Продавцы теней (СИ) - Друбецкая Марина (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT) 📗
Серебристая туша дирижабля величественно плыла над взлетным полем новенького аэродрома, за ней тянулся императорский стяг. Было известно, что царствующая чета находится там, внутри воздухоплавательного аппарата. После приземления Николай и Александра вышли на веревочный трап. Однако их выход позволено было снимать только Александру Ожогину, только ему предоставлялось высочайшее разрешение на синематографическое портретирование представителей царствующего Дома. Ожогин… Лара Рай… электрические лампочки… пожар… Эйсбар потряс головой, отгоняя видение. Впрочем, этот фрагмент был изъят тогда из киножурнала — обсуждалось, что император подверг себя и царицу большой опасности, ступив на борт воздухоплавательного аппарата, и что не стоит волновать общественность.
У Эйсбара на пленке имелось начало подъема дирижабля в воздух: несколько десятков офицеров, которые держат крепежные канаты, сам полет, развевающийся стяг, запрокинувшая головы толпа на взлетном поле. Котелки, смокинги, пиджачные пары, мундиры, шляпки, пелерины, кружевные зонтики… Удивленные лица, с недоверием и улыбкой смотрящие прямо в объектив. Была еще небольшая сценка, тоже не показанная в киножурнале: около опустевших трибун одиноко стоит столик буфетчика, ветер опрокидывает бокалы, буфетчик пытается их ловить, следующий порыв опрокидывает бутылки, из них льется по столу пенящаяся жидкость, и уже сам буфетчик в ажиотаже сбивает со стола многоярусный поднос с пирожными. Настоящая комическая сценка — именно за это эпизод из киножурнала и вырезали. Но в негативе он остался, и теперь Эйсбар нашел ему место в монтажном ряду, сделав прелюдией к взрыву дирижабля, по поводу которого у них с Долгоруким происходил окончательный разговор в ресторации гостиницы «Метрополь». Долгорукий упирался. Не то чтобы отказывал, но и не давал согласия.
Они сидели в углу зала со знаменитым полупрозрачным потолком цветного стекла, сквозь который лился мягкий окутывающий свет.
— Скажу вам честно, Сергей Борисович, даже для нашего проекта взрыв дирижабля оказался достаточно финансовоемкой акцией. Может ли быть какое-то альтернативное решение? Вы сказали, у вас есть хроника…
— Странно, князь, что вы идете на попятную в самый неподходящий момент. Вы предлагаете переписывать сценарий? Сейчас? Это исключено. Хроника будет использована фрагментарно — кстати, необходимо позаботиться о том, чтобы были улажены все вопросы по ее использованию с «Пате-Гомон», они законные владельцы съемки. — Долгорукий кивнул, и Эйсбар продолжил: — Мне нужны крупные планы дирижабля в воздухе. Он должен быть украшен шелковыми полотнами с изображением фамильного герба царствующей семьи. Я понял, что мы не можем показывать августейшие лица в окнах дирижабля, хотя, надеюсь, вы понимаете, в контексте дальнейшего взрыва это было бы фурором, но согласен с вашими доводами. Однако мне кажется, мы могли бы показать принцесс, которые с земли смотрят на плывущий сквозь облака воздухолет. Их хрупкие, будто хрустальные профили, тончайшие линии, как средневековое кружево… — начал фантазировать Эйсбар.
— Минуточку-минуточку, Эйсбар, — перебил его Долгорукий. — Вы что, имеете в виду прямое покушение на особ? — Долгорукий отставил в сторону чашку с кофе и пристально посмотрел на режиссера.
— Но вы же хотите напугать общество, романтизирующее бунт, по-настоящему, не правда ли? И вы читали сценарий — с того момента в него не добавлено ни строчки, — жестко ответил Эйсбар и потянулся к фарфоровому кофейнику.
Молниеносно подскочил официант, успел поднять сосуд раньше, и тонкая черная струйка уже лилась в чашку Эйсбара. Долгорукий смотрел на него внимательно и изучающе, как будто перед ним был не человек, а расписание движения поездов. У него мелькнула мысль, что такой принципиальный автор, как Эйсбар, вполне может спровоцировать несчастный случай. Несчастный случай со счастливым попаданием на пленку. Впрочем, не это предположение подтолкнуло его к решению.
