Бельканто на крови (СИ) - Володина Таня (книги онлайн полностью .txt) 📗
— Я больше не верю в таинство покаяния. Какой смысл в религии, если в решающий момент ты остаёшься один на один с дьявольским наваждением? Я устал бояться и бороться. Я больше не хочу жить. Если господь создал меня жалким, глупым и неправильным, пусть сам со мной и разбирается.
— Он создал тебя чудесным! Наградил талантом и добротой! Ах, Маттео, это моя вина! Я так был занят музыкой и женщиной, что слишком поздно заметил твои муки. Бедный мой мальчик! Только бы его милости удалось то, что он задумал!
Мазини сжимал в кармане записку, в которой было написано: «Не дайте им его казнить, я добуду Карлсону складочное право, я обещаю! Готовьтесь переехать в мой дом». Маттео вскричал:
— Вы разговаривали с этим человеком?! Маэстро, ведь это он меня погубил!
— Ты ошибаешься, Маттео! Я тоже ошибался. Я стоял на пути твоего счастья, думая, что защищаю от невзгод. Простишь ли ты меня когда-нибудь?
— Я не понимаю вас.
— Он любит тебя, Маттео! В городе чума, но барон не спрятался в своём безопасном замке, а бегает по всему Калину, пытаясь тебя спасти. Он не предавал тебя.
— Эрик не любит меня, он сам мне сказал!
— Ах, догадаться о приходе любви способно только очень мудрое сердце! Но когда оно такое неопытное, как твоё, или такое упрямое и безрассудное, как сердце барона Линдхольма, — жди беды! Он понял, что любит тебя, только тогда, когда потерял.
По щекам маэстро скатились две слезы. Глаза Маттео тоже заблестели:
— Господи, почему теперь, когда я смирился и подготовился к смерти, ты посылаешь мне призрачную надежду? Как мне успокоить душу? Эрик меня любит, а на рассвете я должен умереть! Что может быть несправедливее?
Барон принял ванну, побрился и встал перед зеркалом. Он разглядывал себя как чужого человека, пытаясь увидеть глазами Стромберга. Ему хотелось знать, что притягивало графа. Несомненная физическая привлекательность не объясняла болезненную тягу: при желании граф мог найти множество красивых юношей. Дерзкий характер? Взрывной темперамент? Или… разительное фамильное сходство с покойным бароном Линдхольмом?
Эрик босиком прошлёпал до стены и взглянул на картину, где знаменитый голландский живописец запечатлел его отца юным и очаровательным. Те же веснушки, та же скандинавская рыжеватость и до странности яркие порочные губы. Короткий сине-жёлтый мундир не скрывал соблазнительный изгиб бёдер.
— Отец, твой командир, твой соратник, твой лучший друг сегодня прикоснётся к твоему единственному сыну. Если ты знал эту часть его натуры, почему ты меня не предупредил? — спросил Эрик у портрета.
Отец молча улыбался. Какие тайны скрывались за его непроницаемой улыбкой?
Эрик поднял руки, чтобы Юхан надел на него белоснежную шёлковую рубаху.
Солнце село, исчеркав небо фиолетовыми полосами, а птичьи песни умолкли, когда барон появился на пороге губернаторского дворца. Его провели в зал, устланный толстыми шерстяными коврами и обставленный изящной французской мебелью. В этом зале Стромберг ударил Эрика, когда тот швырнул в него кальсоны Маттео. Эрику казалось, это было не с ним. Кто-то другой бахвалился победой, которую должен был скрывать, как самую сокровенную тайну. Скольких несчастий они могли бы избежать!
Эрик нетерпеливо расхаживал по комнате. Его опыт в fellatio ограничивался принятием удовольствия, однако он не сомневался, что роль дарующего ласки у него тоже получится. Он настроился сделать всё быстро и хладнокровно, а потом вычеркнуть это событие из памяти, как пустяковое недоразумение. Помилование Маттео стоило десятка неприятных минут.
Граф всё не появлялся. Два солдата преграждали путь во внутренние покои дворца, в то время как выход на улицу никто не охранял. Но Эрик убегать не собирался. Он попросил напомнить графу о своём присутствии, и вскоре пришёл чопорный камердинер и сообщил, что граф лёг спать.
— Он лёг спать, когда я жду его?! Он знает, что я здесь?
— Разумеется, ваша милость.
