Королева его сердца - Валентино Донна (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗
Данте опять пронзила мучительная боль, на этот раз до самых сокровенных глубин его души. В тот же миг он обнял ее за плечи, поддаваясь порыву, в котором слились все оттенки чувств. Она не отпрянула от него, а наоборот, правда, едва ощутимо, прикоснулась к нему спиной. Тело Глорианы прильнуло к нему с таким трепетом, какого он не знал ни с одной другой женщиной. Данте крепче прижал ее к своей груди и, опершись подбородком на голову Глорианы, закрыл глаза, удивляясь тому, что она не вырвалась из его рук.
Ее аромат, ее мягкое касание, ее живое тепло вызывали боль страстного желания в его чреслах и дрожь в ногах. Средоточие его мужской силы наливалось жаждой тепла ее плоти, беспомощно прижимаясь к проклятому турнюру. Возможно, ему следовало быть благодарным этой детали ее платья, потому что он чувствовал в себе такую тяжесть и твердость, которую она могла бы объяснить только тем, что его каска и нагрудник расплавились, стекли вниз и застыли в бриджах могучим слитком.
– Что тебя пугает, Глориана? – Все тело Данте набухло, и даже его шепот словно загустел.
– Ты.
Пораженный, он отпрянул от Глорианы. Она искоса посмотрела на него через плечо, и он на миг увидел ее порозовевшую щеку. Он подумал о том, где еще на ее теле могла бы выступить эта краска смущения, но тут же волевым усилием заставил себя думать о другом, чтобы не дать своему возбужденному мужскому началу взять верх и не прижать ее снова в порыве страсти к своему огрубевшему телу, на этот раз лицом к лицу, чувствуя всей кожей ее грудь, и не вкусить этих сочных и сладких, таких многообещающих губ.
– Ты должна знать, что я никогда не причиню тебе вреда.
– Я… я это знаю. – Она смотрела на него в полном смятении, словно удивляясь собственным словам. – Но ты делаешь со мной такие ужасные вещи…
Гордость Данте потребовала защиты:
– Другие женщины не находили мои объятия и поцелуи такими… ужасными.
– О, ты имеешь в виду вчерашний вечер в конюшне? – У нее вырвался какой-то фальшивый, визгливый смешок. ^– Вовсе нет. Это было… гм… довольно приятно, но я не придала этому никакого значения. И нам, вероятно, не следует стоять так близко друг к другу здесь, на глазах у всех жителей Холбрука. Даже если они думают, что ты мой жених.
Пока она произносила эти слова, Данте получил ответ на вопрос о том, какие части ее тела краснели от смущения, – она краснела вся. Наиболее восхитительный бледно-розовый тон окрашивал ее лицо и шею и исчезал в вырезе корсажа. От мужчины не требовалось большого воображения, чтобы представить себе, как ее твердые, выступавшие вперед груди засветились бы жемчужно-розовым сиянием под его загорелыми руками.
Слова Глорианы бесцеремонно прервали его витание в облаках:
– Твоя беда в том, Данте, что ты заставляешь меня слишком много думать.
Это уже был удар по его мужскому тщеславию. Пока он был охвачен мыслями о необходимости защищать Гло-риану, пока его снедало желание, пока он наслаждался их близостью и прикладывал титанические усилия, чтобы сдерживать свою страсть, она, видите ли, думала.
– Данте Тревани, один из многочисленных поклонников, придворный шут, большая старая электрическая лампочка, цыган-акробат на трапеции и вообще обезьяна… – Данте вслух бормотал эти оскорбления, напоминая себе о том, как низко она его ставила.
Глориана прижала пальцы к губам слишком поздно, чтобы сдержать вырвавшийся против ее воли смешок:
– Моя мать всегда говорила, что такая беспокойная девушка, как я, могла бы задуматься о монастыре. Управляющий банком, вероятно, допустил ошибку. Нет никакой видимой причины для того, чтобы кто-то пытался держать меня подальше от Плезент-Вэлли.
– Ты считаешь, что существует какой-то заговор против тебя?
Глориана неопределенно пожала плечами; в глазах ее появилось замешательство:
– В твоих устах это звучит как бред. Мне хотелось бы, чтобы здесь была моя мать – она всегда знала, как следует поступить. Она обладала житейской мудростью и опытом. И делала все, что могла, чтобы научить меня всему тому, что знала сама.
– Например? – мягко спросил Данте.
– Например, тому, что жизнь женщины не должна быть сплошной тяжелой работой. Женщина может быть звездой и вправе никогда не думать о штопке мужских носков или о том, чтобы заработать на еду для голодной семьи – – хотя бы на тощего кролика и пригоршню дикого лука.
– Я не в состоянии понять женщину, которая презирает подобающие жене обязанности.
Данте мало находился в женском обществе и никогда не задумывался, на что женщины тратили свое время. Когда он навещал свою мать, она, как ему казалось, находила огромное удовольствие в том, чтобы, отпустив слуг, самой приготовить его любимое блюдо или же взяться за иглу, чтобы сшить ему какую-то особую одежду. Он не понимал, что ей давался с трудом каждый кусок, каждый стежок. И жены его друзей также не выказывали никакого отвращения к своей доле в этой жизни.
Он в замешательстве покачал головой:
– Женщины, которых я знаю, всегда казались мне счастливыми, окруженные своими детьми, цепляющимися за их юбки. Мужья их поддразнивали, похваливали приготовленную ими еду, игриво обнимали их за талию, а женщины смеялись и поругивали мужчин за то, что те отрывают их от кухонных забот.
– Прекрасно, – заметила Глориана. – Очень хорошо. – Она поморгала как бы для того, чтобы яснее видеть, и он забеспокоился, не выдали ли каким-то образом его слова потребности в семейной жизни, испытать которую на себе ему часто хотелось.
– Может быть, каким-то женщинам и нравится такой порядок вещей, – заговорила она, – но не мне. Нет, это не для меня. Мне это совершенно не нравится. Я женщина Карлайлов, и шоу-бизнес у меня в крови, понимаешь? Я подобна актрисе, рожденной и взращенной для сцены.
Возможно, ее профессия объясняла едва заметную вибрацию ее голоса и тоску, промелькнувшую в глазах. Тем, кто хочет развлекать других, необходимо овладеть искусством изображения ненастоящих чувств. Данте слушал все это и не мог понять, почему слова Глорианы так расходятся с ее поведением. Его невозможно было разубедить в том, что Глориана больше всего на свете желает счастливого замужества и материнства – простого человеческого счастья, без которого меркнет и теряет ценность все остальное на земле. Так почему же ее слова говорили об обратном?..
– Мне никогда раньше не приходилось встречаться с актрисой, – заметил Данте и тут же замолчал при мысли о том, что женщин, стремившихся на сцену, в его время осуждали. Как видно, такое отношение все еще не кануло в прошлое, если вспомнить жестокие реплики, только что брошенные ей в лицо из толпы жителей Холб-рука.
– Актрисы – женщины особенные. – Глориана заговорила с гладкой интонацией ученика, как попугай повторяющего выученные наизусть стихи. – Мужчина не может ожидать от нас, чтобы мы приковали себя цепями к какой-нибудь забытой Богом ферме, отказавшись от бурной атмосферы цирка, от наших мечтаний с такой же легкостью, с какой он может потворствовать своим прихотям.
– А как же насчет любви, Глориана? Неужели твоя мать ничего не говорила тебе о любви, вспыхивающей между мужчиной и женщиной и приводящей к тому, что в ее пламени расплавляются все различия?
Глориана улыбнулась и стала еще красивее от мечтательного выражения на лице, вызвавшего у него остров желание прикоснуться к ней.
– Любовь… О да, мама много говорила со мной о любви. Если мужчина действительно любит женщину, он должен отказаться ради нее от всего, и никак иначе. Именно этого я и жду, Данте. Я жду славного парня, который явится, привяжет своего белого коня к моему вагону-конюшне и последует за мной, куда бы мне ни вздумалось отправиться. И черт бы побрал землю, черт бы побрал его работу, черт бы побрал решительно все! Когда мужчина сможет посмотреть мне в глаза и сказать, что ему наплевать на весь этот хлам, тогда я буду знать, что он мужчина, стоящий любви.
Страсти Данте мгновенно остыли. Ему никогда не быть таким мужчиной, какого ждала Глориана. Он стоял перед нею, раздираемый желаниями, – его пожирала страсть к Глориане и в то же время постоянно терзала жажда использовать все возможности, оставленные им в прошлом: королева, целое королевство, трон, почет и уважение со стороны всех тех, кто когда-либо глумился над его положением… и месть, которая доставит ему истинное наслаждение, когда он возьмется за дело.
