Пират моей мечты - Макгрегор Кинли (мир книг .txt) 📗

– Это лишь немногое из того, во что я готов посвятить вас, – хрипло прошептал он, склонившись к ее уху.

И тотчас же ушел прочь.

– Морган! – крикнула она ему вслед. – Куда же вы?

– Мне надо выкупаться. Приму холодную ванну, а после напьюсь.

Морган отхлебнул рому из высокого жестяного кубка. Внутри у него все горело. Но еще неистовее был пожар, пылавший в его чреслах. Он всерьез опасался, что просто не выдержит этой боли и испустит дух.

«Ты же мог взять ее!»

Она готова была уступить ему. Но он не дал воли своей страсти, он отпустил Серенити, обрекая себя на эти адские мучения.

«Значит, ты это заслужил!»

Все верно. Он не имел права так поступать с ней. Ведь после нынешней ночи она никогда уже не будет прежней. Серенити познала плотские наслаждения, она изведала, что значит утоленная страсть.

Он был несказанно зол на себя. Ему не следовало врываться к ней в каюту, чуть ли не силой тащить ее на палубу, ласкать ее так нескромно, так неистово…

Но если быть честным с самим собой, он вовсе не собирался этого делать, когда приглашал ее полюбоваться звездным танцем. Все вышло само собой. Его изначальные намерения были безупречны.

Хотя вообще-то не вполне… Он ведь мечтал о том, как они будут целоваться.

«Да полно тебе, Дрейк! Ведь ты давно решил, что соблазнишь ее! Не пытайся же лгать самому себе. Разве можно скрыться от правды?»

Выбранившись, он обхватил ладонями голову.

– Капитан!

При звуках голоса Барни Морган выпрямился. Старик стоял у входа в камбуз.

– Что вам угодно, мистер Питкерн?

– Ах, «мистер Питкерн»? Вот вы как! – с усмешкой воскликнул рулевой, входя в просторное помещение. – Вам, видно, худо приходится, коли вы так официально меня величаете, хотя мы тут вдвоем.

– Вдвоем? Ты хочешь сказать, что позабыл взять свою Пести?

Барни уселся за стол рядом с ним и доверительно сообщил:

– Я решил немного выпить, а моя Пести не выносит, знаете, запаха рома.

– Как и любая женщина, – кивнул Морган.

Барни выставил на стол кружку и плеснул в нее изрядную порцию любимого напитка всех моряков.

– Она у меня та еще ворчунья. Пожалуй, почище даже незабвенной Берты.

Услышав из уст старика имя его покойной жены, Морган нахмурился. Барни редко о ней говорил.

– То, что ты сюда заявился среди ночи, как-то с ней связано? – полувопросительно произнес он.

Барни с тяжелым вздохом поднял кружку и опорожнил ее почти до дна.

– Нынче ее рождение, – помолчав, ответил он. – Я тут подумал, а что бы она хотела получить в подарок, ежели бы до сей поры оставалась на земле. – Его жеваное лицо на миг осветила ласково-грустная улыбка. – Очень уж она у меня лилии любила. Мы весь наш садик ими засадили. Почитай, в медовый месяц только и делали, что копали да бросали в землю луковицы. Я-то думал, слишком ранняя для них пора, но Берта мне возражала. И оказалась права. – Он на мгновение задумался. – Знаете, она почти всегда оказывалась права, о чем бы мы ни поспорили. Даже когда прав бывал я!

Морган невольно улыбнулся, вспомнив Серенити и ту легкость, с какой она одерживала над ним верх почти в любом споре.

– Не жалеешь, что променял сушу на море?

Барни откашлялся.

– Нисколечко. Только о Берте. Вот о ком я по-настоящему тоскую.

Несколько минут прошло в молчании. Каждый думал о своем. Они стремились к несбыточному и понимали это, и у обоих на душе было уныло.

Барни допил остатки рома из кружки и снова ее наполнил.

– Коли кого любишь, жизнь кажется веселой сказкой, какой бы она ни была на самом деле, – глубокомысленно проговорил он. – Когда у меня была Берта, кажется, ел бы землю и спал в соломенной хижине, и все равно почитал бы это за счастье.

