Я люблю другого (Глубинное течение, Темный поток) - Картленд Барбара (серия книг .TXT) 📗
Саймон устремился навстречу гостье, крепко схватил ее за руку и оттащил на несколько шагов вправо.
– Скажите мне, – заорал он, – скажите, как по-вашему?! Вон та тень, под левой грудью, зеленая или малиновая?! Я сделал ее зеленой, но если я не прав – так прямо и скажите!
Ошеломленная дама, с трудом осознавая, что ее поспешно увлекают куда-то вбок по скользкому полу, пришла в смятение – впрочем, отчетливо при этом ощущая восхитительную близость, почти объятия этого гигантского Адониса.
Округлившимися глазами гостья смотрела в дальний угол комнаты, где на подиуме раскинулась Айниз.
Леди Коулби не могла знать, что натурщица приходится Саймону законной супругой, хотя, если бы и знала, вряд ли это что-нибудь изменило…
Короче, единственное, что почтенная дама успела сообразить в этот ужасающий, убийственный момент: ее глазам предстало лежащее абсолютно обнаженное молодое женское тело, расслабленно откинувшееся на спинку малинового плюшевого дивана.
Впоследствии знатокам искусства оставалось лишь изумляться дерзости художника: немыслимому буйству красок, на которое не отважился бы ни один другой живописец, рискнувший взять рыжеволосую натурщицу.
Да, в будущем картине суждено было навлечь массу критических замечаний, однако отнюдь не с той точки зрения, какую имела в виду местная деревенская общественность, а с совершенно иной! Ибо вопросы морали сводят на нет остальные проблемы и уже становится неважно, допустимо ли сочетание малинового плюша и алых цветочных узоров с красноватыми переливами рыжих женских волос.
Само собой разумеется, что вышеописанный эпизод отбил охоту у большинства деревенских жителей навещать обитателей Фор-Гейблз, а те немногие, что время от времени все же решались наведываться туда из чистого любопытства, вскоре обнаружили, что Саймону глубоко наплевать на великодушную самоотверженность их поступка и что с этим смириться гораздо труднее, чем даже с самим фактом оскорбления общественной морали.
Но если в конечном счете население могло худо-бедно притерпеться к Саймону, то этого никогда, ни за что (как заметил однажды Реймонд, «ни в жизнь!») не произошло бы по отношению к Айниз.
Конечно, Айниз была восхитительна, и никто этого не отрицал, но стоило этой красавице открыть рот, как акцент сразу же выдавал ее происхождение, а пустая банальность суждений разочаровывала даже тех, кто действительно ожидал услышать нечто пустое и забавное.
Причина официальной женитьбы Саймона на подобной женщине оставалась загадкой, пока спустя пять месяцев после свадебной церемонии не родился Тимоти, в результате чего многие деревенские начали жалеть Саймона, поскольку он «поступил по совести».
Брак этот с самого начала был обречен на провал; в сущности, после рождения Тимоти супруги жили врозь, и только война и возникшая следом угроза воздушных налетов заставили Айниз покинуть Лондон и вернуться на жительство в Фор-Гейблз.
Желание Саймона попасть в армию и внести свой посильный вклад в общее дело сблизило их и привело к мимолетному, довольно непрочному воссоединению.
Сьюзен родилась в 1940 году, и сразу же после ее появления на свет Айниз объявила, что получила приглашение сниматься в Голливуде.
Год спустя она письмом известила Саймона о разводе, который оформила в Рено, и о своем горячем желании за кого-то выйти замуж. Конечно, такой развод в Англии признают недействительным, но вряд ли она когда-нибудь вернется в Великобританию…
Айниз желала ему удачи и передавала самые горячие приветы детям.
Впрочем, Фенела вовсе не думала о Саймоне, когда несла горячую картофельную запеканку из кухни в столовую.
Дети ждали, и у всех вокруг шеи были подвязаны салфетки. Сьюзен восседала на своем высоком детском стульчике рядом с Нэнни, которая расположилась на одном конце стола, в то время как Фенеле предназначался стул напротив.
Девушка опустила блюдо с запеканкой на стол и собралась уже занять свое место, когда раздался звон колокольчика у входной двери.
