Жена султана - Джонсон Джейн (онлайн книга без TXT) 📗
Я объясняю, каково мое задание. Фридрих смотрит с сомнением, и винить его за это я не могу.
— С чего ему вдруг понадобился новый врач? Сальгадо что, допился наконец до беспамятства? Или его прибрала чума?
Я без лишних околичностей говорю, что Сальгадо в самом деле скончался.
Фридрих пожимает плечами:
— Удивительно, что он так долго продержался, если честно. Он был просто шарлатаном.
— Вы как врач лучше доктора Сальгадо? — спрашиваю я.
— Это нетрудно. Его медицина родом из другого века. В мире повсюду необычайные новшества — я изо всех сил стараюсь за ними успеть. В Лондоне делают замечательные открытия. Хотелось бы самому туда съездить, посмотреть, на что способны члены тамошнего Королевского общества. Но выезд из зачумленного марокканского порта сейчас стоит недосягаемо дорого, у меня не хватит средств, чтобы выбраться.
— Султан вам хорошо заплатит за работу, — нажимаю я.
Он переплетает пальцы, кладет на них подбородок и в конце концов вздыхает:
— Что ж, смерть от меча ничем не хуже смерти от чумы.
Он собирает небольшую сумку — все остальное я велю доставить во дворец. Даниэль провожает нас до Саат аль-Хедим и тепло обнимает нас обоих на прощанье. Потом он отводит меня в сторонку и говорит:
— Не забудь, что я тебе сказал, Нус-Нус. Приходи ко мне, если передумаешь, я сделаю, что смогу, чтобы тебе помочь. Но не тяни слишком долго. Если Сара решит перебраться к сестре в Тетуан, я поеду с ней.
— Бог в помощь, Даниэль.
— И тебе, Нус-Нус.
Мы смотрим ему вслед, потом переходим по пустырю к дворцу. Сердце мое колотится, словно обгоняя само себя, словно я уже бегу. Внезапно кажется, что есть другие возможности, другие пути, которыми может пойти моя жизнь. По дороге я, пытаясь, чтобы это прозвучало как бы между прочим, говорю доктору:
— Вы за свою жизнь, должно быть, накопили множество медицинских знаний о человеческом теле…
И запинаюсь, пытаясь задать вопрос.
Доктор останавливается и смотрит на меня. Лицо у него непроницаемое.
— Продолжай, — медленно произносит он.
Я не могу взглянуть ему в глаза. Меня внезапно переполняет стыд из-за того, какой я, и я не в силах говорить. Мы молча доходим до Баб аль-Раис. Сейчас или никогда. Я беру себя в руки и хрипло выдавливаю, пока нас не слышат стражники:
— Доктор, вы знаете, как лечить любую болезнь. Скажите, по-вашему, есть исцеление для евнуха?
Он останавливается и внимательно на меня смотрит, и взгляд его полон такого глубокого тепла и понимания, что глаза мои вдруг наполняются слезами.
— Ты хочешь чуда, Нус-Нус, — ласково говорит он.
Исмаил в восторге от доктора, который велит всем избавиться от масок с птичьими клювами — и рассказывает, что происходит во внешнем мире. То, что он читал древних и новых философов, дает им с султаном пищу для множества споров, которые отлично отвлекают от сиюминутных ужасов чумы.
А пока султан отвлекается, я, раз уж решимость во мне тверда, шагаю в гарем. У ворот на меня запавшими глазами смотрит Керим. Вид у него такой, словно он много ночей не спал, но я слишком тороплюсь, чтобы остановиться и спросить, как он себя чувствует. Он пытается меня разговорить, но я нетерпеливо киваю и отвечаю коротко — и он, смирившись, машет, чтобы я проходил.
Сегодня пятый день недели, я совсем забыл. Женщины украшают себя: даже чума не может помешать такому важному делу, хотя суеты, пожалуй, больше, чем обычно — болтовня громче, косметические затеи смелее и причудливее. К облегчению своему я застаю Элис в ее покоях одну, не считая служанки. Когда она видит меня в дверях, ее глаза наполняются светом — она манит меня внутрь.
Самое время просить ее уйти со мной, отважиться на побег. Я иду через комнату, и на моих губах горит вопрос. Неужели сейчас моя жизнь даст новую ветвь, прорастет в чудесное будущее? Но первой заговаривает Элис.
— По-моему, я ношу ребенка.
