Тяжесть венца - Вилар Симона (полные книги txt) 📗
– Я не знал ничего о том, что после Эдуарда Ланкастера вы еще раз были замужем. Не об этом ли Филипе Майсгрейве вы беседовали с Перси?
Анна протяжно вздохнула и мягко высвободилась из его объятий. К ней уже настолько вернулось самообладание, чтобы осознать, что если кто-то заметит их в эту минуту, то не одна Джеральдина Нил получит пищу для досужих пересудов.
– Когда-нибудь я вам все расскажу, Уильям, – сказала Анна, поднимаясь и оправляя складки платья. – Сейчас я слишком потрясена услышанным, мне надо все обдумать.
Она направилась к замку, а Уильям, подобрав лютню и плащ, заторопился следом.
– Возможно, то, что Глостер объявил вашу дочь своей, не так уж и скверно.
Анна повернулась к юноше. В сумеречном полусвете она едва могла разглядеть его лицо.
– Видите ли, леди Анна, герцог Глостер безгранично любит своего сына, и, если Кэтрин станет зваться его дочерью, она будет окружена таким же почетом и преклонением, как и Джон Глостер.
– Но это неслыханно – отнимать у матери дочь! Больше того – если Ричард объявит Кэтрин своим ребенком, он будет иметь на нее все права. Я не позволю ему это сделать!
Уильям остановил ее, схватив за руку.
– Ради самого неба, не идите наперекор воле супруга! Вы будете в безопасности, пока открыто не восстанете против него. Что плохого в том, что ваша дочь станет принцессой дома Плантагенетов?
О, этот мальчишка, рассуждающий с трезвой мудростью старика. Анна долго думала об этом, лежа в своей бескрайней постели. Уильям ненавидел Ричарда Глостера, ведь тот лишил его свободы и хозяйничает в его владениях. Но он не идет ему наперекор, стремясь найти окольный путь. Может, он и прав, так и следует действовать. Открытая схватка ни к чему не приведет. Прав Уильям и еще в одном: если Ричард объявил Кэтрин своей дочерью, девочке ничего не грозит.
Заколебался язычок подвешенной на треножнике лампы. Дверь приотворилась, и в проеме показалась Матильда Харрингтон, затем прозвучал осторожный стук. Странная манера!
– Я догадалась, что вы не спите, и принесла успокоительный липовый отвар.
Если леди Матильда и недолюбливала и осуждала за многое свою госпожу, однако Анна не могла представить, кто мог бы лучше справиться с ее обязанностями.
Она приняла дымящуюся чашу. Статс-дама взбила Анне подушку – обтянутый лиловым шелком круглый валик, набитый орлиным пухом, с кистями, но не отошла, а осталась стоять подле нее, сложив руки. Казалось, она ожидает момента, чтобы забрать у Анны чашу, но лицо ее было напряженным, а уголки губ подергивались.
Анна покосилась на нее.
– Я слушаю вас, леди Харрингтон.
– Ваша честь, нам давно следовало бы поговорить. Возможно, сейчас и не самое подходящее время, но я не намерена больше откладывать, ибо это крайне важно.
Леди Матильда глубоко вздохнула.
– Для начала скажу, что вы роняете свое доброе имя, уделяя столько внимания юному Уильяму Херберту.
Анна поставила питье на поднос и вернула его статс-даме.
– Разве наследник графства Пемброк недостаточно родовит, чтобы состоять в услужении у герцогини Глостер?
– Госпожа моя, вовсе не это я имела в виду. Я хотела сказать, что слишком уж явно вы предпочитаете общество Уильяма Херберта. Это бросается в глаза, когда кто-то становится явным фаворитом.
Анна невольно усмехнулась.
– Святая Дева, но Уильям Херберт гораздо моложе меня. Это совсем еще мальчик!
– Но очень красивый, прекрасно развитый для своего возраста и весьма неглупый. Приблизив его в отсутствие супруга, вы можете скомпрометировать себя, в особенности, когда станет известно, в каком вы положении.
Анна смотрела на нее столь недоуменно, что чопорная статс-дама потеряла самообладание. Лицо ее покрылось алыми пятнами.
– Миледи, я буду откровенна. Герцог Глостер оказал мне честь и доверие, поведав о вашем замужестве в Пограничье. Вы отнюдь не дитя, и я не понимаю вашего преступного легкомыслия. Я наблюдаю за вами вот уже более месяца, и за это время вы ни разу не попросили меня о некоторых интимных услугах, в каких нуждается каждая женщина в известные периоды. Из этого я сделала вывод, что вы в тягости. В таком случае вы проявляете вдвойне безрассудство, не объявив об этом и надолго уединяясь с юным Хербертом, не говоря уже о верховой езде. Ваш долг перед Господом родить герцогу Глостеру наследника, а вы так много времени уделяете верховым прогулкам, что это может привести к… Что с вами, миледи? Не хотите ли вы меня уверить, что не знали?..
Анна смотрела на нее, округлив глаза в изумлении. На ее лице было самое беспомощное и растерянное выражение, какое когда-либо приходилось видеть леди Матильде. Статс-дама растерялась. Анна же, наконец справившись с собой, до крови прикусила нижнюю губу и махнула рукой в сторону двери.
– Завтра… Завтра поговорим обо всем.
Оставшись в одиночестве, она долго глядела прямо перед собой застывшим пустым взором. Ей хотелось убедить себя, что это не так, что единственная ночь с ее увечным мужем – как она старалась не вспоминать ее! – прошла бесследно. Но чем больше она думала об этом, тем отчетливее понимала, что Матильда Харрингтон права. Перемены, что произошли в ее жизни после однообразного существования в монастыре Сент-Мартин ле Гран, настолько захватили ее, что она перестала обращать внимание на свое состояние. Теперь она припомнила и головокружения, которые порой принимала за признак утомления, и то, с какой жадностью набрасывалась на острые яства… Вспомнила она и иное – легкие боли в пояснице после верховых прогулок, покалывание в груди. Не оставалось никаких сомнений.
– Беременна!.. – ошеломленно прошептала Анна. – О Пречистая Дева, неужели я понесла от Ричарда Глостера?
Третий ребенок. Когда-то ей нагадали, что у нее будет трое детей, и она верила в это. Она ждала, что после Дэвида у них с Филипом будет еще дитя, однако после тяжелых вторых родов больше не беременела. И все же она не теряла надежды, что случится маленькое чудо. Теперь тот ребенок, которого она так желала подарить Филипу, родится от Ричарда Глостера…
Анна откинулась и закрыла глаза. Ее вдруг охватила странная апатия. Ребенок Ричарда означал его полную победу над ней. Теперь остается лишь одно – подчиниться. Глупо вести борьбу, ставить условия, требовать чего-то от человека, чье дитя носишь во чреве. Отныне она принадлежала ему безраздельно.
– Я больше не твоя жена, Филип, – тихо прошептала она, чувствуя, как слезы, выкатываясь из уголков глаз, скользят по вискам. Она испытывала отвращение к самой себе. Собственное тело сделалось ей противным, словно внутрь ее забралось ужасное насекомое и притаилось там – огромный паук с лицом герцога Ричарда Глостера. По ее спине пробежала дрожь.
«Я избавлюсь от него. Я буду носиться верхом, я буду бегать по лестницам, пока не избавлюсь от этого плода, либо сверну себе шею!»
Однако на другой день Анна не поднялась с постели. Она не желала никого видеть, отказывалась есть, безразличие могильной плитой навалилось на нее.
Лишь под вечер Матильде Харрингтон удалось заставить ее выпить немного молока со взбитыми яйцами.
– Вы не должны себя так вести, – сурово заявила она. – Вас приняли и полюбили как супругу наместника Севера Англии, и ежели Господу было угодно так скоро послать вам наследника, то вы должны этому радоваться. И учтите: едва весть о вашей беременности будет оглашена, немало честных англичан станут поминать вас в своих молитвах, прося небо о вашем благополучном разрешении от бремени.
Анна утомленно перевела взгляд на статс-даму. Знала ли эта женщина, что означал для нее этот ребенок? Это был крах всех ее надежд на будущее, полное поражение. Она, Анна Невиль, столько боровшаяся с судьбой, так стремившаяся выстроить жизнь по собственному разумению, лежала, поверженная в прах той новой жизнью, что теплилась внутри ее. Даже став женой Ричарда, она надеялась бороться, и это горячило ее кровь, веселило и давало надежду на будущее. Теперь же она понимала, что судьба посмеялась над нею. Всего одна ночь – и он получил ее целиком и полностью, поставил на ней свое клеймо, пробрался даже внутрь ее. «Так было угодно Господу», – сказала сегодня леди Матильда. Оставалось смириться, и Анна смирилась. И вместе с этим в ней словно угас огонь. Она потеряла интерес к замку. Отказалась от ежедневных конных прогулок и, хотя и видела, что Уильям этим безмерно огорчен, не сочла нужным объяснять ему причину…
