Дорога надежды - Голон Анн (книги бесплатно без регистрации TXT) 📗
Когда он сделал движение, чтобы открыть кожаный мешочек, висевший у него на шее, все отпрянули.
Раздался глухой стук: на середину расширившегося круга к ногам иезуита рухнуло тело потерявшего сознание молодого канадца.
Догадавшись, что все конфликты между населявшими Америку народами готовы разразиться в ее прихожей, потерявшая самообладание миссис Кранмер послала за своей матерью леди Векстер, женщиной крепкой и энергичной, на которую шум упавшего тела не произвел никакого впечатления, так как она была почти глухой.
Она не заставила себя долго ждать и, появившись го вздрагивавшими при ходьбе кружевами и лентами на своем чепце, улыбнулась, счастливая видеть столь многолюдное собрание.
Тем временем служанки перенесли молодого Эммануэлч на кухню и лили на него воду ведрами.
Преподобный отец де Марвиль хладнокровно отнесся к слабости молодого канадца. Требовалось нечто большее, чтобы взволновать его и заставить отказаться от представившейся возможности заклеймить в давно уже обдуманной проповеди врагов Бога и церкви, собравшихся наконец перед ним.
— Можете радоваться, вы, еретики и богоотступники, заполнившие собою девственную землю, которую вы засеяли семенами заблуждения и лжи. Он умер, тот, кто неустанно разоблачал ваше гибельное учение, опираясь на прочные основания истинного божественного знания. Он умер, тот, кто, взяв под защиту бедные, дикие народы этой страны, за уничтожение которых вы принялись, вдохновил их на отстаивание украденных вами земель.
Старый Сэмюэль Векстер сделал шаг вперед и властным жестом прервал, как отрезал, нить мыслей проповедника. Массивный в своем широком плаще, с белой вздрагивающей от гнева бородой, он решил, что настало время вступить в борьбу.
С сильным, однако терпимым английским акцентом, более высоким тоном, которым не боялся говорить, в отличие от противника, чеканя слова, он начал весьма решительно, хотя и с уважительной сдержанностью.
— Я достаточно хорошо знаю ваш язык и понимаю, что вы в моем доме выдвигаете против нас, англичан, оказавших вам гостеприимство и не причинивших никакого вреда, клеветнические обвинения, которые я считаю своим долгом опровергнуть. Незнание мотивов, которые вынудили нас поселиться на Американском континенте, быть может, вводит вас в заблуждение. Мы прибыли на эту девственную землю не с какой-то бесчеловечной и меркантильной целью, а чтобы мирно молиться Богу. Знайте, когда я мальчишкой высадился на этих берегах, никаких разногласий не возникало между нами и коренными жителями этих мест, показавшимися нам по натуре своей мягкими и добросердечными.
Отнюдь не желая каким-то образом притеснить их, мы завязали узы самой искренней и добрососедской дружбы с индейцем Скуанто, который научил нас выращивать маис, а затем поселился с нами, чтобы жить под защитой нашего оружия, помогавшего ему к тому же добывать дичь, столь необходимую его племени. Эта дружба была скреплена роскошным праздничным столом с жареными дикими индейками и тыквами, и мы сохранили обычай регулярно отмечать его годовщину как день, благословленный Всевышним.
— А племя пексуазаков, которых вы называете пекотами и которых истребили в один день, распродав оставшихся в живых на рынке в Бостоне? А бунт наррагансетов, недавно потопленный в крови?
— Эти индейцы без всякого повода с нашей стороны уничтожили многих арендаторов, угрожая самому существованию английских поселений…
— Без всякого повода с вашей стороны? — усмехнулся иезуит. — Разве можно говорить так о народе, который вы только что назвали мягким и добросердечным?
— Это вы, французы, и вавилонские священники натравили их на нас, — не выдержал старик, — потому что мы англичане и преемники Реформации. С самого начала вы неустанно подстрекали их к нападению, продавая им оружие и водку, обещая спасение крещеным при условии, что они всех нас перережут и сбросят в море. А если уж говорить об одном из виновников возобновления конфликта с индейцами, о чьей кончине вы нам только что сообщили, осмелившемся возглавить войну краснокожих против наших поселений, то я публично заявляю, что он проявил себя как гнусный преступник, ибо совершаемые им действия выходят за пределы компетенции и задач Левита.
