Город грешных желаний - Арсеньева Елена (бесплатные серии книг txt) 📗
Да-да! Она научилась высекать искры радости в той беспросветной тьме уныния, в которой пребывала! Но самым большим удовольствием оставались сон и видения во сне…
Она не только рано ложилась и поздно вставала. Сон мог ее сморить где попало – хоть в саду, и тогда Троянда засыпала прямо на теплой траве, окутанная сладким запахом роз. Часто, проснувшись, она обнаруживала, что лицо ее залито слезами, но о чем она плакала, что ей снилось, Троянда не помнила. Она часто размышляла: где бродят наши души, когда их освобождает сон? – но никогда не могла вспомнить своих снов.
Дни тянулись, тянулись… так прошло два месяца, отмеченных зарубками на стволе пинии, росшей в тенистом углу сада, два месяца из четырех оставшихся до родин, когда Троянда, которую последние дни донимала какая-то особенная слабость, почувствовала себя совсем плохо.
Началось все с тупой боли в животе. Тянуло, тянуло, что-то медленно, больно сжималось – и так же мучительно разжималось. Потом она обнаружила бурые пятна на рубахе.
Кровь. У нее началось кровотечение! Хорошо это или плохо? Может быть, так и должно быть? Спросить бы хоть кого-то… но спросить было некого – и Троянда решила терпеть. Она промаялась ночь, урывками засыпая, а утром, как всегда, ушла в сад, чтобы служанка, которая принесет завтрак, не услышала ее жалобных стонов: иногда подступала вдруг такая боль, что Троянда невольно вскрикивала. Но тут же зажимала рот ладонью…
Она все твердила себе: ничего, пройдет. А кровь сочилась сильнее, и вдобавок так ныла спина! Троянда ложилась, садилась, снова вставала, пыталась пройтись взад-вперед… Боль не отступала. Чудилось, ей в спину между костями деревянные клинья вколачивают! Наконец Троянда догадалась: надо найти плоское, твердое место и лечь. Спина распрямится – и перестанет болеть.
Она взгромоздилась было на стол, но он был коротковат, свешивались ноги, а они и без того отекали в последнее время. Троянда улеглась на пол, но ее тотчас стало знобить: мрамор показался ледяным, даже сквозь ковер пробирал холод. И тошнило, беспрестанно тошнило!
Она выползла в сад… Тут, у фонтана, ее вдруг вырвало.
Опустошенная, она едва держалась на ногах, но в голове просветлело, и Троянда догадалась, что нужно просто лечь на землю: трава теплая, холодно не будет, и спина перестанет болеть.
Правда перестала… Троянда лежала, блаженно раскинувшись, щурясь от мягкого света, кое-где пробивавшегося сквозь тенистый узор листьев и цветов, и чувствовала, как боль медленно впитывается в землю. Ах, как хорошо, хорошо… Она была так измучена, что, едва вынули клинья из спины, заснула мертвым сном, но ненадолго: новый приступ боли пронзил ее. На сей раз не в спине, а внизу живота. Приступы следовали один за другим и были с каждым разом все сильнее. До Троянды донеслись чьи-то стоны, и она не сразу поняла, что сама стонет, и хрипит, и хватает воздух пересохшими губами.
Ей страшно хотелось пить, но разве хватит сил подняться и доползти до фонтана? Нет, надо еще потерпеть. Это скоро кончится, ну не может же это длиться вечно!..
Боль вдруг ударила с такой силой, что роженица с громким стоном резко согнула ноги – и тут же внутри у нее что-то словно бы лопнуло. Она ощутила, что из ее тела изливаются потоки тепловатой жидкости, и в мимолетном просветлении вдруг поняла, что происходит: она рожает! У нее начались роды! Раньше на два месяца!
Отовсюду, из каких-то закоулков памяти, слетелись, собрались разрозненные сведения, обрывки разговоров, какие-то случайные воспоминания. Это не просто боли – они называются схватки, а жидкость – это какие-то там воды, которые «отходят» перед тем, как рождается ребенок, и теперь надо посильнее тужиться, чтобы он родился, ну а потом перегрызть пуповину.
Это все, что она знала о родах. Не больно-то много для женщины, которой предстоит сделать это без повитухи, без малейшей сторонней помощи, – но больше узнать все равно неоткуда. Тужиться, значит? Хорошо, она будет тужиться. Это хоть как-то приглушает боль!
