Серебряная леди - Поттер Патриция (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
Он направил свою лошадь по широкой дороге, ведущей к особняку, к «Зарослям роз». Он и его лошадь были измождены и едва переставляли ноги. Животное служило ему верой и правдой, и будь он проклят, если решится убить его из-за своего страстного желания попасть поскорее домой.
Марш поборол нетерпение и подтачивающий его страх. В этой части Джорджии ему встретилось слишком много подожженных и брошенных плантаций, чтобы он не беспокоился о том, что ждет его впереди. Когда он сражался в Вирджинии, до него доходили слухи о жестокостях, творимых армией Шермана во время броска к морю и последующей оккупации, но то, что предстало его взору в реальности, превзошло все, что он мог вообразить.
Война развеяла почти все юношеские иллюзии; но ему удалось сохранить незапятнанными воспоминания о доме, мягкой траве, плодородных полях. Лучше всего он помнил мягкость и нежность матери и сестры. Его отец и брат — оба — были убиты в первые дни войны. Дальний родственник, кузен, взял на себя труд позаботиться о хозяйстве. И несмотря на то, что Марш в течение года не получил ни одной весточки от матери и сестры, он заставлял себя думать, что это оттого, что между ними находится армия северян.
Дорога сделала последний поворот к дому, он в нетерпении вгляделся вдаль и замер как вкопанный. На том месте, где некогда стоял особняк, уродливо торчали кверху остатки двух из шести печей обгоревшего дома.
Зловещее молчание царило там, где некогда было шумно и людно. Птицам негде было вить гнезда. Даже ветру не за что было зацепиться. Старинная дубовая аллея, ведущая к дому, была срублена, а деревья пущены на костры, вокруг которых, очевидно, грелись завоеватели.
От большого количества хозяйственных построек, когда-то окружавших господский двор — двух амбаров, конюшен и домиков рабов, — осталось лишь полуразрушенное жилище рабов, дверь его можно было с легкостью выбить ударом ноги. Она болталась на единственной петле, периодически ударяя в уцелевшую стену дома. Одинокий, глухой звук удара лишь подчеркивал безмолвие, царившее над руинами былого великолепия; убогость и заброшенность, поселившиеся на месте достатка.
Сад с разбитыми в нем клумбами, который лелеяла его мама, зарос сорняками; лишь несколько розовых кустов упрямо пробивались к свету. Некогда плодородные поля тоже поросли сорняками.
Марш медленно направился к небольшому фамильному кладбищу, где под сенью чудом уцелевшего дерева покоились его предки. На фоне величественных каменных надгробий странно выделялись два простых деревянных креста.
Салли Кантон и Мелисса Кантон. Под именами обеих женщин была начертана дата смерти: июнь 1864.
Марш Кантон, командир партизанского соединения, ветеран всех самых опасных сражений этой братоубийственной четырехлетней войны, молча стоял перед могилами матери и сестры и чувствовал, как слезы подступают к глазам. Он даже не сознавал, что плачет, пока на руку ему не упала горячая влага. И в этот момент душа его умерла.
Тогда ему было двадцать пять.
И он покинул пепелище, оставленное ему в наследство, и ушел, чтобы никогда не возвращаться на место своего беспечного благоденствия. И не вернулся даже тогда, когда выяснил, что произошло в том роковом июне.
Марш тряхнул головой, прогоняя наваждение. Однажды он ушел от разрухи. Ему следует поступить так и сейчас. Он еще раз обвел взглядом то, что осталось от салуна. Почему это место так притягивало его? Почему он так настойчиво желал получить то, что, в этом он мог поклясться, не имело для него ровно никакого значения — свой дом?
Проклятая скомканная бумажка, документ, была неким знаком, указанием на начало чего-то нового.
Начало? Больше похоже на финал, подумал Марш, мысленно подсчитав сумму, необходимую для восстановления салуна. На это уйдет все, что у него есть.
Он еще может уехать отсюда.
И что дальше? Брать следующий кровавый заказ? Снова убивать? Боже! Для него убийства стали совершенно обыденным делом. На службе у последнего хозяина он убил двух мужчин. Одного, защищаясь, когда тот угрожал Маршу. Второй совершил убийство ребенка. Смерть обоих была заслуженной. Но когда Кантон покинул город, где это случилось, он испытал внутреннее замешательство и угрызение совести, которой у него не было. Ничего подобного раньше с ним не случалось. Сейчас, в момент ослепляющего самоанализа, Марш понял, что давно ищет возможность личного спасения.
