Зима в раю - Арсеньева Елена (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
– Вы ошибаетесь, – угрюмо бросил Дмитрий. – Кирилл Андреевич меня к вам привел, он гораздо раньше моего узнал, что право на возвращение надо заслужить. И во всем, во всех таких вещах вполне отдает себе отчет. Ничего он мне не пел.
Сергей смотрел своими удивительными глазами недоверчиво и мудро. Видимо, хорошо знал человеческую природу.
– Вы порядочный человек, Дмитрий Дмитриевич, – сказал негромко. – На самом деле признаюсь вам: я рад, что вы пришли к нам. Очень рад. Я знаю, сомнения вам не чужды. Поверьте, я и сам через них прошел в свое время. Друзья, боевое прошлое, честь… все эти понятия мне знакомы. Другое дело, что они имеют смысл лишь тогда, когда существуют не абстрактно, не вообще, не сами по себе, а ради чего-то основополагающего. А основополагающее понятие только одно – Родина. Дружба, война, честь – ради Родины и ее процветания. Если они оторваны от жизни, если их поминают ради ложно понятого товарищества, ради эфемерных духовных ценностей – значит, это ложь самому себе и другим. Пустое прекраснодушие, рефлексия, гамлетизм. Я надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю. А если нет, то непременно поймете. Ну, теперь уж идите! – И, быстро стиснув руку Дмитрия своей, сухой и очень горячей, Сергей буквально вытолкал его на лестничную площадку.
«Прекраснодушие и гамлетизм… – машинально повторил мысленно Дмитрий, выходя на рю Дебюсси и оглядываясь. Нет, Шадькович уже ушел. – Почему я не сказал Сергею, что… А интересно, Шадькович выдал бы меня, если бы я заговорил с ним о своих сомнениях? Наверное, наверное… Что «наверное»? Наверное, да? Наверное, нет? Не знаю! Но я не могу, пока не могу доносить на близких мне людей. Прекраснодушие и гамлетизм? Ну и пусть. Как там у Георгия Адамовича? «О Гамлет восточный…»
И Дмитрий вдруг, к испугу какой-то молоденькой дамы в плохоньком сером пальтеце, стоявшей около витрины книжной лавки, стукнул себя по лбу. Сморщился от боли, но боль его порадовала, потому что мигом вернула мысли от стихов к реальности. Стихи – именно эти! – никак нельзя было вспоминать, ни в коем случае нельзя. Потому что стоило их вспомнить, как немедля тянуло сделать только одно: то самое, что он уже пытался сделать тринадцать лет назад в отеле «Le boton de marechal» близ авеню Опера́, а именно – застрелиться. Черт бы его побрал, того Гамлета восточного!
Нет. Не это. Только не это! Лучше уж из Вертинского: «Надо жить, не надо вспоминать, чтобы больно не было опять, чтобы сердцу больше не кричать. Это было, было и прошло, все прошло и вьюгой замело…»
Все прошло и вьюгой замело! Вот именно!
«Да что со мной? – вскинулся вдруг Дмитрий. – Откуда такие похоронные настроения? Наверное, я по инерции, по привычке бреду нахоженной тропой. У меня ведь появился шанс – я смогу вернуться! Я? Или все-таки мы?»
Он прошел по рю Дофин и остановился около Пон-Неф, оперся на парапет набережной, глядя на зеленого бронзового Генриха Наваррского, словно хотел спросить у него совета.
Вопрос Сергея о том, возьмет ли Дмитрий в Россию семью, был куда сложнее, чем могло показаться на первый взгляд. Рассказывая в «Обществе» о своем семейном положении, о Татьяне и Рите Аксаковых, Дмитрий ни словом не обмолвился об их однофамилицах Александре и Оле, оставшихся в России. Почему? Сам не знал почему. Далекое прошлое, да… Интересно, по новым советским законам какой-нибудь из двух браков Дмитрия считается легитимным? Первый заключен в стране, которой больше нет. Второй заключен в посольстве страны, которой больше нет… Ну да, они с Таней не венчались, но успели зарегистрировать гражданский брак на рю Гренель прежде, чем в здание русского посольства въехали новые советские хозяева. По сути дела, Дмитрий вполне может быть признан холостяком со всеми выгодами свободного, одинокого положения. Ему они и даром не нужны, эти выгоды, конечно, однако речь сейчас не о нем, а о его семьях.
