Шальная графиня (Опальная красавица, Опальная графиня) - Арсеньева Елена (прочитать книгу .TXT) 📗
Их исступленная страсть длилась лишь несколько мгновений, но вот она уже схлынула, оставив обоих простертыми на ковре, задыхающихся, обессиленных... Елизавета вспомнила, как давным-давно, словно бы в другой, словно бы даже в чужой жизни, ее выбросило на каменистый берег Скироса: отхлынули жадные волны, оставив свою жертву слишком измученной и опустошенной, чтобы радоваться спасению. И она подумала, что, когда борешься за жизнь, забываешь, что потом все-таки придется жить, а значит, к тебе вернутся страдания, иные из которых невозможно перенести. И когда предаешься любви, забываешь, что потом придется разомкнуть объятия, а значит, к тебе вернутся прежние обиды, иные из которых невозможно простить.
Едва переведя дух, Елизавета спросила о том единственном, что сейчас терзало ее:
– Где Улька?
Голова Вольного чуть повернулась на ковре, но он был слишком обессилен и умиротворен, чтобы почуять угрозу, а потому пробормотал сонно:
– Улька? Да где ж ей быть? В Нижнем, мальчонку своего нянчит.
У Елизаветы пересохло горло.
– Мальчонку? Твоего сына, значит?
– Может, и моего, – вяло согласился Вольной. – А может, с кем другим нагуляла. Мне-то что?.. Да будет тебе, Лизушка, про эту малоумную! Иди, приляг ко мне, отдохни. Ох, залюбила ты меня, всю силушку высосала!
Он блаженно, бессильно рассмеялся, но Елизавета не отозвалась. Она с трудом поднялась, стянув на груди изорванную рубаху, подошла к окну, оперлась, вдыхая душистую ночную прохладу. Все тело ныло, словно ее не любили, а избивали. Перевела дух, зажмурилась – и вдруг закричала что было сил, вся высунувшись в окно, размахивая руками, – закричала истошно, пронзительно:
– Помогите! Разбойники, убивают! Караул! Спасите! Спасите!..
Уж и сорвали дверь, от которой впопыхах не могли отыскать ключа, и вбежали караульщики и хозяева, и повязали Вольного, и отнесли обезумевшую графиню на кровать, а она все билась и кричала, заходилась в рыданиях.
Все бегали вокруг, суетились, шумели, и только Вольной не проронил ни слова. Он не рвался, не сопротивлялся побоям, хотя за поясом у него нашли заряженный пистолет, так что шутя прорвался бы сквозь заслон из перепуганных лакеев, – нет, безропотно дал увести себя в холодную.