Ледяная Королева. Женщина — владелица салуна. Очевидно, она приложила руку, чтобы создать дурную славу заведению, хозяином которого становился он. Это был вызов.
Ну что ж. Может быть именно это ему и надо, чтобы почувствовать себя снова живым.
Черт! Что-то он расчувствовался. Все это дело выеденного яйца не стоит. Не нужно ему это заведение, особенно если оно пробуждает воспоминания, которые лучше не бередить.
Марш бросил окурок на пол и раздавил его носком ботинка.
А сейчас ему надо выпить. Очень надо.
И почему бы не заглянуть в бар напротив? Осколок зеркала на стене отразил его свирепый, волчий оскал. Марш расстегнул куртку из плотной теплой шерсти и медленно направился через улицу в салун «Серебряная леди».
Глава вторая
В «Серебряной леди» было все, чего не было в «Славной дыре».
Марш вынужден был признать, что, по всей видимости, это был самый лучший салун из тех, что ему довелось посещать еще с довоенных времен, а тогда он был вхож в наиболее респектабельные заведения Ричмонда и Вашингтона. Кроме того, «Серебряная леди», определенно, была одним из самых просторных салунов.
Ярды твердой, прочной древесины, натертой до блеска, простирались вплоть до роскошного бара, вырезанного из красного дерева, который занимал всю ширину зала вдоль его задней стены. Часть помещения занимали приспособления для азартных игр: две рулетки, несколько столов для игры в покер, стол для игры в «Черного Джека», во главе которого царствовал элегантно одетый крупье.
Слева возвышалась небольшая сцена, на которой было установлено пианино. Лестница у задней стены вела куда-то наверх и обрывалась небольшой площадкой, сужающейся до размеров коридора.
Зал утопал в сиянии люстр, свет которых отражался в многочисленных зеркалах и усиливался блеском прекрасно натертого пола.
Нежно-голубые бархатные занавеси обрамляли окна и сцену.
Салун выглядел гостеприимно, даже дружелюбно. Такое чувство впервые возникло у Марша в заведении подобного толка. Недалеко от входной двери находился уставленный кушаньями стол. По свободному пространству зала были разбросаны столы и стулья для гостей. Немногочисленные мужчины — некоторые в компании хорошеньких девушек из заведения — потягивали через соломку охлажденные напитки, редкое нововведение в сапунах Запада, и Марш предположил, что стоимость льда измеряется астрономическим числом.
Стоило Маршу приблизиться к стойке и присесть, как перед ним, словно из-под земли, появился улыбающийся бармен:
— Что прикажете, мистер?
— Виски, — бросил Марш.
Мужчина понимающе кивнул и налил солидную порцию виски в кристально чистый бокал. Марш был потрясен. В салунах Запада чистота была редкостью. Марш сделал глоток и вынужден был отдать должное отменному вкусу напитка, крепкого, неразбавленного.
— Вы недавно в нашем городе? — поинтересовался бармен.
Марш кивнул. Бармен, неплохо вышколенный и обученный, когда следует поддерживать беседу, а когда лучше от нее воздержаться, ограничился вопросом:
— Еще стаканчик?
Марш снова кивнул. Ему было полезно принять внутрь, чтобы сравнение «Серебряной леди» со «Славной дырой» не было чересчур болезненным.
К Кантону нерешительно приблизилась молодая светловолосая женщина.
— Вы не будете возражать, если я присоединюсь к вам?
Марш пристально разглядывал девушку. Она, как и виски, была «супер», выше всяких похвал. Ей было лет восемнадцать или около того. Ему нравились женщины постарше, но она была нежна и прелестна, и от нее исходило трепетное чувство незащищенности. У этого создания были выразительные глаза кофейного цвета, а в ее улыбке беспомощная искренность и отсутствие опыта девушки из заведения. Если бы Марш хотел разделить с девушкой компанию, он бы выудил кое-какие сведения из нее об этом заведении и его хозяйке, но он был в дурном расположении духа. Вид разрушенного салуна всколыхнул запретные воспоминания, а сознание того, что его надул жалкий, проигравшийся картежник, подпитывало нарождающийся гнев.
