Великолепие чести - Гарвуд Джулия (бесплатные версии книг .txt) 📗
Все это очень обеспокоило барона. Услышав рассказ Энтони о случившемся, Векстон едва удержался от гневного возгласа. Похоже, его верный воин тоже утомился от возложенных на него обязанностей, хотя никогда и не жаловался. Дункан полагал, что Энтони, пожалуй, предпочел бы пасть в смертельном бою, чем продолжать охранять жену своего господина.
Прошло немало времени, прежде чем Дункан понял, в чем причина такого легкомысленного поведения Мадлен, и был уверен в правильности своей догадки. Суть дела заключалась в том, что Мадлен наконец-то почувствовала себя в безопасности. В бреду, сама того не подозревая, она рассказала Дункану почти все о своем детстве.
Мадлен росла спокойным ребенком, почти не приносившим хлопот окружающим. Мать девочки всегда старалась оградить ее от отца и брата, но после смерти матери Мадлен целых два года находилась под опекой Луддона. Именно тогда она познала боль и жестокость, научилась скрывать свои чувства и понуро молчать, когда ей хотелось смеяться или плакать, — и все для того, чтобы не привлекать к себе внимания.
Когда Мадлен отправили жить к отцу Бертону, ей понравилось пребывание в его доме, но Дункан сомневался, что она могла вести себя в его доме, как пристало обычной девочке. Возможно, она стала даже более замкнутой. Барону не верилось, что она могла шалить и веселиться в обществе старого священника, который, возможно, зависел от нее еще больше, чем Мадлен от него.
У отца Бертона девочка научилась умению держать себя в руках. Дункан понимал, что священник прикладывал немало усилий, чтобы помочь ребенку выжить. Дядя научил ее скрывать свои настроения от старшего брата, к которому она вот-вот должна была вернуться: ведь ни Мадлен, ни отец Бертон поначалу не знали, что визит девочки в дом дяди растянется на долгие годы. Мадлен постоянно опасалась того, что Луддон в любое мгновение может объявиться у отца Бертона и отвезти ее в свой замок.
Страх приучил ее к осторожности. Но едва ощутив себя в безопасности, Мадлен и думать забыла о своей обычной сдержанности.
Дункан понимал Мадлен лучше, чем она сама. Временами она казалась даже сумасбродной, но на самом-то деле Мадлен так торопилась жить, что забывала обо всем на свете. Она вела себя как ребенок, едва вставший на ноги, однако барону даже доставляло удовольствие наблюдать за ее попытками сделать первые шаги.
Но вот уж чего Векстон сам не мог постичь, так это своего за столь короткое время изменившегося отношения к Мадлен. Он отправился в крепость Луддона, чтобы захватить его сестру в плен, отомстив этим за Аделу. Как говорится, око за око!
И все шло как надо, до тех пор пока Мадлен не согрела ему замерзшие ноги.
С этого момента все переменилось. Не признаваясь себе в этом, Дункан тогда же понял, что отныне они с Мадлен связаны друг с другом навсегда. Он никогда ее от себя не отпустит.
А потом эта неожиданная для всех женитьба на Мадлен.
На следующее утро после нее воины Луддона ушли от замка барона Векстона.
Не проходило и дня, чтобы Дункан не придумывал все новых и новых объяснений своему смелому поступку, пытаясь дать ему хоть какое-то разумное обоснование.
В понедельник Дункан говорил себе, что связал судьбу с Мадлен, желая дать ей надежное убежище, место, где бы она ничего не боялась.
Во вторник барон утешал себя тем, что женился, потому что хотел переспать с Мадлен. Для порядочного человека, каким он считал себя, это была веская причина.
В среду его точка зрения менялась, и он начинал убеждать себя в том, что взял Мадлен в жены из-за ее слабости и незащищенности. Она нуждалась в защите могущественного господина. Стало быть, им руководило чувство сострадания.
Но наступал четверг, и в голову Векстона приходило новое объяснение: он женился на Мадлен не только для того, чтобы защищать ее, но и чтобы убедить девушку в собственной значимости. Ведь бедняжке пришлось немало пережить в компании Луддона, постоянно старавшегося доказать, что Мадлен — не больше чем пустое место, вещь, с которой можно обращаться как угодно. Она потеряла веру в себя, в то, что кто-то может оценить ее по достоинству. Мерзавец Луддон издевался над ней целых два года, а затем надумал отправить к дяде, мгновенно забыв о самом существовании сестры. Только этим можно было объяснить, почему он позволил Мадлен жить вдали от дома целых десять лет.