Морган задумался над его словами. Они отчего-то вызвали в его душе воспоминания о матери. Он плохо ее помнил, но одна картина навек врезалась в его память: отец и мать, веселые, смеющиеся. Мать играет на фортепиано любимую песню отца, он, стоя позади нее, склонил к ней голову и положил ладонь ей на плечо. Они были так счастливы, так полны друг другом, что не сразу заметили сына, остановившегося в дверях.

Картина эта часто потом возникала перед его внутренним взором, наполняя душу печалью.

Не забыл он и страшной тоски, в которую погрузился отец, когда матери не стало. Как часто он выходил из кабинета, где часами сидел, затворившись от всех, с красными заплаканными глазами! Он то и дело открывал часы-медальон, чтобы коснуться локона черных волос, который хранил под крышкой.

Даже теперь Морган, словно наяву, слышал голос отца, говорившего, что потеря земель и титула ничто в сравнении с безвременным уходом из жизни его несравненной Беатрис. Деньги можно заработать, титул восстановить, но любимого человека, ушедшего навсегда, никто не в силах вернуть.

Морган тяжело вздохнул при мысли, что самому ему не суждено изведать такую любовь. Он пройдет свой жизненный путь в одиночестве. И никому не будет дела до того, здоров он или болен, жив или уже отправился в мир иной.

И в этот миг он вдруг осознал, что в глубине души ему всегда хотелось знать, каково это – быть готовым умереть ради любимого человека, ощущать полноту жизни только лишь в его присутствии…

Каково это – внимать любимой женщине, которая шепчет, что любит тебя одного, что никогда не желала для себя иной участи, кроме как делить с тобой радости и горе?

Он снова обхватил ладонями голову. Ему хотелось бы услышать эти слова из уст Серенити.

– Дьявольщина!

– Морган! – встревоженно воскликнул Барни, приподнимаясь со стула. – Эй, капитан, что с вами? У вас такой вид, словно вы увидали рядом с собой привидение!

– Так, ничего особенного. В голову лезет всякая чепуха.

И в самом деле, мысль была глупой. Ведь, пробыв с ней наедине лишь несколько минут, он неизменно ощущал желание задушить ее.

Они совершенно разные. Трудно сыскать двух людей, которые так решительно не подходили бы друг другу. Он – реалист, она – мечтательница. Он убежден, что женщина должна знать свое место, она же полагает, что женщина должна наконец занять то место, какое сама для себя выберет.

Страшно помыслить, чему она научила бы детей, если бы Бог послал им потомство! Она привила бы дочерям бунтарский дух, и те возмечтали бы стать моряками и носили бы мужское платье!

Хотя, по правде говоря, Серенити в мужском костюме выглядела восхитительно. Едва ли не лучше, чем в платье Лорелеи.

Но стоило ему вспомнить об этом, как напряжение внизу живота усилилась настолько, что он глухо застонал, уронив голову на руки.

– У вас, мой капитан, никак пожар ниже ватерлинии? – лукаво обратился к нему Барни.

Морган поднял голову и озадаченно взглянул на него:

– Ты о чем?

– Пожар, говорю. – Барни понимающе ухмыльнулся. – Барышня улизнула, оставив вас ни с чем, и вы, поди, готовы бодаться, как стадо быков.

– Да полно тебе глупости болтать, – не желая признавать его правоту, буркнул Морган. – Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Еще как понимаете, – подмигнул ему Барни. – Я ж видел, как вы на нее глядели. Как дите на мятный леденец. А до чего ж близко стараетесь к ней придвинуться, когда она выходит на палубу и смотрит в море. Я ж ведь еще не ослеп, хотя и порядком состарился!

Стоило ли отрицать очевидное? Но, начав возражать старику, Морган уже не мог остановиться.

– У меня давно не было женщины. В этом все дело, – сказал он, обращаясь не столько к Барни, сколько к себе самому. – Ты ж помнишь, каково это. От вида любой юбки просто голова кругом идет.

Но Барни, судя по плутоватой улыбке, мелькнувшей на его морщинистых губах, не поверил ни единому его слову.

Вслух же старик произнес:

– Что ж, капитан, все в ваших руках. – Он выразительно покосился на свои замызганные штаны и прибавил: – Вы понимаете, о чем я.

Морган, откашлявшись, произнес вслух то, что уже не раз приходило ему в голову и нисколько его не радовало: