может тебе пригодиться, девочка. Ты уверена, что не хочешь поехать ко мне домой на праздники? Моя жена с радостью примет тебя.
— Нет. Я прекрасно устроюсь, но все равно благодарю вас. — Холли стала на цыпочки и клюнула его в щеку, почувствовав, как его густая борода щекочет ей кожу.
Общее “у-ух ты” послышалось со стороны команды, которая причаливала судно к доку.
Капитан Маклейн повернулся к ним, его щеки все еще горели.
— Занимайтесь своим делом, джентльмены, иначе будете драить палубу следующие шесть месяцев без увольнения на берег.
Те отвернулись, половина из них заулыбались, и продолжили привязывать толстые канаты.
Холли сложила банкноты, сунула их в потайной карман, который пришила к шву платья, и прошептала, приблизив голову к капитану:
— Зачем вам пустые угрозы? Разве вы сможете запретить им сойти на берег, когда Рождество уже на носу?
— Еще как смогу! — Капитан Маклейн попытался сохранить суровый вид, но растаял от ее улыбки. Впрочем, улыбка его исчезла, когда он спросил: — Что ты будешь теперь делать, девочка?
— Первое, что я сделаю, — найду подходящее жилье, потом куплю материю для новой одежды. — Холли опустила глаза на свое единственное платье. Когда-то оно было глубокого синего цвета, но от многочисленных стирок атлас стал бледно-голубым. Подол обтрепался и порвался от долгой носки, а от кулинарных усилий на юбке появились жирные пятна. — И наверное, начну искать работу. Не знаю какую. Может, кто-нибудь наймет меня в стряпухи. — И Холли скосила на него глаза.
Услышав о ее намерении, капитан откинул голову и засмеялся.
— Желаю удачи. Еще немного твоей замечательной стряпни, девочка, и от всех нас остались бы кожа да кости.
— Я знаю, что мои кулинарные навыки не ахти какие, но неужели все было так плохо?
Он потрепал ее по плечу.
— Признаюсь тебе в одной вещи, девочка. Я пробовал кормить чаек теми бисквитами, которые ты пекла, и с прискорбием могу сообщить, что бедняги давились, кашляли и подыхали, не успев улететь.
— Вы меня обманываете?
— Клянусь могилой моей матушки. У меня сохранилось немного твоих бисквитов. Я решил, что сохраню их и заряжу ими пушку, когда на нас нападут пираты. — Оба рассмеялись, потом он заговорил уже серьезно: — Жаль, что тебе пришлось проработать все плавание.
— Ничего страшного. Работа не давала мне расслабиться — я всю дорогу пыталась устроить несварение желудка вам и команде. — Она усмехнулась.
— Нужно отдать тебе должное, ты добрая девочка. — Капитан похлопал ее по руке. — Не забудь, что ты должна найти хорошие меблированные комнаты с разумными ценами в Чипсайде.
— Вы мне уже говорили. — Холли благодарно улыбнулась ему.
— Будь осторожна. Есть такие, кто охотится на одиноких молодых женщин. А ты так молода, тебе всего лишь девятнадцать лет. Все равно что пустить кролика в волчье логово.
— Все будет хорошо, правда. Я могу сама о себе позаботиться. — Холли произнесла свои слова с уверенностью, которой почти не чувствовала. Лондон казался чужим, даже угрожающим, а туман, который плыл над доками, завиваясь между многочисленными домами и падающими от них тенями, просто пугал. Корабль стал для нее убежищем, и ей вдруг расхотелось покидать его.
С громким треском сходни ударились о причал. Холли встрепенулась, повернулась и проговорила:
— Мне пора. Я хочу уйти, пока остальные пассажиры не вышли из кают. — Она схватила его за руку. — Я никогда не забуду вашей доброты.
Капитан Маклейн снова вспыхнул:
— Не стоит благодарности. Ты, девочка, была для всех нас как огонек — пусть даже и не умела стряпать. Как бы то ни было, я перед тобой в долгу. — Он показал на брошь, которую она отдала ему, и улыбнулся.
— Да, в долгу.
— Я провожу тебя до кеба, молодой девушке не стоит ходить по докам одной.
— Я пойду с ней, капитан, — то есть если вы не возражаете, мисс Холли.
Холли повернулась и увидела рядом с собой Кипа, шестнадцатилетнего светловолосого паренька. Его мальчишеское лицо озарилось робкой улыбкой. Он шагнул к ней, стучи по палубе деревянной ногой.
— Очень мило с твоей стороны. — Холли улыбнулась ему. Пассажиры смотрели на нее как на жалкую стряпуху, замечать которую ниже их достоинства, и ее общество составляли Кип, капитан и команда. Все плавание Кип вызывал у нее жалость, она относилась к нему с особым вниманием, подшучивая над его застенчивостью. Он по-мальчишески увлекся ею, и она надеялась, что его увлечение окажется недолговечным.
Холли снова повернулась к капитану.
— Я верну вам пальто, как только куплю себе новое.
— Оставь его себе, девочка.
— До свидания, и веселого Рождества всем вам. — Она помахала рукой капитану и всей команде.
Они замахали в ответ и тоже пожелали ей веселого Рождества.
Она сошла по сходням на берег, не в состоянии справиться с растущим смятением. Горькие мысли одолевали ее. Если бы только она могла вернуться домой, где все знакомо. Но домой ей никогда уже не вернуться.
Кип шел рядом и говорил:
— Лондон вовсе не так уж плох. Я тут вырос. Был большую часть жизни трубочистом, на том и потерял ногу. Я знаю Лондон лучше кого бы то ни было. Если захотите посмотреть город, я с удовольствием покажу его.
— Захочу, как только найду себе жилье. — Холли слушала, как постукивает по брусчатке деревянная нога Кипа — тук-тук-тук.
— Кебмены вас ограбят, если вы им это позволите. Лучше давайте я договорюсь о цене. Я слышал, как вы разговаривали с капитаном. Вы едете в Чипсайд и должны заплатить не больше шести пенсов. Чипсайд находится к северу от доков.
— Не знаю, что бы я стала делать без твоего руководства. Уверена, они запросили бы с меня фунт, а мне и в голову бы не пришло, что меня просто ограбили.
Они шли по пустынной улице. Газовые фонари в тусклых желтоватых ореолах освещали тротуар, вдоль которого тянулись склады и судовые конторы.
Они свернули за угол и оказались на другой улице. Там кипела бурная жизнь. Люди торопливо проходили по тротуарам. Из окон таверн лился свет, от свечей, стоявших на подоконниках, на стеклах появлялись морозные круги. Хол-ли заметила, что над окнами висят гирлянды из кедра и сосны, а над дверями — венки из остролиста. Ее охватили воспоминания о Рождестве в Кимбли, на плантации ее бабушки.
Острая тоска по дому охватила ее. Мучительно захотелось увидеть фестоны из листьев магнолии и гирлянды из вечнозеленых растений, украшающие толстые дубовые каминные полки и дверные притолоки. Если бы только она могла вдохнуть аромат имбирного печенья, которое пекла бабушка, и яблочного сидра, пряные благоухания корицы, и мускатного ореха, и имбиря, смешанные с чистым запахом кедра. На Рождество они всегда ставили большой кедр. Бабушка любила его острый запах, который никогда не выветривался из просторного плантаторского дома с греческими колоннами. Он ощущался даже в спальне Холли на втором этаже.
Последнее Рождество было самым радостным из всех, что она провела с бабушкой. Как соскучилась она по ней! Тонкие слабые бабушкины руки, обнимающие ее, морщинистое лицо рядом с ее лицом, запах сладкой розовой воды, который всегда сопровождал старую женщину, связывались у Холли с уютом, силой, безопасностью и любовью. Она бы все отдала, лишь бы услышать, как бабушка говорит своим уверенным, спокойным, четким голосом: “Это будет наше самое лучшее Рождество, милочка”. Но она никогда больше не услышит ее голоса, не почувствует объятия ее теплых, любящих рук. Ее невозмутимая бабушка, которая никогда в жизни не болела и которая только перед дождем начинала жаловаться, что у нее разыгрался ревматизм, слегла с сильной лихорадкой и умерла в прошлом январе.
Кип и Холли проходили мимо маленькой церкви. Дверь была приоткрыта, церковный хор репетировал “О, придите, все верующие”. Губы у Холли задрожали, и комок застрял в горле. Она закусила губы, чтобы не дать волю слезам.
