Эмма и граф - Маршалл Паола (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
Он не мог знать, что, когда ей предложили работу в Лаудвотере, она снова оказалась бы в безвыходном положении, назвав свое настоящее имя. И почему она должна оправдываться? Почему должна объяснять, что, как он и предполагает, смутно мечтала о мести ему, унизившему ее, но забыла о мщении, когда влюбилась в мужчину, каким он стал? И, полюбив, не смогла рассказать правду о себе.
Вместо всего этого она просто сказала: — Я ничего больше не должна объяснять вам, милорд, — и, заметив обращенные на них жадные взгляды, попыталась овладеть своими чувствами. — Боюсь, что мы устраиваем бесплатный спектакль.
Наблюдатели увидели их огромное напряжение даже после стольких лет разлуки, и многие задали себе вопрос, что же здесь происходит.
— Вы правы, — все так же непреклонно ответил он. — И поэтому давайте отложим разговор. Мне кажется, что двери за нами ведут в коридор, в конце которого есть приемная, где мы сможем поговорить без свидетелей.
Вот этого Эмма не хотела. Остаться с ним наедине было бы для нее пыткой. Ей хотелось броситься к нему в объятия и спросить: что случилось с нашей любовью? Почему вы так холодны? Но она ведь знала почему. Она отвергла его во второй раз, и теперь, когда он обнаружил обман, его любовь превратилась в ненависть. Он считает, что все в ней — ложь, как в его первой жене, предавшей его.
— Нет. Я не вижу необходимости в дальнейшем разговоре.
Она смотрела на его суровое лицо, враждебную позу, и сердце ее разрывалось.
Он не желал принимать подобный ответ.
— Нет? Безусловно, вы должны ответить «да». Вы должны мне это, и вы пойдете со мной.
Он протянул ей руку так, что отказ принять ее привлек бы еще больше внимания, чем их совместный уход.
Эмма взяла его под руку, и они направились в приемную, очень похожую на ту, где много лет назад она услышала его насмешки.
Комната была маленькая, с прекрасным камином. Каминную полку поддерживали две изящные мраморные русалки. Ниши по обе стороны камина украшали прекрасные фарфоровые статуэтки, а перед низким книжным шкафом с новейшими романами стояли глубокие кресла. На столике лежало вышивание леди Каупер.
Их не волновала окружающая красота. Их устроила бы и лачуга рабочего. Милорд отпустил Эмму и жестом приказал сесть. Эмма отказалась.
— Я постою, милорд.
— Стойте, сидите — мне все равно, — нелюбезно ответил он, но заговорил не так сурово: — Вероятно, я бестактен, но куда, черт побери, подевалось ваше заикание? Раньше вы едва могли выговорить слово, а теперь вашему красноречию мог бы позавидовать любой оратор в парламенте!
Эмма не выдержала и рассмеялась, и с удовольствием увидела, что выражение его лица смягчилось. И какое имеет значение, если ее смех несколько истеричен, раз удалось немного растопить полярные льды, громоздившиеся между ними.
От смеха ее глаза наполнились слезами, она икнула, умолкла и заметила, что милорд протягивает ей свой носовой платок.
— Успокойтесь, — еще более смягчившись, сказал он, — вы должны признать, что необыкновенно и странно преобразились...
— Из толстой девицы в прекрасную лесную нимфу, — прервала его Эмма, вытирая глаза. — Но ваше преображение еще более странно, милорд.
— Мое? Я вас не понимаю. Конечно, я стал немного серьезнее...
Эмма снова прервала его:
— Признаю, что у вас не было ничего столь прискорбного, как мое заикание, чудесным образом исчезнувшее в вечер бала леди Корбридж, но вы должны признать, что были легкомысленным денди, посещавшим все лондонские салоны, и взгляните на себя сейчас. Вашей серьезности мог бы позавидовать любой оксфордский профессор. Вы заняты управлением шахтами и поместьем, претворением в жизнь проекта железных дорог. Вы чаще одеты как один из ваших егерей, а не как светский щеголь. Я едва узнала вас, когда встретила в Лаудвотере.
— А я вас совсем не узнал, — осмелел милорд. — Хотя много раз что-то неуловимое удивляло меня, но я никогда не мог понять, что... А ваши последние замечания лишь усиливают мое восхищение вашим красноречием... так отличным от прежнего молчания.
— Почему мы это делаем? — беспомощно прошептала Эмма, возвращая ему платок, но он отмахнулся и озадаченно переспросил:
— Что делаем?
— Попрекаем друг друга свершившимися переменами.
— О, я не попрекаю вас. Наоборот, я от души восхищаюсь умной и двуличной соблазнительницей, какой вы стали, — язвительно возразил милорд и с пафосом добавил: — Почему вы сбежали, Эмма? Почему вы отказали мне десять лет назад и почему во второй раз покинули меня?
— Не я нужна была вам десять лет назад, вам нужны были мои деньги, — честно ответила Эмма.
Милорд опустил голову. Он не мог отрицать правдивость ее слов. Ему вспомнилось предсказание старой цыганки: когда ты впервые встретишь свою любовь, то не узнаешь ее... и он не узнал.
— Это было тогда. Вы не были женщиной, ставшей гувернанткой Тиш. Тиш убита горем после вашего исчезновения. И я... овладел... вами в Лаудвотере не ради ваших денег. Я считал, что у вас совершенно нет денег. Я снова спрашиваю вас. Почему вы дважды отвергли меня?
Он не смог произнести «мою любовь». Обжегшийся ребенок боится огня. Она не говорила, что любит его, и страх нового отказа удержал его от признания. Несколько минут назад, впервые увидев ее, он чуть не сошел с ума, решив, что она оставила его ради другого любовника или нашла другого любовника, бросив его. Теперь он был уверен, что это неправда, но шок, который он испытал от ее нового превращения, вселил в него неуверенность.
Эгоцентризм прежнего Доминика Хастин-гса, уверенность, что любые его желания исполнятся, сгорели в годы тяжелого труда и уединения, посвященные спасению Лаудвотера.
Он хотел жениться на богатой — и женился, а богатство обратилось в пыль и пепел. Он хотел полюбить красавицу, и это его желание исполнилось. Но красавица жена никогда не любила его. Она предавала его снова и снова. Он надеялся наслаждаться праздной жизнью графа Чарда, владеющего прекрасным дворцом Лаудвотера. Он стал графом Чардом, а теперь и титул, и Лаудво-тер висели, как жернова, на его шее. Вместо праздности он приговорен к изнурительному труду ради спасения наследства.
Эмма права. Он сильно изменился. Если бы он снова стал юным Домиником Хастингсом, эгоистичным и беспечным, не совершил ли бы он снова те же ошибки? Ему хотелось верить, что нет, но он слишком хорошо знал, что именно страдания, труд и разочарования заставили его больше думать о других и забывать о себе. И кроме того, он не хотел испытывать новые страдания и не хотел причинять боль другим.
Эмма что-то говорила, и он заставил себя прислушаться.
Наблюдая за его внутренней борьбой, так очевидной ей, Эмма поняла, что должна сказать ему правду... о том, что случилось десять лет назад и совсем недавно в Лаудвотере.
— Сначала я скажу, почему бежала из Лаудвотера. По тем причинам, которые я изложила в письме к вам. Вы не говорили со мной о любви и не упоминали о браке. И, судя по вашим первым ухаживаниям, вы начали свою кампанию, не собираясь жениться, если достигнете успеха. Вы думали обо мне лишь как о вероятной любовнице, и именно поэтому я держала вас на расстоянии так долго и в конце концов предпочла побег.
Он опустил голову. Он не мог возражать, она говорила правду — во всяком случае, о начале их отношений. Любовь пришла позже, когда он понял силу этой женщины, под стать своей собственной.
— Я также расскажу, почему ответила отказом на ваше предложение десять лет назад, хотя, несмотря на давность, причиню боль нам обоим. Мне будет больно говорить, вам будет больно слушать. Может, вы помните, а может, и нет нашу встречу в Гайд-Парке накануне вашего предложения. Вы спросили меня, собираюсь ли я на бал к леди Кор-бридж в тот вечер, и я ответила что нет, потому что мой отец ожидал гостей к обеду, на котором я должна была присутствовать.
Но когда я сказала ему, что вы собираетесь говорить со мной и с ним на следующий день, он отпустил меня на бал, чтобы мы могли встретиться. Я помчалась туда как на крыльях... Теперь я знаю, какой непривлекательной казалась вам, но тогда я думала, что вы чуть-чуть любите меня, в то время, как я...
