Ветер и море - Кэнхем Марша (читаемые книги читать TXT) 📗
– За преступную халатность три дюжины ударов плетью каждому! – громко объявил старшина.
Снова застучал барабан, и все обернулись, чтобы посмотреть на двух корсаров, которых вели между рядами озлобленных людей. Сигрем шел, опустив плечи под весом цепей и запекшейся крови. Его руки были связаны ржавой цепью, а кандалы на ногах позволяли передвигаться лишь маленькими шаркающими шагами. Обрывки рубашки и куртки свисали с крепких плеч, и Кортни была видна широкая пропитанная кровью повязка на его руке.
Нильсон был едва жив, и его то ли несли, то ли волокли сопровождавшие их охранники. Судя по ничего не выражающему взгляду и серому цвету лица, можно было понять, что он не осознавал того, что происходит. Его голова свешивалась на грудь, и из уголка рта стекала тонкая струйка крови.
Последним появился капеллан Ноббс в длинной развевающейся сутане. Он склонил голову над открытым требником, и его губы безостановочно задвигались. Рядом с капелланом шел Мэтью Рутгер в простом черном сюртуке и желтовато-коричневых бриджах, выглядевших неуместно среди морской формы и тельняшек. За ночь он, казалось, постарел, его лицо больше не выглядело мальчишеским, при ярком солнечном свете было видно, что он побледнел и осунулся, а глаза затуманены мрачными предчувствиями.
– Попытка побега, подстрекательство к мятежу, – монотонно стал перечислять Беддоуз, – совершение враждебных действий против военного судна Соединенных Штатов. Пойманные на месте преступления, они признали себя виновными. Триста ударов плетью каждому.
Хотя на борту «Орла» вряд ли существовал человек, не знавший о наказании, две дюжины ошеломленных лиц повернулись к мостику, но сами приговоренные не пошевелились. Взгляд глубоко посаженных глаз Сигрема не отрывался от Кортни с того момента, когда корсар разглядел ее лицо среди других лиц. Его не интересовало ни чтение приговора, ни то, что он был измучен и лишен возможности себя защитить.
– Провинившиеся хотят сказать последнее слово? – с насмешкой спросил Дженнингс.
– Мои люди принимают наказание, сэр. – Макдональд сделал глубокий вдох и застыл, выпятив грудь.
Дженнингс ухмыльнулся и, втянув сквозь зубы воздух, остановил взгляд бесцветных глаз на Сигреме.
– Заканчивай, проклятая обезьяна. – Жесткую черную бороду прорезала презрительная улыбка. – И можешь гореть в аду со своими палачами.
– Смело сказано. – Дженнингс приподнял бровь. – И все же, думаю, в течение еще примерно часа язвительность будет моей прерогативой.
Адриан Баллантайн, стоявший справа от капитана, услышал недовольный гул среди большой группы пленных, которых собрали вместе в дальнем конце палубы. После восьми дней, проведенных в трюме, они щурились отяр-кого солнечного света и поеживались от прохладного ветерка. Все они знали, что должно произойти, и понимали, что ничего не могут сделать, чтобы помешать этому. Баллантайн почувствовал, как их ненависть волнами затопляет палубу, и про себя обругал Дженнингса за то, что тот настоял на присутствии узников при наказании. Один выкрик, один выпад против охранников, и может начаться кровавое побоище.
– Выведите первого наказуемого, – Дженнингс и, заложив руки за спину, сплел пальцы.
Десятерых моряков одного за другим подводили к железной решетке у борта. Им приказывали расстегнуть и снять рубашки, а затем, распластав, привязывали к железным прутьям. Ни один из моряков не сопротивлялся и не издал ни звука, принимая свои удары, стиснув зубы. Пот струился по их лбам, но они считали каждый удар кожаной «кошки» своей личной победой над болью. По распоряжению капитана после каждых двух дюжин ударов плеть передавали следующему охраннику, потому что даже у самого сильного мужчины начинала слабеть рука.
Ангус Макдональд был последним из принимавших наказание моряков. Он оттолкнул руки, потянувшиеся к ремням, чтобы привязать его к решетке, и сам схватился за прутья, приготовившись к «поцелую "кошки"». Вздувшиеся на спине мускулы едва вздрагивали под обжигающими ударами, и когда все было кончено, он повернулся к мостику и ироническим жестом почтения к начальству коснулся пряди волос надо лбом.
