Шальная мельница (СИ) - Резниченко Ольга Александровна "Dexo" (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
(темные короткие волосы, хмурые брови, тонкие губы, легкая небритость; и хоть внешность у него была вполне притягательна, сейчас же он сеял только страх и трепет в наших душах)
— Ты хочешь поговорить? — гаркнул мужчина на нее. — Говори — слушаю.
Запнулась Малая, но лишь на мгновение. Наскрести остаток сил — и ответить смело:
— Я просто не хочу, чтобы Вы нас выгнали, выкинули на обочину. По крайней мере, не из-за каких-то нелепых, неверных домыслов.
Желчно рассмеялся молодой человек. Прожевал эмоции.
— Имело бы это какое-то значение — еще там на посту высадил бы вас, со спокойной душой передав в заботливые руки горячо любимых ваших «ментов». А нет — то чего лезешь? Чего раздражаешь? Чего бесишь? Чего ВЫНУЖДАЕШЬ? — гневно (но сдержанно) прорычал.
— Но сейчас же остановились…, - едва слышно, смущенно, потупив виновато глаза в пол.
— А х*ли не остановится, если там, на дороге, такой гололед, а ты меня постоянно отвлекаешь и доводишь до бешенства? Или еще одну аварию хочешь устроить? Мало на сегодня приключений, да?
— Простите, — едва слышно, шепотом.
— Бери пример со своей подруги: ни пары с уст. Гляди, тоже за умную сойдешь.
— Это — сестра моя. Аня.
Глаза в глаза.
— Рад за вас. Всё? Всё выяснили, или еще что… мне нужно знать?
— Нет, больше ничего, — торопливо, смущенно, вынужденно, ответила, пробормотала Лиля и виновато (обижено) понурила голову.
Отвернулся.
Резиновые минуты тишины. Однако так и не едет дальше.
Еще один шумный вздох — и, проглотив ком нервозности, решается на участие. Полуоборот — и взгляд, почему-то, обрушивает на меня, а не на Лильку.
— Родители, ваши-то, где? Небось, уже голову сломали в поисках.
— Сироты мы, отказники, — поспешно отвечает Малая, вклиниваясь.
Коротко, капитулируя, рассмеялся мужчина.
Цыкнул. Покорно перевел взор на нее.
— А она чего молчит? — кивнул в мою сторону. — Немая что ли? Или без тебя никак ничего не решить?
Тяжело сглотнула та слюну, замерла, подбирая слова.
(опустила виновато я голову и застыла, не дыша)
Еще миг — и решается Лиля:
— Нет, не немая. Просто… не говорит и всё.
Обмер от удивления молодой человек (украдкой мой взгляд ему в лицо — все еще всматривается в мою сестру). Наигранно вздернул бровями.
— Просто? — съехидничал. — В этой жизни ничего не бывает "просто", "просто так", — и в подтверждение закачал головой. — Даже ДОХНЕМ для чего-то.
Немного помолчав, подбирая правильные слова, моя девка язвит в ответ:
— Иногда проще назвать нечто невыносимое сложное словом… «просто», чем несколько часов тщетно пытаться объяснить необъяснимое. Разве не так?
Застыл Водитель, проглотив свой сарказм. Опустил глаза, сглотнул ком неловкости.
Впервые и наконец-то он прозрел: перед ним не глупая школьница с развитием на уровне игрушек и ковыряния в носу, перед ним мудрая, хоть и сумасшедшая в какой-то степени, девочка, девушка. И пусть ей пятнадцать, но жизнь заставила задуматься над бытием и начать делать выводы. Самостоятельно и с толком.
Еще мгновения — и наконец-то зашевелился, разворот: снять с ручного тормоза, ухватиться за рычаг переключения скоростей, дернуть оного вперед, руки на руль. Неспешно вдавить педаль газа в пол.
— Ладно, поехали. Довезу, куда там… обещал.
(А н я)
И вновь долгие, тревожащие душу и сознание, минуты тишины, минуты, десятки минут, тугих раздумий и жутких предположений. И снова не выдерживает пылкий интерес Лили, побуждая, подстрекая ее на колкие, безрассудные вопросы.
— И каково так жить… когда тебе на всё и всех наср… наплевать? — ее голос, слова прозвучали, словно взрыв в темени.
Поежилась я от зародившейся угрозы.
Тягучая, жуткая тишина, мгновения выжидания реакции мужчины.
Тяжело, шумно сглотнул слюну. Хмыкнул.
