Голубая звезда - Бенцони Жюльетта (книги онлайн полные версии TXT) 📗

Как заметила, смеясь, Дианора, «время вернулось», но только на несколько часов. Настоящим их прощанием оставалось для них то, прежнее, происходившее на берегу озера Ком, и Морозини вдруг обнаружил, что больше не страдает, вспоминая о нем. Может быть, потому, что в течение всей этой страстной ночи другое лицо, словно маска, закрывало черты Дианоры...

«Завтра или скорее в ближайшее время я попытаюсь увидеть ее вновь, – подумал Альдо, ныряя под одеяло, чтобы чуточку поспать. – Если мне это не удастся, я опять приеду в Варшаву...»

Идея была безрассудной, но довольно приятной. И все из-за нового ощущения свободы! Морозини прекрасно сознавал, что должен также считаться с доверенной ему Симоном Ароновым миссией, из-за которой у Альдо вряд ли останется время бегать за юбкой, какой бы восхитительной она ни была.

Прекрасный сон, убаюкавший его, резко оборвался при появлении подноса с завтраком, что принес ему около девяти часов официант в черном костюме. Между серебристым кофейником и корзиночкой с булочками лежало письмо. Поскольку на конверте было обозначено только имя, Морозини взял его с веселой улыбкой: слова прощания уже произнесены, а Дианоре захотелось еще что-то сказать ему? Впрочем, это было бы так по-женски...

Но то, что прочел Альдо, не имело никакого отношения к посланию Купидона. На белом листке мужским почерком было начертано всего несколько слов:

«Вчера вечером убит Элиас Амсхель. Из отеля поезжайте прямо на вокзал и будьте осторожны!»

Подписи не было. Вместо нее только звезда Соломона.

Глава 4

Пассажиры Северного экспресса

– Odjadz!.. Odjadz! [19]

Начальник вокзала громким голосом, усиленным рупором, предлагал пассажирам подняться в вагоны. Северный экспресс, дважды в неделю совершавший рейс Берлин – Варшава и обратно, готов был, выпустив пар, умчаться вперед и прочертить в центре Европы голубую стальную линию. Тысяча шестьсот сорок километров за двадцать два часа двадцать минут!

Один из самых роскошных скоростных поездов довоенного времени вновь начал совершать этот маршрут только два года назад. Раны, оставленные войной, были неисчислимы и очень тяжелы, но общение между людьми, связь с городами, странами должны были возродиться.

Поскольку вагоны сильно пострадали, очень скоро стало ясно, что их надо заменить, и именно в этом, 1922 году Международная компания спальных вагонов и европейских скоростных поездов с гордостью подарила своим пассажирам новые длинные вагоны темного цвета с желтой полосой, только что сошедшие с конвейеров английских заводов; комфортабельность нового Северного экспресса вызвала всеобщий восторг.

Забившись в угол у окна своего одноместного купе и глядя в щель между занавесками, Морозини наблюдал за обычной в последние минуты суетой на перроне. Призыв начальника вокзала расставил все по своим местам. Люди еще махали руками и платочками, но в их глазах уже появилась некая печаль, всегда сопровождающая бурное прощание. Никто уже ни о чем не говорил – за исключением отдельного слова или наставления! – и постепенно тишина воцарилась на перроне. Так же, как в театре после того, как распорядитель ударил три раза.

Захлопали дверцы, затем раздался резкий свисток, и поезд задрожал, застонал, словно ему больно было отрываться от вокзала. Медленно и величественно состав покатил по рельсам, ритмично застучали колеса, затем скорость увеличилась, и наконец, когда отзвучал последний торжествующий свисток, локомотив устремился в ночь, взяв направление на запад. Поехали, и быстро поехали!

