Золотой отсвет счастья - Френч Джудит (бесплатные версии книг TXT) 📗
— Нет, — вновь усмехнулся он. — Этого я не могу признать. Женщин я никогда не насиловал. Не было такой необходимости, — почти игриво добавил он.
В негодовании девушка притопнула ножкой, и Кинкейд заметил, что на ней дорогие, сшитые из тонкой испанской кожи ботиночки. Да, эта красоточка, похоже, крепко держит своего благодетеля. И муж он ей или кто, но человек это явно немолодой. Иначе разве осмелилась бы она вот так разглагольствовать перед мужиками. А в руках эта краля вертела кожаную плеть. Ишь какая кровожадная, а прикидывается изысканной дамой. Кинкейду хорошо было известно, что некоторые женщины сильно охочи до крови — не своей, разумеется. И вдруг ему стало досадно, что эта девушка в зеленой амазонке так примитивна.
— Так, значит, ты отрицаешь, что проник на ферму Джоан Поллот? Что удерживал ее под домашним арестом не один день? Что позволял себе, мягко говоря, вольности по отношению к ней?
Кинкейд криво усмехнулся. Эта Джоан Поллот — самая обычная шлюха. Оказывать услуги всем и каждому — основное ее занятие. Она сама затащила его к себе в хибару, запросив, правда, за это кобылку. Да, она повозилась с ним, да, она извлекла пули из его раны, но как только вышли деньги, вырученные за лошадь, эта дрянь живо донесла на него властям.
— Признаешь ли ты, что надругался над Джоан Поллот?
— У «госпожи» Поллот я взял только то, что она за два-три пенни продает всем и каждому и по выходным, и в будни.
Все загоготали. Но «зеленая» дамочка даже ухом не повела.
— Где моя лошадь? — потребовала она ответа.
— Лошадь стала небольшим подарочком для «госпожи» Поллот.
— Джоан Поллот утверждает, что о моей лошади ей ничего не известно.
Кинкейд развел руками — насколько это позволяли ему кандалы и цепи.
— Последний раз интересующую вас лошадь я видел на Южной дороге. «Госпожа» Поллот лично вела ее под уздцы.
— Как бы то ни было, за ночной грабеж ты ответишь. Вообще на тебе столько преступлений, что тянет и на повешение. Но как твоя полноправная хозяйка…
— Какая же из тебя хозяйка! — перебил Кинкейд. — Женушке старого Роджера Ли давно перевалило за пятьдесят, насколько я знаю. Если только она не померла в одночасье и он не женился на молоденькой.
— Я — леди Элизабет Беннет, — объявила девушка. — Я поклялась, что если ты украдешь мою кобылу, то тебя выследят и поймают. Я свое слово держу твердо. Отныне твоя хозяйка — я. В феврале тебя как батрака переписал на мое имя лично Роджер Ли. И теперь ты будешь наказан. Итак, я спрашиваю в последний раз — где моя лошадь?
— Да откуда я знаю?
— Двадцать плетей. — Глаза ее стали цвета штормового океана. — Где моя лошадь?
— Спроси у Джоан Поллот.
— Двадцать пять плетей, — тихо произнесла она.
— Пусть молится тот, кто возьмется за эту порку, — с угрозой молвил Кинкейд.
Лицо девушки побелело.
— От виселицы я тебя избавлю, — отчеканила она, — но, видит Бог, каждую из этих плетей ты заслужил.
2
Первый удар обжег его неожиданно. К предстоящему испытанию он еще не успел подготовиться. Кинкейд стиснул зубы и закрыл глаза. Черт побери, такая плеть рассекает чуть ли не до костей.
Однажды его уже пороли — в Эдинбурге, во время допроса у англичан. Засекли его тогда почти до смерти, но ни одного имени он не выдал. Такой «опыт» не забудется никогда.
Он ошибался.
Оказывается, он забыл, какая это боль. Забыл, каких усилий стоит сдерживать крики, стоны, даже слезы.
Дожидаясь следующего удара, он внутренне подобрался. Плеть огнем прошлась вдоль спины. С неимоверным трудом он подавил вопль. Двух таких ударов хватит на полжизни.
— Три! — раздался низкий женский голос.
И тут он понял, что эта мерзавка собственноручно сечет его.
— Четыре!
Волна такой ярости накатила на него, что в глазах замелькали красные пятна. Она заплатит за это, в исступлении клялся Кинкейд, она заплатит за каждый удар, пусть даже это станет последним делом его жизни.
— Восемь! — произнесла Бесс.
Кожаная плеть была уже красной от крови. Уродливым рисунком багровые ленты разорванной человеческой кожи пламенели на теле пленника. В горле у Бесс уже стоял комок, но, подавив его, она отвела руку назад. Вновь взметнулась плеть.
В кого же она превратилась? Кто эта женщина, так безжалостно избивающая человека? Где та нежная девчушка, которая ревела над котенком, случайно попавшим под лошадиные копыта, которая трепетно выхаживала молодого ястреба со сломанным крылом?
Но для наглого конокрада и беглого батрака и ее бабушка, не моргнув глазом, сказала бы то же: двадцать ударов плетьми. И Бесс была очень горда тем, что добавила еще пять ударов. Ее взбесило, что этот преступник так и не склонил головы, так и не признал ее власть.
— Пятнадцать.
Плечо ныло. Мышцы сводило судорогой. Бесс уже проклинала свой гонор. Двадцатью пятью плетьми можно засечь человека насмерть. А лишить его жизни… особенно таким зверским способом… Да, этого Бесс не хотелось совсем.
«Всегда доводи начатое до конца, — часто повторяла ей бабушка, — но никогда не хватай куска большего, чем можешь проглотить».
— Двадцать один.
«Прости. Прости меня», — про себя молила Бесс.
На лицах людей появилась настороженность. Настороженность и испуг. Бесс прекрасно сознавала, что теперь будут про нее говорить: «Пошла по стопам старой хозяйки. Известно, ведьмино племя».
Возможно, так оно и было.
После двадцать четвертого удара Кинкейд обмяк. Потерял сознание. Вполсилы Бесс опустила плеть в последний раз. Отбросив плетку в сторону, она приказала:
— Унесите его в сарай. Поставьте двух охранников. Упустите его — поплатитесь.
— Не сбежит, хозяйка. Уж будьте уверены.
Никогда прежде в поместье «Дар судьбы» не было необходимости в «тюремной камере». Поэтому специально для Кинкейда был очищен угол в конюшне. Бесс распорядилась застлать пол свежей соломой, принести тюфяк для пленника.
— Дайте ему воды, когда придет в себя, — велела она. — Я пришлю кого-нибудь заняться его ранами.
Когда Кинкейда перетаскивали в сарай, с губ его сорвался глухой стон. Бесс покрылась холодным потом, но виду не подала. Еле сдерживаясь, она добралась до своей комнаты, и там, бросившись на кровать, залилась слезами. Последний раз плакала она, переживая кончину бабушки. И вот… рыдала теперь.
Немного успокоившись, Бесс встала, умылась, привела в порядок платье. Надо же так распуститься лишь из-за того, что пришлось выполнять неприятные обязанности. Она ведь сделала не больше, чем сделал бы ее отец. Оставь хоть одного конокрада безнаказанным, так весь табун потихоньку исчезнет!
Быть хозяйкой большого поместья оказалось не так уж просто. Сначала Бесс здорово надули, когда она продавала урожай табака. Судовладельцы заломили за перевозку несусветные деньги, а Бесс по неопытности согласилась их заплатить. Все соседи насмехались над ней, когда она освободила всех рабов на своей плантации. А уж какой шум да крик поднялся, когда один из ее людей был убит при попытке ограбления отдаленной фермы.
Хотя, если говорить честно, у отца было еще меньше хозяйских навыков, чем у самой Бесс. Когда бабушка Лейси наняла для внучки лучших на Атлантическом побережье учителей, Дэвид нисколько не возражал. Говорили, правда, что математика, философия, история — науки, подходящие больше для мужчины, нежели для юной девицы. А после смерти бабки Дэвид Беннет стал предоставлять дочери все больше и больше свободы, во многом перекладывая на нее заботы о «Даре судьбы».
Теперь же, оставшись одна, Бесс должна была решать кучу вопросов: какие участки леса вырубать под новые посевы, какие зерновые сажать, каких лошадей оставлять, каких продавать. Товары доставлялись морем из Англии всего два раза в год, и Бесс должна была учитывать нужды каждого работника на плантации. Если она заказывала недостаточно одежды, обуви, утвари, инструментов, ошибку можно было исправить только через несколько месяцев.
