Дитя любви - Карр Филиппа (читать книги онлайн регистрации .txt) 📗
— Уверена, леди Стивенс будет просить тебя приехать в Эйот Аббас вместе с Салли!
— Нет, никогда! — сказала Салли и энергично закачалась в своем излюбленном кресле-качалке. — Опять эти маленькие детишки?
— Ну что, я могу писать леди Стивенс о твоем согласии, Салли? — спросила я. — В этом же письме я упомяну про то, что с тобой приедет миссис Филпотс.
В комнате воцарилось полное счастье: носы заблестели, глаза «очутились на мокром месте», а кресло-качалка радостно заскрипело.
Жизнь превратилась в сплошную муку: я только и делала, что подсчитывала дни и прикидывала, когда я снова смогу поехать в Эйот Аббас. Я не могла ездить туда слишком часто: даже при том, что я соблюдала осторожность, уже поползли сплетни.
Харриет придумала, как я могу почаще видеться с Карлоттой, — она сама приезжала к нам и подолгу гостила. Салли Нулленс уже приступила к выполнению своих обязанностей няньки, и Эмили Филпотс тоже была там, хлопоча над одеждой девочки и вышивая ее самыми изысканными рисунками.
Вскоре Карлотта поняла свою важность. Когда она лежала в колыбельке, перебирая ножками и довольно улыбаясь, она напоминала королеву, принимающую своих придворных, и время от времени милостиво поглядывала на раболепствующую толпу, что с восхищением взирала на нее. Бенджи стал ее преданным рабом, он считал прекрасным — иметь маленькую сестричку и был ужасно рад тому, что его мать снова вернулась домой. Грегори тоже любил Карлотту до безумия, и я иногда думала, что Харриет действительно заставила его считать ребенка своим. Сама же Харриет продолжала играть роль гордой матери, а Салли Нулленс молодела с каждым днем и одновременно становилась все более агрессивной по отношению к нам, заявляя, что она «никому не позволит мешать милой крошке», и отгоняя нас от ее колыбельки. Самое странное, что она будто что-то чувствовала, поэтому никогда не выгоняла из детской меня. Она говорила, что я похожа на картину старинного художника, когда нянчусь с девочкой. По ее словам, мисс Карлотта привязана ко мне всем сердцем. Кроме того, в комнате всегда сидела Эмили Филпотс, постоянно проверяя, чистое ли белье в кроватке.
— Когда-нибудь они разорвут девочку на части, — сказала Кристабель.
Карлотта же принимала все это поклонение как само собой разумеющееся. Лишь отец едва взглянул на нее. Интересно, что бы он сказал, если б узнал, что она его внучка? Только однажды он соизволил отозваться о ней:
— Она будет в точности, как ее мамочка! — сказал он, и это прозвучало совсем не как комплимент, ибо между ним и Харриет были весьма натянутые отношения.
Так наступило лето. Я пыталась снова вести ту же жизнь, что была до «приключения». Кристабель и я вновь приступили к нашим занятиям, но мысли мои всегда были в Эйот Аббасе, с моей крошкой. Кристабель тоже казалась рассеянной, к ней снова вернулся грустный вид, и из ее горьких отзывов я заключила, что она разочаровалась в жизни.
Однажды она сказала:
— Что будет со мной, когда я стану не нужна, чтобы учить тебя?
— Ты можешь оставаться со мной, сколько захочешь, — ответила я.
— И превращусь в очередную Салли Нулленс или Эмили Филпотс?
— Такой ты никогда не станешь: ты и я — подруги!
Она отвернулась, но я успела заметить, что ее губы скривились в жалкой улыбке, которая всегда так расстраивала меня. Несмотря на ее отчужденность, мы все-таки были близки друг другу. И, кроме того, она знала обо мне больше, чем кто-либо в этом доме.
В тот год произошло многое, и моя мать очень беспокоилась. Со времени Папистского заговора, который показал, что конец нашей мирной жизни совсем близок, она не находила себе места. Я догадывалась, что она волновалась за отца.
Он был очень сильным мужчиной и не любил держать свое мнение при себе. Он был воспитан убежденным антикатоликом, а так как престолонаследником являлся Яков, герцог Йорк, который не делал секретов из своих симпатий, мать чувствовала, что может разразиться большое несчастье. Кроме того, отец был большим другом герцога Монмута, а мать всегда говорила, что этот человек был рожден неудачником.
Монмут, сын Карла II и Люси Уолтер, являлся самым колоритным мужчиной королевского двора сразу после отца. Он был красив, чего нельзя было сказать об его отце, и обладал большим шармом, но зато он был лишен изворотливости и хитрости, что были присущи Карлу, хотя был строг, беспощаден и достаточно храбр.
Король нежно любил его, и, пока Карл был жив, Монмуту прощались многие проступки, хотя его окружение изрядно боялось, что в один прекрасный момент он зайдет слишком далеко. И тем летом, казалось, так и случилось.
Было вполне понятно, что мать смотрела на дружбу отца с таким человеком, как Монмут, с волнением. Отец не столько был предан ему самому, сколько тем идеалам, которые тот защищал. Он говорил, что не затем пережил Республику и поддерживал роялистскую партию, чтобы потом власть перешла к какому-то изуверу-католику, который сразу после своего воцарения разожжет по всей Англии костры инквизиции. Когда речь заходила на эту тему, он сразу приходил в ярость, и я заметила, что мать, которая во всех других случаях ввязывалась с ним в словесную битву, теперь стала необычно молчалива. А когда мы впервые услышали о заговоре «Ржаного дома», она чуть не слегла от охвативших ее мрачных предчувствий. Это был глупый заговор, изначально обреченный на неудачу. Цель его заключалась в том, чтобы убить короля и его брата, когда они будут возвращаться с Ньюмаркетских скачек. Дорога пролегала мимо одинокой усадьбы, неподалеку от Ходдесдона, в Хертфордшире. Это поместье было известно по имени «Ржаной дом», и от него заговор и получил свое название. Домом владел некий Румбольд, который являлся одним из главных заговорщиков.
Но в тот раз судьба была настроена решительно против них. Во-первых, в Ньюмаркете, где остановились король и его брат, случился пожар, и они решили, что лучше вернуться в Лондон. Таким образом, они проехали мимо «Ржаного дома» задолго до того, как заговорщики ожидали их. Во-вторых, было найдено письмо, адресованное лорду Дартмуту, в котором во всех подробностях излагался этот план.
Только начало утихать волнение после Папистского заговора, который угас сам собой, подобно отсыревшему костру, как народу подкинули другую тему для разговоров. Заговор «Ржаного дома» с огромным воодушевлением обсуждался по всей стране. Был издан специальный указ о поимке подозреваемых, согласно которому нашедшему и доставившему кого-нибудь из подозреваемых полагалось вознаграждение в сто фунтов.
Вот тогда мать и начала беспокоиться еще больше. Она боялась, что отец мог быть вовлечен в заговор и что кто-нибудь, соблазненный такой громадной суммой, может предать его. Я слышала, как они обсуждали это.
— Говорю тебе, — сказал отец, — я не причастен ко всему этому! С какой стороны ни посмотреть, это было глупое дело, обреченное на провал. Кроме того, неужели ты думаешь, что я бы согласился на заговор, целью которого было убийство Карла?
— Я знаю о твоей привязанности к нему и о том, что он тоже любит тебя…
— И все равно считаешь меня способным на убийство того, кого я люблю?
— Но я знаю и о твоей привязанности к Монмуту, и о твоей мечте видеть его на троне.
— О, Белла, ты меня удивляешь! Я хочу, чтобы Монмут взошел на престол, но только потому, что иначе им завладеет Яков! То, чего я добиваюсь, есть наилучший вариант для нашей страны! Для тебя, для меня, для всех нас… Но если Карл останется на своем месте еще десять — двадцать лет…
— Я не могла поверить в то, что ты бы причинил ему вред!
И они, обнявшись, вышли в сад, на этот раз не скрывая свою нежную привязанность друг к другу.
Но, погрузившись в мысли о моем ребенке и постоянно думая лишь о том, как устроить так, чтобы мы побольше времени проводили вместе, я мало внимания уделяла этим заговорам. Как только я узнала, что отец в этом не участвовал, я сразу обо всем забыла: была попытка покушения на жизнь короля, виновные призваны к ответу, и на этом все закончилось.
