Бельканто на крови (СИ) - Володина Таня (книги онлайн полностью .txt) 📗

— Но она отрицает, — вяло запротестовал Мазини.

— Конечно, отрицает, и мы не можем добиться признания. Была бы здорова, я бы нашёл способ её разговорить, но она одной ногой в Домском соборе. И у Клее нельзя спросить, кто донёс на Маттео, — старикан прячется от меня в тюрьме! Поэтому я должен пойти к Стромбергу, хотя он последний человек, которого мне хочется видеть.

— Зачем, ваша милость? Что вы сделаете, если ваши догадки подтвердятся?

— Я убью его.

— Тогда вас тоже казнят. Это не спасёт Маттео, — проговорил упавший духом маэстро.

— Всё равно убью! Вы не представляете, Мазини, каким храбрым воином он был! Как держался в седле, как поднимал в атаку солдат! Даже в плену он обо всех заботился. Отец рассказывал, что Стромберг из личных денег заплатил выкуп за всех. Продал родовое поместье в Швеции, но никого никогда не упрекнул.

— Он достойный человек, ваша милость.

— Он им был! Был, пока не превратился в злобного, желчного, высокомерного ханжу! Отдать под суд влюблённого юношу только за то, что тот оказался смелее его самого! Разве это поступок офицера и благородного человека?

— Он никогда не проявлял свои чувства?

— Нет, я случайно догадался, — вынужден был сознаться барон.

— Это делает ему честь.

— Это лицемерие, Мазини! Он наказывает других за грехи, о которых сам мечтает.

— И, тем не менее, граф заслуживает уважения. Он удержался на краю пропасти и пытался удержать вас.

— Почему вы его оправдываете?

— Я не оправдываю. Я говорю, что если бы вы прислушивались к советам человека, которого считали вторым отцом, то сейчас бы не пришлось его убивать. Возможно, и Маттео не оказался бы в тюрьме. Все наши беды растут из прошлого, как тюльпаны из луковиц.

— Вы считаете меня виновным в том, что случилось?

— Скажу откровенно, ваша милость: если бы вы не затеяли игру с таким неискушённым юношей, как Маттео, никто бы не пострадал. Он считает, что навязывался вам против вашей воли, но я не так наивен, чтобы поверить в это. Я признаю, сейчас вы любите Маттео, но вначале вы играли подло и бесчестно.

— Синьор Мазини!

— Если позволите, я пойду спать. Весь дом спит, и даже Хелен перестала стонать. Господь милосерден, может, она поправится.

— Не смею задерживать. Спокойной ночи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍51

Ратман Клее повертел пузырёк из тёмного стекла и спрятал в ящик стола. Он знал, что настойка Финкельштейна принесёт желанное облегчение, но знал также, что не сможет исправно выполнять должностные обязанности. Он должен быть собран и строг, а настойка сделает его рассеянным и беспечным. Клее приказал привести синьора Форти и тяжело вздохнул, расправляя перед собой заключение лекаря.

Он плохо спал ночью. Ворочался от боли, размышлял над словами Финкельштейна и к утру признал их логичность. Если синьор Форти — не мужчина, то его анальные сношения с мужчинами — не содомия. Судебное уложение, которым пользовались в Калине с середины прошлого века, трактовало содомию как противоестественный разврат, к коему причислялись все виды плотских утех, кроме введения мужского органа в женскую утробу — единственно с целью излить семя в предназначенное богом место для зачатия новой жизни. Однако суровая трактовка не нашла поддержки среди горожан. Клее не сомневался, что калинские мужья и жёны развратничали всеми запрещёнными способами, изливая семя куда попало, поэтому со временем противоестественный разврат разделился на более противоестественный и менее.

На практике, которая сложилась вразрез с устаревшим законом, казнили только скотоложцев — за порчу чужой собственности и пассивных содомитов — за вопиющее осквернение своей. Мужчины, сохранившие телесную целостность, наказанию обычно не подвергались. Женщины, если не удавалось доказать факт проникновения, тоже отделывались общественным порицанием, а содомия между супругами так и вовсе перестала считаться преступлением.

Вид казни выбирал палач. Свен Андерсен предпочитал вешать и сажать на кол, хотя уложение предписывало сжигать или рубить головы. Возиться с дровами он не желал, а мечом владел плохо, поэтому из человеколюбия отказывался мучить преступников, кромсая их несчастные шеи. Впрочем, работы у него было немного — немудрено, что он не научился махать мечом.

Сложность дела синьора Форти состояла в том, что неопределённый статус не позволял его причислить ни к мужчинам, ни к женщинам. Клее раньше встречал кастратов, но все они лишились яиц или пениса (или всего хозяйства разом) в зрелом возрасте, и их половая принадлежность не вызывала вопросов. А синьор Форти и выглядел, и являлся по заключению лекаря бесполым существом. Что толкнуло его в объятия мужчин, Клее мог только догадываться. Он склонялся к наущению дьявола или же трагичной любовной истории, какие в Калине случались время от времени на потеху обывателям. Клее даже подозревал, кто вовлёк кастрата в блуд, но не собирался вторгаться в дела аристократов. Содомиты Верхнего города — головная боль губернатора Стромберга.

Младший Андерсен втолкнул синьора Форти в кабинет и встал у дверей с видом праведника. Клее поморщился:

— Подожди за дверью.

Андерсен разочарованно запыхтел и вышел. Клее отметил его излишнее рвение, сделал в памяти зарубку поговорить со Свеном и поднял глаза на синьора Форти. Тот стоял посередине комнаты, покачиваясь от слабости. На щеках его цвёл яркий румянец, а губы обметало лихорадкой. Неровен час, подхватил чуму.

— Вы знаете, что в Калине чума?

— Да, герр Клее.

— Семьдесят человек умерло. Люди обвиняют вас. Они считают, что чёрные мессы вызвали гнев господа, и он наслал на город чуму. Люди требуют вашей казни.

Синьор Форти с трудом сглотнул, словно у него болело горло, и сказал севшим голосом:

— Когда я был маленьким, в нашу деревню тоже пришла чума. Умерли все. Сначала младшая сестрёнка, потом бабушка, потом старшие братья, а через неделю с рыбалки вернулся отец. Его лодка была полна протухшей рыбы. Отец знал, что в деревне чума. Он слышал колокольный набат, видел чёрные флаги и боялся причаливать. Но любовь победила страх. Он вернулся домой и застал смерть мамы. А потом и сам заболел. — Маттео поднял голову и с тоской посмотрел в окно под потолком, откуда лился солнечный свет. — Тогда тоже стояла жара — почти как сейчас. Я пытался их хоронить, но не смог выкопать столько могил — мне было всего девять лет. Жаль, что я выжил.

— Вы хотите сказать, что господь вас пощадил, потому что вы были невинным ребёнком?

— Наоборот. Я думаю, он оставил меня потому, что смерть среди родных — привилегия праведников, а такой грешник, как я, должен умереть мучительной и позорной смертью под смех толпы.

Маттео закашлялся и вытер рот тыльной стороной ладони. Клее осторожно всунул искорёженные ступни в шлёпанцы, чтобы при необходимости быстро убежать из комнаты. Горячность синьора Форти его пугала.

— И в чём же ваш грех, синьор Форти? — спросил он осторожно.

— Запретные желания — мой грех.

— Но герр Финкельштейн, лекарь, который вас осматривал, — Клее ступил на зыбкую почву и тщательно подбирал слова, — заключил, что вы не являетесь полноценным мужчиной, и, следовательно, не можете испытывать греховных желаний.

Маттео горько усмехнулся:

— Будь оно так, я был бы счастлив.

— Но вы же кастрат.

— Кастрат, но не импотент.

Клее напрягся, почуяв невероятный, немыслимый успех. Неужели арестованный не понимал, что обрекал себя на смерть, когда мог отделаться лёгким наказанием?

— Вы считаете себя мужчиной? — Клее от волнения скомкал бумажку Финкельштейна. — Не женщиной, не ребёнком и не бесполым существом?

— Я и есть мужчина, герр Клее.

— Вы способны к эрекции?

— Да.

— К семяизвержению?

— Как выяснилось сегодня ночью — да.

— Что ж, — обрадовался Клее, — это всё меняет! Если вы полноценный мужчина, то ваши связи с другими мужчинами можно с уверенностью классифицировать как противоестественный разврат!