Давая Мадлен свое имя, барон хотел показать, как высоко ценит ее.
Теряясь во всех этих размышлениях, Дункан рассчитывал на то, что сумеет проводить в обществе жены бурные ночи, а днем по-прежнему принадлежать только себе. Это казалось ему вполне разумным и легко достижимым. Ведь удавалось же ему до сих пор отгораживаться от своей семьи! Он умудрялся быть и властелином, и братом, и одно не мешало другому. Так будет и с Мадлен. Пусть она и нашла путь в его сердце — пусть! Но это вовсе не означает, что из-за нее он изменит привычный образ жизни.
Целую неделю все эти мысли не давали ему покоя, раздражая барона, как порой раздражают какие-то надоедливые и непонятные звуки. В пятницу, ровно через две недели после его женитьбы на Мадлен, разразилась буря.
Едва Дункан подошел к замку, как услышал за спиной громкий крик Эдмонда. Обернувшись, барон увидел, что его жена спешит к конюшне. Но вдруг двери конюшни с треском распахнулись, и оттуда выбежал Силен, сумевший выскочить из стойла. Раздувая ноздри и опустив голову, жеребец несся прямо на Мадлен, громко стуча по земле копытами. Еще мгновение — и огромный конь затопчет ее до смерти.
Вслед за Силеном, размахивая уздечкой, бежал конюх. Третьим мчался Энтони. Оба мужчины кричали Мадлен, чтобы она отскочила в сторону, но, вероятно, из-за стука копыт она ничего не слышала; во всяком случае, Мадлен ни разу не посмотрела в их сторону.
Векстону казалось, что гибель его жены неминуема.
— Не-ет!!! — услышал он собственный бешеный вопль. Дункану казалось, что сердце выскочит у него из груди. Забыв обо всем на свете, барон думал лишь о том, как бы спасти Мадлен.
Во дворе замка все пришло в движение, все спешили на помощь Мадлен.
Но в этом, оказалось, не было необходимости.
Не обращая ни малейшего внимания на суматоху вокруг себя, Мадлен не сводила глаз с Силена. Когда тот вырвался из стойла, она как раз несла своему любимцу угощение.
Подбежав совсем близко к Мадлен, Силен внезапно остановился как вкопанный. Женщина помахала рукой, отгоняя поднявшиеся клубы пыли, и конь тут же сунул нос в ее ладонь. Мадлен догадалась, что жеребец ищет предназначавшийся для него кусок сахара.
Пораженные происходящим, люди во дворе замка застыли в оцепенении. Тут гигантский конь еще раз подтолкнул мордой руку Мадлен. Рассмеявшись, она разжала ладонь, протягивая Силену лакомство.
Когда конь сгрыз сахар, она потрепала его по загривку и только сейчас заметила стоящих неподалеку Энтони и Джеймса. Испуганный Энтони едва держался на ногах и прислонился к конюху.
— Энтони, тебя все еще беспокоит твоя рана? — улыбнулась Мадлен. — По-моему, ты сегодня что-то слишком бледен.
В ответ Энтони лишь замотал головой. Тогда Мадлен перевела взгляд на оцепеневшего Джеймса.
— Неужто мой барашек все-таки снес дверь? — игриво осведомилась она. — Видно, он давно этого добивался…
Джеймс ничего не ответил, и баронесса решила, что конюх испугался за жеребца.
— Пойдем, Силен, — промолвила она нежно, — по-моему, ты очень напугал Джеймса.
Медленно обойдя скакуна, Мадлен направилась к конюшне. Мотнув головой, Силен, превратившийся в мгновение ока из разъяренного животного в робкого и послушного конька, последовал за женщиной.
Дункану хотелось броситься им вслед и попросту поколотить жену за то, что она так напугала его. Но ему пришлось немного постоять: ноги отказывались повиноваться Дункану.
Господи, ему, барону Векстону, пришлось, как немощному старику, даже прислониться к стене, чтобы взять себя в руки. Дункан успел заметить, что Эдмонд был точно в таком же состоянии. Он даже упал на колени прямо на землю, и барон знал, что это не случайность.