Мое сердце останавливается, потом падает, пронзенное внезапной болью, словно птица, летевшая в мирном синем небе и пробитая неизвестно откуда взявшейся стрелой.
— Ты уверена?
Она улыбается, не поднимая глаз, украдкой, сама себе. Она уверена.
— Сколько уже?
Она прикладывает к богатым синим шелкам своего одеяния три пальца. Я гляжу на них, на белизну ее кожи на яркой ткани. Три месяца. Три месяца она носит в себе зачаток ребенка Исмаила, а я не знал. Суккуб; провозвестница Новой Образцовой Армии султана. Я ощущаю — что? Онемение, за которым приходит холод, расползающийся по телу, словно жизнь во мне умирает, пядь за пядью.
Ее рука оберегающим жестом ложится на пока еще плоский живот, и когда она смотрит вниз, я вижу, как изгибаются в улыбке ее губы — она точь-в-точь похожа на одну из тех важных мадонн, которых я видел в Италии. Мгновение я ее почти ненавижу. Она… счастлива. А я?
С величайшим усилием я беру себя в руки.
— Поздравляю. Император будет рад, — говорю я придворным тоном. — Надеюсь, родится мальчик.
17
Султан и в самом деле рад. Он посылает Элис сумасбродные подарки: часы со звоном для ее покоев, кувшин из египетского горного хрусталя, сирийскую курильницу, набор тарелок из Изника, шелковые одеяния, старинный гребень, инкрустированный серебром и перламутром. Он похлопывает ее по животу и целует его — и воздерживается от сношений. Я не видел, чтобы он так себя вел с любой другой из своих женщин, и потому наблюдать все это еще больнее.
Я не пересказываю сокровенных подробностей Зидане, но она постоянно меня допрашивает.
— Как вышло, что она забеременела?
Я прикидываюсь, что не понимаю, чем вызван этот вопрос.
— Если она пила лекарства, которые я ей посылала, это было бы невозможно.
Она яростно на меня смотрит.
— Уверен, Благодетельница, она не отвергла ни одно из… лекарств, которые ты ей посылала.
Зидана пробует пойти другим путем. Кладет ладонь мне на руку.
— Ты с этой англичаночкой проводишь много времени — скажи, Нус-Нус, ребенок и правда от Исмаила?
От грешных мыслей мне становится жарко.
— Ты знаешь и я знаю, что женщины султана содержатся в чистоте, и все счастливые события — лишь дар самого Солнца и Луны Марокко.
Она сжимает пальцы вокруг моей руки.
— Ты уверен, Нус-Нус? Ты в последнее время очень собой доволен. Нашел ведьму, которая вернула тебя в прежнее состояние?
Она придвигается ко мне.
— Ты уверен, что ты с ней не сходился, не было у вас любовных игр, когда ей было одиноко? Мне можешь сказать, я умею хранить тайны. Я знаю, время от времени такое случается.
Она ненадолго умолкает.
— Хотя была одна египтянка, помнишь? Легла в постель с мальчиком-рабом, когда Исмаил ее не выбрал, и у нее распух живот? Убедила себя, что беременна; в конце концов я воткнула ей шпильку в живот, и оттуда вышел воздух, а она стала совсем плоской, помнишь? Если я верно помню, она потом быстро умерла.
Она разражается ревущим смехом.
— Эта женщина безупречно чиста. Она горда тем, что носит ребенка императора, — говорю я, чувствуя, что мне нехорошо.
Теперь в глаза Зиданы зажигается огонек — это свет убежденности. Она начинает ходить взад-вперед, не выпуская мою руку.
— Она ведьма. Она наколдовала джинна и поселила его у себя в животе. Он там сидит, выжидает. Я в этом понимаю, я видела. В моей деревне одна женщина у себя внутри целый выводок прятала — с десяток. Они любят кровь, джинны, особенно кровь женской утробы. Они ею питаются, набираются сил, она их зачаровывает, привязывает к той, что дает кровь, а потом им уже ничего другого не надо. Они исполняют любой ее приказ: делают других женщин бесплодными, лишают мужчин силы; вяжут узлы на одежде новобрачных, чтобы те ссорились; убивают ослов, отравляют реки. Она все могла. И у нее тоже были светлые глаза, у той-то. Это признак их власти, — Зидана переходит на шепот. — Я знаю, кто она, можешь так ей и сказать. Я глаз с нее не спускаю.
