Настоящая любовь - Бэлоу Мэри (читать книги бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
Сейчас он крепко обнимал Марджед, находя силы и утешение в ее теплом обмякшем теле. Она обхватила его талию руками и положила голову ему на плечо. Она не вырывалась – он услышал как будто далекое эхо собственного голоса, велевшего ей не делать этого. И в то же время она не была вялой или безжизненной в его руках. Она дарила ему утешение и покой своим присутствием.
Ему казалось естественным, что он обратился к ней, хотя действовал бессознательно, порывисто. В конце концов, это Марджед. Он был ее любовником. Они любили друг друга всего две ночи назад. Но она не знала об этом. Он для нее оставался врагом.
Герейнт поднял голову и ослабил объятия. Все равно ему было не скрыть, что он плакал. Он уже не помнил, когда в последний раз плакал. С ним этого не случилось ни на похоронах дедушки, ни когда хоронили его мать. Наверное, в последний раз он проливал слезы в двенадцать лет, когда был в Тегфане, а его не пускали навестить мать.
Марджед откинула голову, посмотрела ему в лицо и не сразу убрала руки с его талии.
– Ты можешь себе представить большую жестокость, – спросил он, – чем изгнание бедной беременной женщины из церкви, когда все отвернулись от нее, тем самым заставив влачить жизнь изгоя в такой беспросветной нищете, что она даже не знала, сумеет ли накормить своего ребенка с наступлением следующего дня? Причем делалось это из христианских побуждений.
Несколько секунд она смотрела на него, потом опустила руки, хотя не отступила назад.
– Нет, – ответила она, – мне такое трудно представить.
– Даже если бы она была виновна, – продолжил он, – разве благочестивые прихожане твоей церкви не понимают, что любовь и есть основа христианства? Ничего больше. Только любовь.
Он не был знатоком христианского учения, но ему казалось, что именно это несет в себе Евангелие – благую весть, а не строгий свод законов и правил.
Она ничего не ответила. Возможно, подумала, что он не тот человек, которому следует проповедовать любовь и христианство.
Он почувствовал, что должен идти. Убраться подальше от этого дома. Но не один. Он избежит одиночества, как избежал компании, когда покидал церковное кладбище. Хватит с него одиночества. Герейнт взял ее за руку так, что она не могла вырваться, и повел на крутой склон возле дома, на самую вершину выступавшей скалы. Там открывался вид на много миль: чередующиеся холмы и долины. И там был ветер. Он трепал их, развевая ее платье и его плащ.
Марджед не пыталась вырвать руку. И рука ее не лежала безжизненно – она слегка согнула пальцы.
– Иногда мама шутила, – сказал он. – «По крайней мере на заднем дворе у нас великолепная панорама, – приговаривала она. – Лучший вид в стране».
Они стояли и смотрели на ландшафт. Марджед молчала. Их плечи не касались друг друга.
– Она была женой моего отца, – тихо произнес он. – Дала жизнь сыну. Благодаря ей я выжил, она отдала мне всю свою любовь, какой я никогда больше не знал, научила меня всему самому важному в жизни. Она была моей матерью, моей мамочкой, и вдруг, когда мне исполнилось двенадцать, оказалось, что она может испортить мне жизнь. Поэтому я не должен никогда больше видеться с ней. Не должен никогда ей писать или получать от нее письма. Она была валлийкой, принадлежала к низшим слоям – убийственное сочетание. Если в доме деда и говорили о ней, то всегда с презрением. И мне внушали мысль, что я должен презирать ее.
– И ты послушался? – спросила Марджед.
– Нет, – ответил он. – Ни на одну секунду я не почувствовал к ней презрения.
Возможно, это было единственным его утешением. Но он так и не смог рассказать матери о своих чувствах к ней. Когда наконец он увидел ее, она была мертва.
– Марджед, – сказал он, – ей предоставили домик. Она прожила в нем лет шесть, до самой смерти. Она была совсем одна?
– Нет, – ответила Марджед. – Не совсем. Многие люди попытались загладить свою вину. Надо признаться, они бы не делали этого, если бы не выяснилось, что она состояла в законном браке, но все равно для этого им потребовалась определенная смелость. Некоторые заходили регулярно. Кажется, миссис Вильямс подружилась с ней. Я… я бывала у нее несколько раз. Она так и не вернулась в церковь.
