Неуловимый граф - Картленд Барбара (читать книги без TXT) 📗
— Происхождение этих слов легко угадать, — сказал граф.
— Коко говорил, что цирковой язык в Англии представляет собой смесь цыганского и итальянского с добавлением сленга и различных перевернутых жаргонных словечек — просто берут какое-нибудь слово и произносят его с конца, понимаете? Есть слова из «романи»— языка восточных цыган.
— Понятно, — сказал граф. — А еще?
— «Денари»— значит «деньги», — продолжала Калиста, — «плевый»в смысле «легкий, простой» прямо произошло от цыганского слова, но в их языке оно означает что-то хорошее. Артисты-цыгане кличут лошадей «серыми», в то время как большинство цирковых именуют их «саврасками». — Калиста засмеялась. — Пожалуй, я нарушаю кодекс чести, выдавая вам их секреты;
Коко наверняка не одобрил бы моего поведения. Кстати, всех клоунов называют «малышами».
— А Коко знал, кто вы? — спросил граф.
— Нет.
— Почему вы не сказали ему? Вы ему не доверяли?
— Не в этом дело. Просто я подумала, что это будет звучать довольно глупо и хвастливо, если я скажу, что убежала из дома, потому что мама хотела выдать меня замуж за графа! Когда он увидел вас, лежащим без сознания, и спросил у меня, кто вы, я ответила, что вы — мой муж!
— Весьма разумно, — одобрил граф, — тем более что вы только слегка опередили то событие, которое все равно вскоре произойдет.
Калиста встала с постели, где она сидела, играя в шахматы с графом, и подошла к окну.
Он молча смотрел на нее. Отвернувшись, она сказала:
— Доктор говорит, что завтра вы уже можете встать и что уже достаточно окрепли, для того чтобы ехать в карете.
— Я знаю, — ответил граф, — но мне хотелось бы совсем твердо стоять на ногах и чувствовать себя полным сил и энергии, прежде чем я предстану перед вашей матерью и вынужден буду принимать поздравления.
— А это обязательно? — упавшим голосом спросила Калиста.
— Без сомнения, если только вы не собираетесь навсегда остаться в этой жалкой гостинице или скрываться в других, вроде этой.
— Вам не терпится вернуться в ваши имения, к вашим лошадям и, конечно, к общественной жизни, к политике? — Граф ничего не ответил. Помолчав минутку, Калиста сказала:
— Вы не забыли, что коронация назначена на двадцать восьмое, через неделю?
— Начисто забыл, — признался граф. — Не могу сказать, чтобы это было для меня событием чрезвычайной важности, которого я ожидал бы с нетерпением.
— Вам необходимо окончательно поправиться к этому дню.
— Вы правы. Простоять пять часов на ногах в Вестминстерском Аббатстве — это испытание не для слабых!
— К тому времени вы уже достаточно поправитесь, — уверенно сказала Калиста.
— Надеюсь, — ответил граф.
— Мне кажется, — медленно заговорила она, — что нам совершенно ни к чему сообщать кому бы то ни было о том, что вы были ранены и не могли встать с постели. Вы можете сделать вид, что искали меня все то время, пока отсутствовали, и нашли только в тот день, когда мы вернулись домой.
— Я вижу — вы заботитесь о моей репутации.
— Я… я думала не только о вас. Я уверена, что мама очень рассердится, если узнает, что я прожила столько времени здесь, в этой гостинице, одна, без компаньонки.
— А я так, напротив, не сомневаюсь, что ваша мать воспримет эту новость с большим удовольствием; для нее это будет еще одним веским доводом в пользу того, что мы должны обвенчаться как можно скорее! — едко заметил граф.
Он сказал это не подумав, но увидев, какой взгляд бросила на него Калиста и как краска мгновенно залила ей щеки, он пожалел, что вел себя столь неосторожно и бестактно.
— Мама подумает… — начала было Калиста. — О… нет! Как она может?!
— Нам надо быть очень осторожными, чтобы не дать ей повода предположить что-либо подобное, — мягко, стараясь ее успокоить, сказал граф По лицу девушки он видел, как поразила ее эта мысль, и, помолчав немного, добавил:
— Вы еще очень молоды, но, думаю, теперь вы уже поняли, что мир полон опасностей, которые на каждом шагу подстерегают невинных молоденьких девушек, и что человек может легко ошибиться, неверно истолковывая слова и поступки окружающих.
— Да… я знаю, — согласилась Калиста, — и я полагаю, что, поскольку в вашей жизни было так много красивых и привлекательных женщин… люди могут подумать… раз мы были с вами вместе, наедине… то вы, без сомнения… ухаживали за мной.
— Я уверен, что и вы ожидали бы того же, — с улыбкой Произнес граф, — не будь я беспомощным инвалидом, требующим вашего внимания не как женщины, а как сиделки.
Он сказал это легко, шутливо, точно поддразнивая ее. Ничего не ответив на это, Калиста тихо, почти шепотом, проговорила:
— Можно я… спрошу у вас о чем-то?
— Ну конечно, — улыбнулся он. — Мне кажется, у нас с вами уже такие отношения, Калиста, что нет ничего, о чем мы не могли бы поговорить без всякого смущения.
— А вы не рассердитесь? Не подумаете, что я… сую нос в вашу личную жизнь?
— Вы можете задавать мне любые вопросы, — сказал граф, — и я, как только смогу, честно и искренне отвечу вам на все, что вы спросите.
— Тогда… скажите… вы очень любите леди Женевьеву Родни?
Граф, надо сказать, начисто забыл о леди Женевьеве после, ее неудачной и жалкой попытки одурачить его, а потому вопрос Калисты застал его врасплох.
В то же время он понимал, что нет ничего удивительного в том, что до нее дошли слухи о его связи с Женевьевой.
Дамы из высшего света, которых так любила принимать у себя леди Чевингтон, без сомнения, сплетничали о них, обсуждая их отношения; невозможно было скрыть эту связь, тем более что Женевьева сама позаботилась о том, чтобы их имена постоянно упоминались вместе.
Приподнявшись на подушках, граф позвал:
— Подойдите ближе, Калиста, я хочу поговорить с вами! — Мгновение ему казалось, что она не послушается его, но девушка отвернулась от окна и медленно, неохотно подошла к постели. — Сядьте? — приказал он.
Она повиновалась, присев на край кровати, на то же место, где сидела прежде, лицом к нему; шахматная доска лежала между ними.
— Я хочу попытаться кое-что объяснить вам, — начал граф. — Мне кажется, это важно с точки зрения нашего будущего счастья и наших отношений.
Калиста подняла на него свои серо-зеленые глаза, и граф подумал, что она не только необыкновенно хороша, но выглядит такой тоненькой, эфирной, почти неземной, как сон, как видение, и трудно представить себе ее взрослой женщиной из плоти и крови.
— Я намного старше вас, — продолжал граф, — и я всегда жил, как говорится, «полной жизнью». Я не стану оскорблять вас предположением, Калиста, будто вы, с вашим умом, не понимаете, что у меня, разумеется, было немало любовных романов. — Он сделал небольшую паузу. — Но я хочу, чтобы вы поверили мне. Для меня это всегда были только приятные, но короткие развлечения, и они никогда не затрагивали моего сердца.
— Вы хотите сказать, что вам ни разу не хотелось, чтобы одна из этих дам… которых вы… любили, стала вашей… женой? — тихо спросила Калиста.
— Именно это я и хочу сказать, — подтвердил граф. — Я даже представить себе не мог, чтобы , какая-нибудь из них заняла место моей матери, став хозяйкой дома Хелстонов, или стала бы носить мое имя.
— А они? Разве они не хотели выйти за вас замуж?
Граф понял, что Калиста имеет в виду леди Женевьеву.
— Женщины всегда стремятся привязать к себе мужчину; завладеть им целиком, превратить его в свою собственность. Но я всегда хотел оставаться свободным.
— И вот теперь вы больше не можете… — печально прошептала Калиста, сочувственно глядя на графа.
— Это совсем другое дело, и мы оба это знаем, — ответил тот. — Сейчас мы пока что говорили о том, принадлежит ли мое сердце какой-нибудь другой женщине, в то время как я женюсь на вас. На этот вопрос я могу вам ответить совершенно искренне: мое сердце свободно!
— Благодарю вас, за то… что вы сказали мне об этом.
Словно считая их разговор оконченным, Калиста взяла шахматную доску и отнесла ее на столик, стоявший в другом углу комнаты.