Морозини с чувством облегчения встал, снял каскетку и пальто, бросил их на коричневые бархатные подушки и потянулся, зевая. День, проведенный в номере отеля, где он слонялся без дела из угла в угол, утомил его больше, чем любая многочасовая беготня по улице. Причиной тому было нервное напряжение. Если он решил последовать совету Симона Аронова, то только потому, что было бы безрассудно не принять его всерьез. Смерть доверенного лица, должно быть, расстроила Хромого – а может быть, причинила ему сильную боль! – и он не хотел еще через несколько часов потерять эмиссара, на которого возлагал все свои надежды. Морозини пришлось остаться в гостинице, отказаться от удовольствия высунуть нос на улицу, прогуляться по Мазовецкой или посидеть в таверне Фукье. Правда, погода опять испортилась, и потоки дождя вовсе не располагали к сентиментальной прогулке.

Тогда для правдоподобия Альдо сказался больным. Ему принесли в номер завтрак, газеты, но ни французы, ни англичане ничего не писали о смерти маленького человека в круглой шляпе. Что же касается польских газет, из которых можно было бы что-то узнать, то Морозини не понимал в них ни слова. Он переживал эту смерть тяжелее, чем мог предполагать. Элиас Амсхель был приятным, воспитанным человеком, и всегда было очень забавно наблюдать, как он появляется в зале аукциона со своим эскортом янычар, неизменно сохраняя на лице спокойную улыбку добросовестного служащего. Случившаяся трагедия доказывала, что Морозини предстоит столкнуться с людьми беспощадными и жестокими. И хотя это не пугало Альдо, он все же решил, что необходимо вести себя осторожно, думать, куда идешь. Об обстоятельствах убийства он надеялся узнать больше в Париже, у Видаль-Пеликорна, который, судя по всему, является одной из главных «пружин» в организации Хромого.

Чтобы убить время, Морозини попросил принести колоду карт, раскладывал пасьянсы и через окно смотрел, что происходит на площади. Таким образом около полудня он стал свидетелем отъезда Дианоры, окруженной горой чемоданов и коробок, которые без конца пересчитывала ее горничная.

Юный Сигизмунд, столь же почтительный, как накануне, порхал вокруг Дианоры, как шмель вокруг розы. Молодая женщина ни разу не подняла глаз на окна отеля, но, если задуматься, в этом не было никакого смысла: разве они не решили, что не будут искать новых способов увидеть друг друга, как только закончится ночь? Отъезд бывшей возлюбленной был единственным немного забавным развлечением в течение этого бесконечного дня, и, когда настал час покинуть гостиничную тюрьму, Альдо с огромным облегчением отправился на вокзал.

Покончив с необходимыми формальностями при отъезде из отеля, Морозини решил, что время предосторожностей уже наступило. Поэтому он прежде всего отказался от предложенного фиакра и подозвал Болеслава, которого заметил среди кучеров, дожидающихся своей очереди. Тот немедленно подбежал, а Альдо залечил рану отвергнутого возницы несколькими злотыми.

Сев в фиакр, Морозини тут же спросил Болеслава, не сообщали ли в газетах о произошедшем накануне убийстве, добавив, что в отеле прошел такой слух, но оно могло быть ошибочным.

– Ошибочным? – воскликнул Болеслав. – О, нет! Напротив, гнуснейшее, но свершившееся преступление. Сегодня о нем все говорят, и убийство, между прочим, чрезвычайно жестокое...

– Неужели? – пробормотал Морозини, ощутив неприятный холодок в груди. – А кто жертва, известно?

– Не совсем. Какой-то еврей, это точно; его тело нашли у входа в гетто, между двумя башенками, однако узнать его было трудно, так как у покойного просто не было лица. Помимо всего прочего, беднягу пытали перед смертью. Говорят, смотреть на него невыносимо...

– Но кто мог совершить подобное преступление?

– В том-то и загадка. Никто не имеет ни малейшего представления. Газеты пишут о неизвестном из еврейского квартала, и я думаю, что полиции нелегко будет узнать больше.

– Но все же должны остаться какие-то следы? Даже ночью кто-то мог увидеть...

– Никто ничего не увидел или молчит. Знаете, в этом районе люди не очень болтливы, не любят иметь дело с полицией, даже если она не русская. Для них все полицейские стоят друг друга.

– Я полагаю, что разница все же есть?

– Конечно, но, поскольку до сих пор этих людей не трогали, они хотят, чтобы так и продолжалось.