— Здесь я с вами согласен, — произнес иезуит тоном, свидетельствующим, что он готов идти на уступки, — однако категорически отрицаю, что отец д'Оржеваль когда-либо участвовал в набегах ваших мятежных индейцев или направлял дикарей на штурм ваших поселений, как вы это ему приписываете.
— Ах, вы отрицаете! — воскликнул Сэмюэль Векстер, побагровев от гнева. Между тем мы располагаем неоспоримыми доказательствами его подстрекательской деятельности.
— Хотелось бы знать, какими?
— Ну, хотя бы… показаниями беженцев!
— Фу! Эти кретины, впадающие в панику, стоит им увидеть перо дикаря. Что может быть проще для вас, их пасторов, чем внушить им, что они заметили также фигуру иезуита, солдата Рима, того Рима, от которого вы добровольно отреклись и который хотите низложить любыми средствами ради распространения по всему миру вашего мерзкого учения.
— Мы имеем другие неопровержимые доказательства, — произнес старик, дрожа от негодования, — донесения, перехваченные у шпионов, которых д'Оржеваль неосмотрительно посылал через наши территории не только для того, чтобы ускорить продвижение своих вредоносных инструкций в Европу, когда река Святого Лаврентия стягивается льдами и перекрывает этот путь новым французам, но и для того, чтобы выслеживать и отмечать все, что могло бы помочь вашим вооруженным отрядам безнаказанно напасть на нас и без особого труда разгромить. Сюда входит: состояние нашей обороны, количество людей, способных владеть оружием, племена, которых можно подкупить подарками, вплоть до вербовки в нашей среде предателей — ведь и в господнем стаде всегда отыщется какая-нибудь паршивая овца.
И вы еще осмеливаетесь отрицать, что отец д'Оржеваль посылал шпионов в наши штаты, колонии, являющиеся территориями, принадлежащими короне Англии, которая в настоящее время, насколько мне известно, находится в мире с Францией. Вы отрицаете все эти бесстыдные деяния, которые он непрестанно умножал?
— Конечно.
— Между тем я располагаю большим количеством донесений, обнаруженных при обыске, у шпионов, которых нам удалось перехватить и которых мы великодушно отпускали, если они оказывались французами.
— Клевета!
Вдруг раздался женский голос:
— Нет, отец мой! Не клевета.
Это была Анжелика, давшая себе слово сохранять сдержанность, но все же вмешавшаяся в разговор, так как видела, в какое состояние ввергают пожилого человека подстрекательские речи иезуита.
— Не клевета, — решительно заявила она. — По меньшей мере единожды я была свидетельницей того, о чем говорит сэр Сэмюэль. Как-то в районе Пофама я плыла в лодке, хозяин которой, переодетый английским матросом, оказался одним из тех шпионов, которых отец д'Оржеваль посылал в Новую Англию.
При звуках ее голоса, отчетливо прозвучавшего в наступившей тишине, иезуит медленно перевел на нее взгляд.
У Анжелики были все основания смутиться, ибо, находясь на положении выздоравливающей, она была в неглиже и сидела на ступеньках лестницы.
Однако ее шелковый кружевной пеньюар, весьма корректный и обольстительный, вполне мог сойти здесь, в Америке, за изысканный туалет. Кроме того, сидя на возвышении, в окружении всей женской половины дома, часть которой расположилась у ее ног, она восседала подобно королеве, с высоты своего трона глядевшей на противника. Вот почему она чувствовала себя готовой скрестить с ним шпаги.
Жоффрей де Пейрак выступил вперед, упреждая вспыльчивого священнослужителя, столь щепетильного в вопросах этикета.
— Моя жена, графиня де Пейрак, — представил ее он. Иезуит, казалось, не слышал: взгляд, который он устремил на величественную, окруженную камеристками даму, обжигал льдом и огнем, и лишь ей одной дано было понять его значение. Видя, что он хранит молчание и ждет продолжения, она сказала со спокойной уверенностью:
