На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина (читать книги бесплатно полные версии TXT, FB2) 📗
Он думал, что делает свою страну великой, возвращая ей прежнее уважение и благосостояние, потерянное при унизительном Версальском мире. Он воевал за свою страну и каждого немца, независимо от вероисповедания или крови. Он пытался помочь несчастным, пострадавшим от рейха, чем мог в тех ужаснейших реалиях, которыми обернулись его иллюзии в начале сороковых. Он принес клятву защищать всех и каждого в своей стране и ее независимость и делал это, даже порой идя в том вразрез с законами новой Германии. Как оказалось теперь, во многом он ошибался и очень многого не сделал.
И вот настало время расплаты. За свои собственные грехи и ошибки. А еще за чужие грехи и за преступления своей страны…
— Нет! — решительно произнесла Адель, словно прочитав его мысли. — Не бери на себя все, в чем ты лично не виноват. Тех, кто действительно должен понести ответ, найдут и предадут суду. Но это не ты!
— Откуда ты знаешь? Быть может, все совсем не так, как думаешь! Ты сама ска… сказала — я изме… изменился! — И снова он свалился в водоворот ярости, не в силах сдержать эмоции. И снова нарушилась речь. Он не хотел предстать перед ней таким — инвалидом, неспособным даже говорить нормально. Довольно, что она нашла его сейчас под контролем американцев, и того, что он не принадлежал сам себе, все еще неспособный даже обслуживать себя в полной мере из-за медленно восстанавливающейся руки.
— Я знаю про «Бэрхен». Когда нас увезли в Швейцарию, я приложила все усилия, чтобы узнать про людей, что помогали нам, и организацию, в которой они состояли. В которой ты состоял, — подчеркнула она и еще раз повторила это, когда Рихард отрицательно потряс головой. — Я предложила свои услуги и помогала, как могла — и финансово, и физически.
— Ты сильно рисковала, — ответил удивленный ее признанием Рихард, когда успокоил дыхание настолько, чтобы речь не изменяла ему больше. Сколько еще людей, не зная того, были объединены одной сетью? — Я знаю, что Швейцария по первому же требованию рейха лишала вида на жительство за подобное и выдавала несчастных на расправу.
— Швейцария любит деньги и неплохо умеет просчитывать выгоду, — сказала со злой иронией Адель. — А у моей семьи их достаточно, ты же знаешь. Кроме того, папа за это время обзавелся неплохими связями с американцами и сумел даже приумножить капитал за эти годы. Он планирует вернуть наше имущество, которое отобрали нацисты, но возвращаться в Германию не желает. Говорит, что не может считать родиной предавшую его однажды страну.
— Он ведь не знает, что ты здесь, верно? — задал Рихард вопрос, возникший в голове, едва он увидел, как Адель выходит из авто. — Едва ли герр Герман позволил бы тебе приехать сюда сейчас…
— Не знает. Но я не могла ждать дольше. Это было подобно муке! И как только удалось выправить все бумаги и договориться с американцами…, — она не договорила и отвела взгляд в сторону в темноту летнего парка за окном. И неожиданно сменила тему, вдруг задав вопрос о том, знаком ли Рихард с творчеством Брехта [217]. Оно было запрещено в рейхе еще с 1933 года, когда Рихард только-только заканчивал школьное обучение. Неудивительно, что он покачал головой в ответ.
— Ты знаешь, я не люблю его как коммуниста, но полюбила его стихи, — призналась Адель, не глядя на него. Это стало откровением для Рихарда. Его бывшая невеста не особо любила литературу или театр прежде, предпочитая кинематограф и джазовые выступления. А потом замер, слушая, как она цитирует по памяти строки, в первые же секунды затронувшие его душу:
— Страна, принявшая нас, не дом для нас — лишь убежище.
В вечной тревоге живем мы — живем поближе к границам,
Ждем дня возвращения, следя с замиранием сердца
За малейшим изменением по ту сторону границы,
Ревностно расспрашивая каждого новоприбывшего оттуда,
Ничего не забывая, ни от чего не отказываясь…
Она посмотрела на него внимательно через дым сигареты, которую держала между кончиков пальцев. Это было так знакомо ему. Этот жест, изгиб ее ярко накрашенных губ, взгляд ее глаз, в которых по-прежнему горел призыв, на который он уже не мог ответить. Раньше в ответ на этот манящий взгляд в нем вспыхивало желание жадно целовать эти ярко-накрашенные губы. Теперь же внутри дрогнуло легким сожалением, что увы, ему нечего было дать Адели. Она была права — он выгорел дотла, как сгорела Германия в эти последние месяцы.
— Я не отказалась, Рихард. И я не забыла. Именно поэтому я здесь. Нет, не говори ничего, — подняла она ладонь, не давая ему даже слова произнести. — Я — взрослая женщина, Рихард, а не наивная юная дева. Я понимала, что мы расстались с тобой не на недели и даже не на месяцы. Что между нами будут годы. Возможно, вечность. Что у нас будут другие. Поэтому я разорвала нашу помолвку и вернула кольцо. Но я видела фотографии твоего самолета в немецких газетах… я верила… и Ханке мне написал… И это был мой выбор — ждать и верить. Я здесь как твой друг. Я хочу тебе помочь. Как ты когда-то помог моей семье. Помнишь?
— Для этого необязательно было так рисковать собой, — недовольно заметил Рихард. — Послевоенная территория — не то место, где безопасно быть женщине.
— Если ты заметил, я не одна, со мной сопровождающие. Здесь мы под личным патронажем генерала Маршалла [218]. Как я уже говорила, мой отец завел неплохие знакомства с американцами. Именно поэтому Розенбург оказался под охраной в первые же дни освобождения от нацистов.
Как и он сам, Рихард.
Это не было озвучено, но было настолько ясно, что в словах не было нужды. То, что он остался живым, а Розенбург более-менее целым и неразграбленным, была заслуга Германа Брухвейера. Рихард понимал причины, по которым тот помог ему, но принять эту помощь было невыносимо тяжело морально.
— И мне кажется, что только я могу уговорить тебя уехать, — призналась Адель после короткой паузы. — А уехать ты должен, Рихард. Мне жаль говорить, но Германия будет разделена между победителями. Такое соглашение было заключено с СССР когда-то. Если бы нужно было решать вопрос с американцами или хотя бы британцами, можно было бы найти возможность оставить тебе твою собственность. Можно было бы договориться. Но… Мне жаль, Рихард, Тюрингия отойдет коммунистам.
Услышанное ошеломило Рихарда. Его любимая земля… Усадьба под Орт-ауф-Заале, родовой замок, вилла в Берлине — все это будет отнято, ведь коммунисты не признавали частной собственности, насколько он знал. В правдивости этих слов он нисколько не сомневался, помня о том, как разделили Германию после Мировой войны. Эльзас, Лотарингия, Силезия, Данциг, Познань. И вот черед его родной Тюрингии в знак расплаты за грехи…
— Надолго?
— Боюсь, что надолго. Союзники не желают видеть Германию самостоятельной, как было после Версальского договора. На этот раз страна останется под протекторатом, пока не станет ясно, что в будущем она не станет снова угрозой для мира. Запад страны будет под британцами и американцами. Восток отойдет Советам. Если ты останешься здесь, то не только лишишься всего, а будешь арестован. И скорее всего, Советы тебя выдадут британцам, с которыми не захотят ссориться сейчас. Папа говорил, что британцы яро жаждут отмщения за Ковентри, а получить в свои руки летчика, который был таким ярким участником Битвы за Англию, да еще с именем фюрера в своем прозвище… Для них дело чести. Ты должен уехать. Должен покинуть Германию!
— Ты пре… предлагаешь мне бе… бежать как крысе! Бро… бросить страну!..
— У тебя нет другого выхода, Рихард! Послушай же меня! — тоже вспылила Адель в ответ на его ярость при одной только мысли об этом позорном бегстве.
— Я мо… могу уехать в и… имение дяди под Мель… Мельдорфом!
— Юг Ютландии отходит британцам. — Адель один за другим разбивала варианты будущего, которые Рихард порой обдумывал прежде. — Ты мог бы остаться в землях под контролем американцев, но рано или поздно британцы узнают о тебе, и все придет к тому же финалу! Рихард, у тебя нет другого варианта, пойми же и прими это!