Она тужилась, цепляясь ногтями за траву и кряхтя. Что-то раздирало ей чресла все шире и шире, лезло из ее утробы на волю, но, несмотря на все свои усилия и на старания Троянды, никак не могло извергнуться. Троянда садилась, ложилась, билась о землю… Хотелось вцепиться во что-нибудь, но трава с корнем вырывалась из земли, Троянда отбрасывала ее, вырывала новые пучки… Розовые кусты тряслись, лепестки падали, уже все вокруг было усыпано ими, они липли к потному лицу Троянды, и та беспомощно сдувала их, не переставая тужиться, изо всех сил тужиться.
Нет, не получается! Она не может больше выносить эту боль! И горло у нее болело – наверное, она кричала, хоть и не слышала своих криков сквозь оглушительный звон в голове.
И что, их никто больше не слышит? Hикто не придет на помощь? А если она не родит сама – что будет?!
Страшное воспоминание ударило по глазам: черная, застывшая, бесформенная груда в тени магнолий – Молла; а меж ее окровавленных ног – покрытая кровавой слизью головка и крошечные скрюченные ручки.
Троянда испустила такой вопль, что услышала свой крик, взвившийся над розовыми кустами, словно обезумевшая птица. И ей почудилось, будто все внутренности ее вдруг вырвались из тела – невыразимо легко стало вдруг, и вздувшийся живот опал, что-то завозилось между ног, но что – Троянда не могла посмотреть: она лишилась сознания.
Она очнулась почти тотчас и знала, что беспамятство длилось лишь мгновение. Ее покрытое потом тело даже не успело остыть под легким дуновением ветерка.
Надо перевязать пуповину… сейчас. Троянда не могла и пальцем шевельнуть от слабости. Еще минутку…
Значит, это случилось. Она родила ребенка. Сейчас она посмотрит на него и узнает… И вдруг Троянда с изумлением почувствовала, что ей совершенно все равно, кого она увидит. Теплая волна пошла от сердца, захлестнула сознание, и Троянда поняла: она будет любить этого ребенка, кем бы он ни оказался. Она уже любит его!
– Госпожа! О… святые апостолы!
Кто это кричит? Троянда с усилием повернула голову и увидела полузабытое лицо своей служанки, искаженное ужасом. Какой у нее пронзительный голос!
– Что вы наделали! Что вы наделали с собой и с младенчиком! О синьор! Синьор Пьетро!
– Погоди, не кричи! Дай мне моего ребенка, – пыталась остановить ее Троянда, но та ринулась в дом, не переставая кричать:
– Помогите! Спасите, во имя неба! Синьор Пьетро! Беда!
Троянда, скрипнув с досады зубами, попыталась подняться. Ну зачем эта дура кого-то зовет? Это ее, Троянды, ребенок, и никому она его не отдаст. Сейчас она возьмет его, наконец-то прижмет к себе… вот только перевязать эту чертову пуповину!
Невероятным усилием Троянда села – и увидела на траве, залитой кровью, окровавленный комочек со скрюченными ручонками. Ребенок… маленький человеческий детеныш! Ни рогов, ни хвоста! Он человек, ох, слава богу!..
И только тут Троянда осознала, что ее ребенок не кричал, не шевелился. Он был мертв. Пуповина обвилась вокруг его шеи и задушила его.
– Троянда! О господи! О-о… что это?!
Аретино ворвался в сад как ураган, и новые, новые лепестки посыпались с розовых кустов на лицо Троянды, на землю, на траву…
Чудилось, всю жизнь Аретино только и делал, что принимал детей. Он перерезал пуповину кинжалом, который всегда носил у пояса, отшвырнул его, перевязал пуповину, сильным движением, вызвавшим у Троянды новый вопль, выдавил из ее тела послед, а потом схватил младенца и ринулся с ним к фонтану.
Троянда видела, как Пьетро обмывает своего ребенка, как освобождает его горло и своим большим ртом пытается вдуть воздух в крошечные приоткрытые губки. А на него безжизненными глазами смотрела мраморная Ниобея и все лила, лила свои слезы, переполнявшие чашу фонтана… Она ведь плакала потому, что завистливые боги отняли всех ее детей, и она знала: все усилия Аретино напрасны, спорить с волею богов бесполезно!