Звонкий вздох.
— Хорошо жить. Не поверишь, — уткнулся бессмысленным взглядом за окно, скользя по открывающейся взору дали. — Долго к этому шел. И теперь ни за что не променяю эту свою «нирвану» на какие-нибудь сопли: будь то ваше «розовое счастье» или трепетную «любовь».
— А любовь — не счастье?
Немного помедлил; не без иронии:
— Кому как, а по мне, это — наказание.
— И каково от такого Вашим близким?
Резкий, колкий взгляд через плечо — и снова на дорогу.
— Переживут. А нет — то… выбор тут невелик.
Буквально минута, две — и снова стреляет нещадно Лилька своей бесцеремонностью.
— Ладно ничего и никого не жаль, но неужто ничто не интересно? — немного помолчав, добавила. — Да, я не говорю о сострадании, о переживании или о боязни. Интерес, элементарный интерес. Разве он Вас совсем не одолевает?
Коротко рассмеялся.
— Интерес? Было бы что… интересное. А так… одни грехи. А с меня — моих хватает. Порой кажется, и их не унести, а не то, чтобы задурманивать, ломать голову еще над чужими.
— Но… интерес же — в первую очередь, порождение инстинкта самосохранения, а уж потом… развлекательный процесс, попытка чужим несовершенством компенсировать свои недостатки, и, только потом, начальный путь к жалости и взаимовыручки.
Еще сильнее вдруг рассмеялся: но без веселья, печально так, горько. Взгляд на Лилю.
— Тебе сколько лет, что такие замудрённые речи ведешь?
Скривилась от недовольства Малая.
— А говорите, не страдаете интересом.
И снова смех мужчины. Уверенный, довольный взгляд на Лилю, но, опомнившись, тут же повернулся обратно, уставившись на дорогу.
— Он мне присущ, вот только порог у него слишком высокий. А ты, по ходу, сегодня оба моих Эвереста покорила. Хотя нет, даже три.
— Каких еще два?
Улыбается, щурясь. Взгляд в зеркало заднего вида.
— Жалости и бешенства. Не думал, что на это теперь кто-то способен, вообще. Причем, хотя бы по одному, по отдельности. Не говоря уже, что все три, за раз.
Взглянула мигом я на Лильку — не показалось: и хоть глаза ее еще блестели детской наивностью и добродушием, но на губах уже застыла ядовитая ухмылка — в голове явно плелся какой-то странный, непременно безрассудный, коварный план.
Пролегла раздражающая тишина. Причем раздражающая не меня, а, явно, этих двоих.
Оборона молодого человека пала — а, посему не удивительно, что продолжить сей странный разговор решился уже он сам.
— Вот ты мне тут про нравственность, добродушие… пытаешься втолковать. Воззвать к моей совести и человечности: причем, последнее, не только в плане добра и зла. А сама-то: под машину кидаешься, врёшь, и (если все же верить твоим словам) воруешь. Самой не стыдно? Не жаль тебе тех, кто оказывается на твоем пути?
— Жаль.
— И что? Нравятся тебе эти чувства? — короткий взгляд через плечо на Лилю. — Или ты намереваешься… в дальнейшем, измениться, не следовать этому греховному, наверняка, губительному, пути? А? — и снова взор ей в лицо. — Себе тоже лжешь, что станешь лучше?
— А надеяться — это лгать? — удивленно кинула ему в ответ.
Улыбнулся. Перевел взгляд на дорогу.
— Лгать. Если за этой надеждой ничего нет, и сил на пустое сопротивление тоже не наскрести, то — лгать… другим, себе. Только есть ли в этом толк?
— А Ваше равнодушие несет Вам покой? И Вы не боитесь ничего?
Хмыкнул. Обмер, в рассуждениях.
Еще немного — и осмелился:
— Боюсь. Вот только за маской безразличия всё потом легко скрыть, утаить, сблефовать, а потому — в итоге, и не проиграть.
— А Вам не кажется, что… с уходом интереса — уходит и жизнь из Вас. И дальнейшее существование — просто…
— Отбывание срока, — перебивает. — Так и есть. Но, а разве вы, утопая в горе, в гневе, отчаянии, не чувствуете себя так же? Словно согрешили в прошлой жизни — и теперь расплачиваетесь сполна.
— Нет.
От удивления даже подался головой назад. Взгляд в зеркало заднего вида.
— Нет? — переспросил.
— Нет, — закачала та головой. — Пока есть надежда — нет.