Как странно, как удивительно… Какие совпадения порой подсовывает жизнь! В Париже он мало что женился на двоюродной сестре Саши – он и ее подвергает почти той же опасности, какой подвергал когда-то Сашу. Быть женами Дмитрия Аксакова, оказывается, очень даже небезопасно! Карами для близких когда-то стращал его в кабачке «Попугай!» пренеприятнейший господин Иванов – и точно тем же самым пугнул сегодня загадочный товарищ Сергей. На новом витке судьбы Дмитрий сделал заложницами двух своих любимых женщин – Таню и Риточку.
А ведь еще вопрос, захочет ли Татьяна вернуться домой… Куда «домой»? Где он, «дом»? Лидия Николаевна – точно не захочет. «К разбитому корыту – ни за что!» – однажды выразилась она весьма категорично. А Таня? Таня умна, очень умна, она прекрасно понимает, в каком двусмысленном, межеумочном положении окажутся в России и она, и Дмитрий, и их дочь.
Таня, Таня… Товарищ Сергей, предупреждая о необходимости молчать насчет визитов в «Общество возвращения» и возникшего сотрудничества, конечно же, имел в виду, что нужно молчать и в семьях. Наплевать на предупреждение? Посоветоваться с женой? Или сначала с Шадьковичем? Теща, помнится, толковала, что только у него Дмитрий найдет помощь… Э, нет, сытый голодного не разумеет. Шадькович одинок, ему следует страшиться только за свою судьбу, а Дмитрию…
Он устал, захотелось пить. Вернее, выпить. Вспомнился вкус граппы, которую одним глотком принял вчера в каком-то бистро на рю Шатодам, прежде чем идти к Шадьковичу. Дмитрий никогда не был любителем водки, ни виноградной, ни родимой российской хлебной, однако вчерашняя граппа все же произвела на него сильное впечатление – прежде всего тем, с какой сердечной легкостью и свободой после одной только рюмки он принял судьбоносное решение открыться Шадьковичу и пойти с ним в «Общество возвращения». Может быть, и нынче обретет Дмитрий ту же легкость и свободу, если выпьет граппы? Тем паче что деньги у него есть. Деньги немалые! Сколько прорех будет залатано в семейном бюджете! Как обрадуется Таня! Ну а если спросит, откуда деньги?
Он не скажет. Соврет. Всегда есть что соврать!
Дмитрий быстро прошел Пон-Неф, но вместо того, чтобы спуститься в метро, на свою седьмую ветку, вошел в бистро на набережной Лувра. Огляделся, выискал свободный столик в углу, бросил на стул куртку, заняв место, потом взял у стойки рюмку граппы, наперченный козий фромаж и вернулся к облюбованному столу. Однако тот уже не был свободен. За ним сидела молодая темноволосая женщина. Увидеть даму без шляпки становилось все меньшей редкостью!
Да, не удастся посидеть одному, поразмыслить. Ну что ж, ладно…
Такое впечатление, что он ее уже где-то видел, особу с темными волосами и синими глазами…
– Кофе, пожалуйста! – махнула девушка официанту и перевела взгляд на Дмитрия. – Извините, я так нагло села за ваш стол, но это потому, что мне необходимо поговорить с вами. Я за вами шла с самой рю Дебюсси. Вы разве не заметили?
Дмитрий вытаращил глаза. Стоп… Да ведь она стояла у витрины книжной лавки, точно, когда он так темпераментно бил себя по лбу! Ему еще бросилось в глаза ее дурно сшитое и совершенно не по-парижски сидящее пальто убогого серого цвета. Сейчас пальто кучкой лежало на стуле, а на даме был столь же убогонький и столь же серенький костюмчик. Совершенно не похожа на парижанку: те даже если и не хороши собой, однако одеты бесподобно элегантно. На настоящей парижанке даже confection из третьеразрядного магазинчика смотрится, словно изделие дорогого couturier. А синеглазая девушка одета худо, но собой хороша. Однако черт ли Дмитрию в ее внешности? О другом надо думать. Например, вот о чем: хороший же он конспиратор! Разве забыл, что, возвращаясь с рю Дебюсси, нужно быть особенно осторожным и беречься от слежки? И вот пожалуйста: женщина – женщина! – промаршировала за ним следом пол-Парижа, а он даже ни разу не обернулся, идиот!