Колокольчик дребезжал громко и настойчиво, как будто кто-то с необыкновенной силой дергал за длинную цепочку, свисавшую с дверного косяка вдоль теплой старой красной кирпичной стены.
– Кто бы это мог быть? – заметила Фенела и взглянула на Нэнни.
– Я открою, дорогая, – откликнулась Нэнни, привстав со стула.
Вот тут-то Фенела и услышала голос Саймона, выкрикивающего ее имя так, что оно эхом катилось по коридору, заполняя столовую с ее низким потолком.
– Фенела! Фенела!! Да где же ты?!!
Все в маленьком холле, от пола до невысокого дубового потолка, казалось карликовым по сравнению с личностью Саймона Прентиса.
В голубом мундире Военно-воздушных сил он выглядел настоящим великаном, а яркие краски лица еще больше разгорелись от возбуждения, так что вся его фигура выступала с чисто плакатной живостью на фоне скромной домашней обстановки.
Фенела поспешно бросилась целовать отца, но, заметив, что он не один, с упавшим сердцем приняла у Саймона вещи незнакомки.
«Все как обычно! – подумала про себя девушка, оглядывая его спутницу. – Немного постарше, чем обычно».
– Как поживаешь, моя милая? – осведомился Саймон.
Свой приветственный поцелуй дочери он сопроводил смачным шлепком чуть пониже спины, после чего стащил с головы фуражку и снял тяжелый китель. Бросив все на первый же попавшийся стул, громогласно вопросил:
– Ну, а как насчет ленча?!
– Но папа! – в отчаянии воскликнула Фенела. – Ты же никогда не предупреждаешь заранее о своем приезде!
– Не предупреждаю заранее! Как это – не предупреждаю?! – возразил Саймон. – Я же телеграмму послал… Во всяком случае, оставил на этот счет указания секретарше. И не говори, что она этого не сделала!
– Папа, ты как ей эти указания оставил, а? – поинтересовалась Фенела. – Может, просто подумал это сделать…
Саймон взъерошил свои волосы.
– Черт возьми, а ведь верно! Это я забыл…
– Ты безнадежен, – заключила Фенела с видом человека, который вовсе не обвиняет, а скорее просто констатирует общеизвестный факт. И обернулась к незнакомке:
– Боюсь, мы не очень-то любезно вас встретили.
– Илейн, это моя дочь Фенела, – без особых церемоний представил Саймон.
Фенела, пожимая мягкую, слегка безвольную ладонь гостьи, подумала: «Она мне совсем не нравится – интересно, с чего бы это?»
Кем бы ни была Илейн, одно бросалось в глаза сразу же – ее внешняя привлекательность. Цвет густых рыжих волос, стриженных а-ля паж, резко выделялся на фоне изящного черного бархатного беретика.
Худая по нынешней моде, она еще больше подчеркивала стройную фигуру при помощи туго обтягивающих жакета и юбки. Помимо этого лицо ее, как не преминула заметить Фенела, относилось к тому типу, какими обычно восхищаются большинство художников, – резко выраженные черты с выразительными глазами и слегка припухлым ртом.
– Лучше приготовь-ка пока коктейль, папа, – предложила Фенела, – а я пойду посмотрю, что там еще осталось для ленча. Дети едят запеканку, но тебе, я думаю, она не понравится.
– Упаси бог! – с благочестивой гримасой изрек Саймон.
– Что ж, тогда я пойду в кладовую, но ничего особенного не обещаю – учти! Даже и не надейтесь.
– А я бы хотела сначала помыться, – сказала Илейн.
– Пойдемте, я покажу вам ванную, – предложила Фенела. – Наверх, пожалуйста.
Девушка пошла впереди, Илейн следовала за ней в гнетущей, как показалось Фенеле, тишине.
«Интересно, кто она? – гадала девушка. – Надеюсь, Саймон будет ее писать, а то денег уже совсем нет!»
– Боюсь, ночевать вам придется в моей комнате, – произнесла она вслух при приближении к двери в спальню. – Сразу после ленча я вынесу свои вещи. Мы живем здесь довольно тесно, и хотя снаружи дом кажется большим, на самом деле он страшно мал.
Илейн с пренебрежительной гримаской шагнула к зеркалу на простом дубовом туалетном столике.
– Вы что же, здесь все время живете? – осведомилась она. – Наверное, тоска ужасная, да?
