Зима в раю - Арсеньева Елена (читаем книги бесплатно .TXT) 📗

Как странно: у «Шевроле» номер 96 04 RDE, почти такой же, какой был у такси, на котором работал Дмитрий: 69 04. Стоп! Да как же Дмитрий сразу не заметил, что это не частный автомобиль, как он подумал сначала, а такси? Ну, тогда ясно, что внутри «Шевроле» никто Ренату не пытал, не жег ей подбородок спичкой.

И скорей всего, Сергей сказал правду: девчонка и впрямь сумасшедшая.

Дверь бистро позади Дмитрия распахнулась и захлопнулась, выпустив клуб теплого, напоенного спиртным духом воздуха и обрывок голоса Гарделя. Париж, как начал в тринадцатом году сходить с ума по аргентинскому танго, так и продолжал по сей день.

Дмитрий вспомнил, как ходил когда-то в танцевальную школу Мишель-Михайленко на уроки танго вместе с Варей Савельевой. Кстати, из-за танго все у них с Варей и сломалось… Дмитрий Аксаков в ту пору пытался уволиться из армии и ужасно франтил: носил монокль, одевался так, что вызывал невероятное отвращение у Вариного отца, миллионщика и владельца ресторации «Марсель». Дмитрий с тех пор навеки запомнил мелодию, которая так часто звучала из патефона в танцевальной школе и зазвучала сейчас: «Madreselva».

Ему вдруг остро захотелось вернуться в бистро, дослушать Гарделя и выпить еще граппы. Но нет, друзья, мы больше в эти игры не играем, так и спиться недолго, в одиночку-то. Такое уже было, было – мысленно погрозил он себе пальцем и двинулся к станции метро, которая находилась неподалеку и так и называлась – «Пон-Неф». Строго говоря, до авеню Трюдан вполне можно и пешком дойти, но за час, не меньше, и нога разболится так, что потом всю ночь не будешь знать, как и куда ее пристроить. Лучше на метро, благо сейчас можно не ужиматься, не трястись над каждым сантимом. У него есть деньги. Деньги, которые, однако, нужно еще отработать…

Он спустился в подземку, взял билет, прошел через турникет.

А интересно, Сергей правду сказал, что просто отвезет Ренату домой и не причинит ей никакого вреда? Или все же…

«Не думай ты об этом! – сказал себе Дмитрий с покровительственной, отеческой интонацией, которая часто звучала у Сергея. – Все равно не узнаешь правды! И вообще, меньше знаешь – лучше спишь. Да и что тебе до какой-то девчонки, которая заставила тебя испытать такие страдания?»

Ничего, ровно ничего. Однако он почему-то не мог отвязаться от мыслей о ней. Не мог – и все!

– Там кто-нибудь есть, за занавеской? – Это было первое, что спросил Верин, когда вошел в Лелькину комнату и окинул ее взглядом.

– Раскладушка моя стоит, – вызывающе сообщила Лелька. – Сплю я там. А что, не веришь? Ну так пойди посмотри.

Верин дернулся – вроде бы и в самом деле собрался заглянуть за занавеску, но остался на месте.

– Так ты где спишь-то? Здесь, – ткнул пальцем в диванчик, – или там?

– Когда одна – там, – усмехнулась Лелька. – А когда с ночевальщиком – здесь. Раскладушечка моя хилая, в чем только душа держится, как начнем скакать – развалится, в одночасье на полу окажемся. Не веришь? Да и впрямь пойди погляди.

Лелька смотрела с вызовом. Верин чуть хмурился, озираясь.

Сомневается он, вот какая штука. А зря. Сегодня закуток за занавеской и впрямь пуст. Няню Лелька с братом еще с утра унесли к соседке на целый день. Заплатили, конечно, за присмотр, а как же? Обыкновенно, когда к Лельке приходили гости, няня тихо, почти не дыша, лежала за занавеской, не стонала, не охала, не просила воды или поесть – терпела муку мученическую, слушая, как диван ходуном ходит. Там ее маленькая девочка, Лизонька, Лелечка, валяется с чужим мужиком, зарабатывая деньги и дурную славу. И еще кое-что.

Деньги нужны были, чтобы жить. Слава нужна была, чтобы поймать самую крупную, самую дорогую добычу. Кое-что нужно было для того, чтобы успокоиться.