Теперь остались только два пирата. На палубе воцарилась мертвая тишина, покалывающая кожу и вызывающая дрожь отвращения в мужчинах, давно привыкших к жестокостям морской жизни.
– Нет, нет, мистер Беддоуз! – помахал капитан поднятой тростью слоновой кости, когда старшина дал сигнал стражникам, державшим Сигрема. – Сначала другого. Пусть для этого ожидание станет частью наказания.
Нильсона потащили по палубе и бросили на железную решетку. Его рубашку разорвали на плечах, и ее лохмотья свешивались поверх ремня на бриджи, руки растянули в стороны и, как и лодыжки, привязали к железным прутьям.
– Готово, сэр, – доложил Беддоуз.
Вперед вышел капеллан и, возвысив дрожащий голос, обратился к стоявшим на мостике:
– Сэр, я умоляю вас проявить милосердие и изменить слишком суровое наказание. Вы прекрасно понимаете, что ни один человек не в состоянии выдержать...
– Преподобный Ноббс, – оборвал его Дженнингс, – что я прекрасно понимаю, так это то, что вы вмешиваетесь в дисциплинарный распорядок военно-морского флота. Если вы хотите сохранить целой кожу на собственной спине, советую вам вернуться к вашим молитвам и больше ко мне не обращаться. – Отвернувшись от капеллана, Дженнингс раздраженно махнул барабанщику.
Как и при предыдущих наказаниях, офицеры и матросы сняли фуражки и шляпы и сунули их под мышки, когда на палубе появился помощник боцмана. Он встряхнул свернутую плеть, дав возможность четырехфутовым хвостам свободно скользнуть по переборке, и вопросительно взглянул на капитана, который в ответ кивнул и выразительно произнес:
– Выполняйте свой долг, сэр.
Поежившись под взглядами команды, помощник занес плеть над головой и, вложив всю свою силу в замах, резко ударил по спине Нильсона всеми девятью хвостами. Узник вздрогнул от удара, его руки сжали железную решетку, как будто стали с ней одним целым, глаза выкатились, губы исказились в страдальческом крике, который не смолкал, пока над палубой снова и снова раздавались свист и удары; из ран на ребрах и бедрах Нильсона сквозь повязки начала проступать кровь, охваченное лихорадкой тело дрожало, мускулы свело судорогой. Узлы на концах кожаных хвостов рассекали избитое тело, из которого при каждом ударе летели брызги крови.
После двадцати четырех ударов помощник боцмана остановился, его лицо и руки блестели от пота. Он протер мокрую от крови плеть и передал следующему в очереди. Доктор Рутгер подошел к Нильсону, но ничего не мог сделать, чтобы облегчить ему страдания, ничего не мог сказать, чтобы прекратить пытку. Со смесью муки и презрения в светло-карих глазах он взглянул на Адриана в поисках поддержки, но лицо лейтенанта осталось бесстрастным.
К концу второй серии ударов узник замолчал, к концу третьей – обмяк и больше не шевелился; вокруг него образовалось кольцо крови, обозначившее путь кнута к решетке и обратно; Когда закончилась четвертая серия, Мэтью бросился к Нильсону. Одного взгляда ему оказалось достаточно, чтобы с болью и яростью крикнуть:
– Капитан, этот человек мертв!
– Благодарю вас, доктор. Мистер Беддоуз, продолжайте наказание.
– Я сказал, человек мертв! – Мэтью шагнул вперед. – Наказание закончено – вы получили свою порцию крови!
– Я приказал продолжить наказание! – Дженнингс оперся о поручни, и его глаза превратились в узкие щелочки. – Было назначено триста ударов, триста ударов он и получит.
– Это... это варварство! – Доктор был потрясен, как и все остальные.
– Немедленно отойдите в сторону, доктор Рутгер! – приказал капитан.
– Нет, сэр, будьте вы прокляты!
Тишина повисла над палубой. Команда застыла, не смея даже дышать. Потрескивание парусов и снастей над головами казалось оглушительным в наступившей тишине; даже ветер добавил напряженности, раскачивая болтающийся канат и стуча им по мачте, как по военному барабану.