— Так-так-так… по-настоящему… романтизирующее… Хорошо, вы правы. Конечно, никаких лиц высочайших особ ни в воздухе, ни на земле. Не будем напоминать о том, что они ступали на борт дирижабля. К тому же, как вы знаете, вышел указ о запрете публичного кинематографического показа Их Величеств, кроме специально оговоренных случаев. Но взрыв дирижабля пусть остается. — Долгорукий откинулся на спинку стула. Принятое решение его успокоило, а небольшое движение бровей привело в движение застывшего неподалеку официанта, который уже нес к столику поднос с коньяками. — Есть у нас один должник городской казне, вот ему и сделаем предписание по поводу вашего воздухолета. И я прошу вас обойтись без жертв. Этого не нужно для фильмы… — Он хотел добавить, что сама фильма — суть тот самый дирижабль, но еще и с пушками на борту, взрезая воздушный океан, гипнотизирует толпу, а та, откинув фуражки, шляпки, тюрбаны, кепки, канотье, платочки, завороженно смотрит на него. Однако такие вещи не стоит говорить режиссеру. Это потом, если потребуется. Для будущего.
Взрыв сняли с единственного дубля — Гесс не подкачал. Чтобы подстраховаться, он организовал съемку с трех камер. Одну из них затащил аж на наблюдательную вышку аэродрома. Блики от яркого апрельского солнца блеснули на обшивке величественной махины, ослепили зрителей холодным сиянием, туловище дирижабля вздрогнуло, будто тяжело вздохнуло: «О-ох-ох-ох!» — и разломилось почти посередине, а потом разлетелось во все стороны страшным фейерверком. Отдельно были сняты падающие хрустальные бокалы с тонкой резьбой по ободкам; холеные люстры, стекляшки которых трепетали как крылья купидонов; распластанные, словно гибнущие птицы, книги. До середины клавиатуры вонзился в землю рояль. Ножи и вилки с вензелями почти фехтовали в воздухе — Гесс потел не один час над замедленной комбинированной съемкой. Грязной поникшей тряпицей валялся в луже белый императорский стяг — символ поруганной и погибшей России. Шляпы, сумочки, шахматные фигуры были разбросаны среди бликующих на солнце луж — такого двусмысленного эффекта злорадства со стороны Природы Эйсбар не ожидал. Просто неожиданно из-за облаков выглянуло безалаберное весеннее солнце и ударило по отражающим поверхностям. На дальнем плане валялась детская коляска. Гесс предлагал убрать ее из кадра, но Эйсбар воспротивился. Около коляски склонил голову на лапы несчастный спаниель — тряпочки ушей, грустные глаза. Сняли его общий план.
— Давай крупный, — сказал Эйсбар Гессу.
Гесс долго устанавливал ножки штатива в бугорчатой поверхности поля. И так было нехорошо — неровно, и сяк. Солнце ушло за облака — Эйсбар напрягся, — потом опять вынырнуло.
— Я готов, — наконец сказал Гесс.
— Но приятель наш четвероногий, кажется, вышел из образа, — отозвался Эйсбар, указывая на спаниеля, весело ловящего собственный хвост. Он повернулся к ассистенту: — Ваши предложения?
— Подождем, когда пес проголодается и снова затоскует.
— Сколько ждать?
— Ну, час, наверно.
Эйсбар саркастически улыбнулся. Повернулся к Гессу.
— Э, нет. Даже не думай, Серж, — ответил тот на его немое предложение. — Я не дам тебе ударить собаку. Не со мной. — И даже отступил на два шага от камеры.
Эйсбар наклонил голову, сжал кулаки. Где, наконец, этот ассистент, вечно теряющий очки!
— Как вас? Вечно забываю! Алексей! Идите к собаке…
— Серж, не чуди, — повторил Гесс. — Вели принести деревянные ящики. Поставлю камеру на высокую точку прямо над псом, он вытянет шею и будет тебе прекрасный взгляд, исполненный усталого любопытства: что же там? Там, по ту сторону жизни. А?
Эйсбар кивнул. Ящики принесли. Гесс забрался с камерой на верхотуру, установил камеру. Пес вскочил, запрыгал, затанцевал, закрутил обрубленным хвостом. Эйсбар сжал кулак.
— Алексей! Где вас черти!.. Палку, несите палку! Дайте ему по задним лапам! Да сильней!
— Эйсбар! — раздалось сзади. Он резко обернулся. Кто там еще? Ленни стояла у него за спиной, глядя на него расширившимися от ужаса глазами. — Эйсбар! — тихо повторила она.