Они с няней никогда не говорили о Гошкином плане, не обсуждали его, не хвалили и не ругали. Лелька знала, что няня во всем поддерживает брата. О да, она любит Лельку, жизнь за нее отдаст… но при этом и ее собственная, и Лелькина жизнь для няни ничего не значат по сравнению с жизнью Гошки. И себя, и любимую девочку Лелечку няня воспринимала лишь как подспорье для Гошки. Топливо для некоей печи, которую он разжег – и в которую готов бросить и себя, и близких. Да, Леля знала, что Гошке тоже предстоит взойти на эшафот. И если он столь безапелляционно требует жертвы от сестры и няньки, то лишь потому, что уже принес свою жизнь в жертву. И ему еще предстоит тернистый путь страданий.

Лелька чувствовала, нет, всем существом своим знала – долго ждать Верин не будет, придет нынче же. Она приготовилась. На работу отправилась в обычном сереньком костюмчике: у них в заготконторе директор – сущий советский монах, держит людей строго, и Гошка наказал с ним не ссориться, за работу держаться – кому это надо, если ее выгонят вон, как шалаву? И потому на работе Лелька была сама скромность, просто гимназисточка, даже и не поверишь, какие финтиля она выделывает для клиентов, как резвится с ними – чуть ли не на абажуре качается! На работе у нее юбка ниже колен, пиджак на все пуговицы застегнут, блузка до самого горла законопачена. Однако сегодня она завернула в газетку и прихватила с собой все, что могло понадобиться для вечера: кофточку в обтяг, с глубоким вырезом, короткую юбчонку, которая была так обужена, что знай лезла вверх и с каждым шагом делалась еще короче, сетчатые чулки невероятной красоты и соблазнительности, купленные из-под полы за безумные деньги (ровно ползарплаты ушло на одну пару, а поскольку Лелька на всякий случай брала две, туда вся зарплата ухнула). Ой, сколько денег идет на бельишко, на чулочки, на портниху, маникюршу, парикмахершу, на сапожника – старого театрального сапожника, который шьет изящные туфельки на каблучке по прежним еще колодкам, чудом сохранившимся у него в мастерской…

Она била по клавишам своего замшелого «Ремингтона» (единственно, чем не нравилась Лелька ее работа, это тем, что никак не удавалось отрастить длинные ногти, они то и дело ломались на западающих, тугих клавишах) с невиданным упорством. Уже и начальник промаршировал мимо секретарского отдела, как всегда не прощаясь (это было ниже его достоинства, а вот хватать Лельку за ляжечку, когда она приносила очередную сводку заготовки в кабинет, – вполне с тем достоинством гармонировало), уже и уборщицы расползлись по кабинетам (у них в заготконторе всегда убирались с вечера), а Лелька все усердствовала, лишь изредка позволяя себе минутную передышку. Нет, не для того, чтобы папироску выкурить, а чтобы подбежать к окну и украдкой, сбоку, не высовываясь, глянуть на улицу.

Приедет? Что-то долго его нет… А если осечка? Неужели Гошка ошибся и неправильно Верина просчитал?

Она как раз маялась у окошка, когда на противоположной стороне улицы мелькнула знакомая черная приземистая «эмка» [12]. На таких «эмках» разъезжали облисполкомовские чины.

Ага! Приехал!

Сердце так и забухало в горле, однако Лелька смирила волнение, нашла спасение в привычной насмешливости. Ну конечно, товарищ ответственный начальник не мог себе позволить промочить ножки в той слякоти, которая за день покрывала улицы Энска! Да и прекрасно, значит, Лелька нынче проедет по городу, как принцесса. Нет, не принцесса – королева! Говорят, у них там, в проклятом буржуазном мире, выбирают самую красивую девушку и назначают ее королевой красоты. Лелька смогла бы, наверное, получить этот титул, ведь она – вылитая мать (только глаза отцовы), а мама была в самом деле удивительной красавицей.

Однако спустя минуту Лелька поняла, что мечты ее – нет, не о победе на конкурсе красоты, а о поездке на легковушке – не сбудутся. Из «эмки» выгрузилась высокая фигура в сером пальто, и автомобиль немедленно уехал.

– Ну вот, – сердито сказала Лелька, – слабо девушку прокатить, да?

Но тотчас решила, что нельзя так много ждать от Верина. Довольно, что вообще приехал, а мог бы ведь и не появиться. Но все-таки она зацепила его вчера, крепко зацепила. Гошка молодец. Прямо колдун какой-то!