Дочь обмана - Холт Виктория (читать книги онлайн .txt) 📗

— Как это странно, ведь моя мама тоже умерла от падения, но только она упала с лошади, а не на стол. Немного похоже, не правда ли? Они обе упали. Обе были молодые. И обе — красивые. Может быть, поэтому мы с тобой подружились.

— Я думаю, не только поэтому, Мари-Кристин.

— Ты все еще много думаешь о своей маме, да?

— Да.

— И я тоже — о моей. Я все время думаю о ней. И о том, как она умерла.

— Мари-Кристин, мы должны постараться забыть это.

— Как можно заставить себя забыть?

— Думаю, для этого нужно смотреть вперед, а прошлое оставить позади. И перестать думать об этом.

— Да. Но как?

Это был знакомый вопрос. Как люди забывают?

Я пробыла в Мезон Гриз почти месяц и ни разу не испытала желания уехать отсюда. Я нисколько не приблизилась к решению вопроса о том, что буду делать дальше, и уже начинала сама напоминать себе, что не могу вечно оставаться на положении гостя, как бы ни были радушны мои хозяева. Робер довольно часто ездил в Париж по банковским делам. У него там был небольшой дом, где иногда он останавливался на несколько дней. И он, и Анжель убеждали меня, что я должна непременно съездить в столицу — сделать кое-какие покупки и посмотреть достопримечательности.

Я спросила Робера, собирается ли он часто навещать своего племянника.

— Вряд ли, — сказал он. — Жерар все время работает и, полагаю, не захочет, чтобы его отвлекали. Сомневаюсь, что в такие моменты он способен думать о чем-то еще. Так что уж лучше я подожду, пока он сам пригласит меня в студию. Кроме того, он может приехать и пожить неделю-другую здесь. Изредка он так и делает. Это дает ему возможность на какое-то время отдохнуть от Парижа.

— И когда он приезжает, то работает в Северной башне?

— Да, верно.

— Робер, вы знаете, что я здесь уже месяц?

— И что?

— Я не могу бесконечно быть вашим гостем.

— Мне не нравятся такие разговоры. Ты здесь потому, что мы сами этого захотели. Мы тебе рады. Анжель говорит, Мари-Кристин очень привязалась к тебе. С тех пор, как ты приехала, она стала гораздо мягче, покладистей. Мадемуазель Дюпон утверждает, что у нее благодаря тебе огромные успехи в английском — она сама при всем желании не могла бы этого добиться. Поэтому, пожалуйста, не заводи со мной больше таких разговоров. Тебе ведь здесь лучше, правда?

— Да. Временами забываешь, а потом все опять обрушивается на тебя. Но бывают моменты, когда я почти счастлива.

— Вот и хорошо. Я знал, что это пойдет тебе на пользу. Сразу надо было сюда ехать.

— Вы очень добры ко мне, Робер. Я знаю, как вы любили мою маму, но это не означает, что вы должны распространить свое отношение и на меня.

— Ноэль, прошу тебя, не говори больше такой ерунды. А то я в самом деле рассержусь. А мне совсем не хочется на тебя сердиться. Давай лучше поговорим о Мари-Кристин. Как тебе удалось так ее изменить?

— По-моему, хорошим началом стало изучение языка.

— А теперь вы вместе целыми днями, ездите верхом и тому подобное.

— Ей доставляет удовольствие знакомить меня с жизнью здесь. А я рассказываю ей о своем детстве, — я замолчала, и он понимающе кивнул, как бы соглашаясь, что некоторые темы в моих рассказах следовало опустить. — Ей это очень интересно.

— Тогда, пожалуйста, не заговаривай со мной больше об отъезде.

— Робер, мне и самой не хочется уезжать.

— Это лучшее, что я мог от тебя услышать.

Так постепенно мною овладевало чувство успокоенности, с принятием решения можно было не спешить.

Я начинала приходить к выводу, что в характере Мари-Кристин не так-то просто разобраться. У нее часто менялось настроение, то она пребывала в прекрасном расположении духа, то вдруг впадала в меланхолию. Эта особенность ее характера очень заинтересовала меня. С первогх дня нашего знакомства я почувствовала, что существуем какая-то тайна, временами тревожившая ее. Однажды я спросила ее:

— Мари-Кристин, что у тебя на душе?

Она притворилась, будто не понимает. Так она поступала довольно часто, если я задавала вопрос, на который ей не очень хотелось отвечать. Вот и на этот раз она спросила:

— На душе? Что это значит?