— Он ничего не просил мне передать?
— Нет.
— Что же делать? Он нужен мне срочно!
— Ждите, ваша милость.
Барон растерялся. Он думал, что Стромберг с нетерпением его ждёт. Мысль о том, что граф спокойно лёг спать, уязвляла гордость. Он мерил шагами просторную комнату, переходя от одного окна к другому. Отсюда не видны были стоявшие на рейде русские линкоры, зато как на ладони лежал Нижний Калин.
Эрик увидел фонари у Домского собора, где днём и ночью причащали больных, нуждавшихся в божьей помощи. Проследил цепочку светившихся окон до самого тётушкиного дома на Главной улице. Разглядел костры на монастырском дворе и упёрся взглядом в Ратушную площадь, где трое плотников сооружали эшафот. Эрик вскрикнул и перегнулся через подоконник. Он не ошибся: солдат-тюремщик держал факел, а плотники споро стучали топорами и молотками. Эрик замер, наблюдая за их работой. Значит, Карлсон не поверил словам барона и распорядился приготовить эшафот — на этот раз в центре города, а не у Южных ворот, занятых войсками обороны. Сердце забилось от тревоги. Эрик забрался с ногами на подоконник и угрюмо наблюдал за ночной жизнью осаждённого и зачумленного города.
Через час первые рассветные лучи полыхнули над крышами золотым сиянием, но барон этого не заметил. Он смотрел на здание тюрьмы, прижавшееся к Ратуше так тесно, что два всадника между ними не разминулись бы. Где-то там, в подземных казематах, готовился к смерти Маттео.
— Ваша милость, — послышался тихий голос.
Эрик неловко спрыгнул на пол. Ноги одеревенели от долгого сидения, а во рту высохло. Глаза щипало от напряжения и бессонной ночи. Он отрывисто спросил Томаса:
— Что?
— Следуйте за мной.
56
Бесшумно ступая по коврам, они прошли через анфиладу роскошных комнат и попали в концертный зал. С щемящим чувством барон шагнул на плиточный пол, сплошь покрытый зелёными и красными пятнами от огромных оконных витражей. Нижний город ломался и расплывался в цветных стёклах. Мужские статуи притихли в нишах, а на сцене перед клавесином сидел граф Стромберг. У его ног выстроились вазы с увядшими цветами, источавшими одуряюще-гнилостный аромат, а позади сияла гигантская луна в окружении пятиконечных звёзд. Декорации после выступлений Маттео ещё не убрали. Граф одним пальцем нажимал на клавиши, и, несмотря на убогость игры, Эрик узнал мелодию — «Я презираем и обесчещен».
Барон задрожал от гнева. Граф нарочно выбрал этот зал, чтобы напомнить о Маттео и причинить лишнюю боль. Эрик сделал несколько глубоких вдохов, больше похожих на судорожные всхлипы утопающего, и остановился в центре зала. Эхо остановилось три шага спустя. Томас взбежал на сцену по лестнице и вопросительно обернулся. Эрик последовал за ним. Он встал за спиной Стромберга, разглядывая туго заплетённую косичку и не зная, что делать дальше. Его решимость истаяла, как летняя балтийская ночь, и он ощущал только беспомощность перед волей, многократно превышавшей его собственную.
Стромберг бросил играть и развернулся к Эрику. Откинулся на спинку стула и недвусмысленно раздвинул ноги, обтянутые чёрными суконными штанами. Ничего более унизительного Эрик в своей жизни не испытывал. Стыд накатывал на него горячими волнами, мешая дышать. Хотелось убежать со сцены или броситься на графа с кулаками, но Эрик покорно опустился на колени, стараясь не смотреть на Томаса, стоявшего за плечами Стромберга, как безмолвный страж. Он бы не вынес сочувствия пажа!
Одеревеневшими пальцами Эрик расстегнул пуговицы на поясе графа и отогнул плотную ткань. Белая рубашка прикрывала пах, но Эрик увидел очертания возбуждённой плоти. «Это обычный пенис», — подумал он, пытаясь унять панику.
Внезапно он вспомнил, что на этом месте, где он застыл в позорной коленопреклонённой позе, много раз стоял поющий Маттео. На Эрика обрушилось осознание необратимости происходящего. Какой злой рок бросил кроткого итальянского мальчика в тюрьму, а высокородного барона — к ногам беспощадного графа?