Герейнт вдруг понял, что сжимает ее руку чересчур крепко, и ослабил пальцы.
– Мне не позволили ни вернуться сюда, ни написать кому-нибудь, – сказал он. – Мне предстояло стереть свое прошлое, как будто его никогда и не было. Не важно, что дедушка и все остальные называли меня Джералдом. Я превратился в Герейнта Марша, виконта Хандфорда – английского джентльмена, чья жизнь началась в двенадцать лет.
Сам того не сознавая, он повел ее вниз со скалы, и они еще немного побродили по холмам. Ему казалось естественным делиться с ней своими мыслями, своею болью. В конце концов, она была его возлюбленной, его любовью.
Она словно переступила границу времени. То, что происходило, не могло случиться ни в это время, ни в этом месте. Разумом она понимала, что не должна выслушивать подобные речи, которые могли бы сделать его в ее глазах человечным. Она могла бы сказать себе, что он ее враг, человек, которого она ненавидит больше всех на свете. И если он страдает, то все равно ей этого мало. Она могла бы напомнить себе, что любит другого мужчину, с которым сошлась, пусть и на короткое время. Она любила мужчину, который был этому человеку заклятым врагом. Она могла бы вспомнить, что предпочла отправиться на холмы, а не идти домой, потому что ей хотелось подумать, помечтать о Ребекке.
Но иногда разуму не справиться с естеством. Она шла рядом с Герейнтом, держала его руку, слушала его, внимая не только словам, но и его страдающему сердцу, и не могла ни думать, ни чувствовать того, что велел ей долг.
Это был Герейнт, и он нуждался в ней.
– Я всегда думал, что когда-нибудь вернусь, – сказал он. – Вернусь домой к матери, когда закончу образование. Мне казалось, они тогда будут удовлетворены. Я думал, что буду принадлежать сам себе. Я думал, что вернусь к ней и окружу ее заботой и любовью на закате дней, ведь она любила и заботилась обо мне в начале моей жизни. И даже когда узнал, что она умерла, мне казалось, что я возвращаюсь домой. Мне казалось, что я смогу здесь утвердиться и остаться навсегда. – Он набрал в легкие воздуха и с шумом выдохнул.
Ей вдруг захотелось идти с ним совсем рядом, чтобы можно было положить голову ему на плечо. Она подавила этот порыв, напомнив себе, что он граф Уиверн.
– Дома никакого не оказалось, – сказал он. – Его просто не было. Нигде. Для меня нигде не нашлось места. Я везде был чужим.
– Твой дедушка… – начала было она.
– Нет, – перебил он.
Она вспомнила красивого, высокомерного, самоуверенного юношу, который приехал из Англии на похороны матери и держался как настоящий англичанин.
– Марджед, – сказал он, – хотя, конечно, теперь поздно извиняться, но я сожалею о том, что произошло. Глубоко сожалею. Я, не подумав, решил добиться тебя силой, того утешения, которое, как мне казалось без всякой на то причины, ты сама мне предложила. Но я действительно тебя любил. Ты продолжала оставаться моим чудесным другом. Я так и назвал тебя, рассказывая своей матери о том дне, когда ты подружилась со мной и угостила меня ягодами. Ты помнишь?
Она сглотнула, подавив слезы.
– Да, – последовал ответ.
Он остановился и повернулся к ней.
– И за это тоже прости, – сказал он, приподняв ее руку, но так и не отпустив. – Я похитил тебя и заставил выслушивать жалостливые излияния. Вообще-то мне не свойственно жаловаться, Марджед. Просто тебе не повезло, что ты подвернулась мне под руку. Можешь послать меня к черту – там мне самое место, – чуть заметно улыбнулся он.
Да, она должна это сделать, подумала Марджед, прикусив нижнюю губу. Он больше не Герейнт. Он граф Уиверн. «Почему ты не обратил внимания на мои мольбы помочь Юрвину? – хотелось ей спросить. – Почему ты тогда забыл о нашей чудесной дружбе?» Но ей вовсе не хотелось услышать ответ.