— Это значит, тебя что-то тревожит?

— Меня тревожит? А, да. Мадемуазель Дюпон говорит, у меня уж-ж-жасно с математикой, — она на французский манер растянула это слово, чтобы оно звучало еще более устрашающе.

Я рассмеялась.

— Нет, я думаю, это что-то поважнее математики.

— Математика имеет первостепенное значение, говорит мадемуазель Дюпон.

— Я имею в виду другое, Мари-Кристин. Что-то беспокоит, печалит тебя… Что-то, о чем бы тебе хотелось рассказать?

— Меня ничего не беспокоит, — твердо заявила она. — А что касается всякой там глупой математики, мне на нее наплевать.

Но такой ответ меня не убедил. Я понимала ее. Разве у меня самой не было на сердце тайной печали, которую я бы не стала обсуждать с первым встречным.

Однажды она сказала:

— Я собираюсь взять вас с собой к моей тете Кандис.

Меня это удивило, потому что я никогда не слышала от Робера или Анжель этого имени.

— Она сестра мамы, — объяснила Мари-Кристин, когда мы после скачки пустили лошадей шагом.

— Она живет поблизости?

— Недалеко. Около получаса езды. Они с мамой близнецы.

— Она не очень часто бывает в Мезон Гриз, правда?

— Да, не часто. Анжель приглашала ее. И Робер тоже. По крайней мере, раньше приглашали. А теперь — нет. Она не хочет приходить к нам. Я думаю, потому что тогда все вспоминается снова, а она хочет забыть. Ну, в общем, она не приходит.

— Но ты часто с ней видишься?

— Не очень часто. Хотя бывает… иногда. Наверное, я слишком напоминаю тете Кандис мою маму, а она не любит этих воспоминаний.

— Ты раньше никогда не рассказывала мне о своей тете.

— Дело в том, что я не могу вам все рассказать… пока. Может быть, потом.

Мы свернули на незнакомую мне тропинку и оказались у ручья.

— Мельница уже недалеко отсюда, — сказала Мари-Кристин.

— Мельница?

— Мулен Карефур. Так называется дом. Он в самом деле расположен на перекрестке. Поэтому так и называется. Но мельницы там уже нет. Мой прадедушка был мельником.

— В этом не так-то просто разобраться. Пожалуй, тебе стоит объяснить мне поподробнее, куда мы едем, и кто эти люди.

— Я же вам сказала, что мы едем к моей тете Кандис. Она живет в Мулен Карефур, где когда-то была мельница у перекрестка.

— Это я уже поняла, но…

— Ну вот, мой прадедушка был мельником, но дедушка заработал кучу денег не то играя на бирже, не то еще что-то в этом роде и сказал, что никогда в жизни не будет мельником, закрыл мельницу и стал важным господином, но он испортил себе карьеру, женившись на безродной цыганке. У нее было две дочери — Кандис и Марианна. Марианна была самой красивой женщиной на свете. Он поехала в Париж и стала натурщицей. Потом она выщл замуж за моего папу, и родилась я… Когда мне было девять лет, она умерла. А тетя Кандис так и живет в Карефуре няней.

— С кем?

— С их старой нянькой. Они ее так и зовут с детства — Нуну. Она никогда бы не оставила Кандис. Ты ее тоже увидишь.

— А Кандис… она не вышла замуж?

— Нет. Она живет со старой Нуну. Я думаю, они никогда не смогут забыть Марианну.

— Но это странно, что они не бывают у вас в доме.

— В этом нет ничего странного. Ты сама в этом убедишься, когда их увидишь. Кандис не была у нас уже три года.

— Но не с тех пор, как умерла ее сестра.

— Да, верно. Поедем, я покажу тебе, где упала мама. Это несчастное место. Там однажды еще кого-то сбросила лошадь. И, главное, в том же месте. Оно называется coin du Diable. Ты знаешь, что это значит?

— Чертов угол. Но должна быть какая-то причина, почему там все падают.

— Говорят, это потому, что люди галопом мчатся по лугу и забывают, что дальше там перекресток — им приходится сразу останавливаться. Вот, смотри. Это здесь.

Она резко натянула поводья. Я сделала то же самое. Перед нами была поросшая травой лужайка. А у ручья, который мог быть притоком протекавшей неподалеку реки, пересекались две дороги и стоял дом. Рядом с ним возвышалась мельница, а за ней — амбары.