Нежный бес для падшего ангела (СИ) - "Solveig Ericson" (полная версия книги txt) 📗
И вышел из комнаты.
Вот это удар обухом по голове. Да мой Гаденыш прирожденный палач. Только черта с два я так просто отступлю теперь, когда он так близко, такой теплый и нужный мне, несмотря на зубастый оскал. Я уйду, но ненадолго, и потом, когда-нибудь в отдаленном будущем, он расскажет мне о своих злоключениях в Африке.
Джей
Конечно я соврал. Ни в какую Африку я не поеду… Но я не мог остановить себя в тот момент, желание разрушить то ощущение счастья, которое свернулось клубком у меня в животе, было слишком сильным и питалось злостью на самого себя. Меня разорвало бы от эмоций, которые по своему составу были, скажем мягко, нечистотами. Вот Рич сказал бы, что из меня «дермище поперло». А я как врач заявляю, что очищение организма полезно, оздоравливает. Только вот чувствую я себя как-то странно, неоздоровленным. Ну совсем. Во мне еще много всего накоплено…
Вчера, когда Дерек ушел, я не испытал ни капли облегчения, мне хотелось бежать за ним вниз, кричать, что он – жалкий трус, раз так просто снова ушел, что он меня никогда не любил, что он только игрался с таким забавным, непохожим ни на кого зверьком, и бросил, когда надоело. И врезать, врезать хорошенько по его красивой физиономии, чтобы кровь потекла. Красная, вязкая. Его кровь.
Я зашел тогда к Лизи и долго сидел возле её кровати, до тех пор, пока она не проснулась. Её тихое сопение действовало на меня успокаивающе. Она у меня такая нежная, хрупкая, маленькая. Мне все время хочется к ней прикасаться, гладить щечки, похожие на спелые персики, расчесывать шелковистые волосы и слушать её смешную речь. Она меня называет «мама». А я не поправляю, у меня сердце замирает, когда я слышу это её «мама». Пусть будет так, кому от этого плохо? Не нам с Лизи точно, нам хорошо.
- Мама? – первое её слово, когда она открыла вчера глаза, и я сразу забыл о своих деструктивных мыслях по отношению к Дереку. Вру, не забыл, но они отошли на второй план, вытесненные улыбкой дочери.
Когда я забрал Элизабет у матери, то очень сильно переживал, что девочка не примет меня, затоскует, зачахнет без Лидии. Я старался все свободное время проводить с ней, придумывал игры и сказки, и чуть ли не плакал вместе с ней над каждым ушибом или какой-нибудь неудачей в её детском понимании. Я впустил её в себя, я полюбил её, я нуждаюсь в ней. И когда полгода назад я услышал, как она меня называет мамой, то готов был завыть от горя, потому что девочка страдала без матери и ошибочно ко мне так обратилась. Но после того случая Лизи так и продолжила звать меня мамой, и я долгое время впадал от этого в ступор, но со временем научился жить с этим почетным званием. И упаси Господь того, кто посмеет влезть в наши отношения, я разорву на части.
Думаю, Лидия это поняла, потому что безропотно подчинилась и уехала в один провинциальный городишко, куда я отправил её к своим знакомым с рекомендационным письмом. Люди живут там хорошие, лишний раз не обидят, да и в возрасте уже, помощь им по хозяйству нужна. Возможно Лидия сможет наладить там свою жизнь.
Два дня. Два чертовых дня прошло с нашей последней встречи с этим несносным, совершенно мне ненужным ирландцем. И что я в нем такого нашел? Ну красив, ну хорош в постели. Да мало ли таких на свете? Да пруд пруди, мне ж только свистнуть и они пачками возле моих ног лягут. Пусть он будет уверен, что я по нему НЕ СКУЧАЮ! И мне совершенно плевать на то, что он подставил мне свой царственный зад. Тоже мне, одолжение сделал. Я даже не вспоминаю о той ночи. Мне вовсе не мерещится гладкая кожа под пальцами и судорожные вздохи, полные желания и нетерпения. И засыпая, я не вижу под веками, как он запрокидывает голову и выгибает шею, содрогаясь в оргазме. И меня совершенно не преследует фантомные длинные ноги вокруг моей талии. Нет, нет и нет! Этого всего нет, так же как и тихого голоса, шепчущего «прости меня».
Часы внизу пробили полночь, а я все еще метался в кровати, вздыхал, как влюбленная сентиментальная барышня, осталось только сидеть возле окна в позе ожидания, заламывать руки и промокать глаза кружевным платочком. Тьфу ты!
Повертевшись еще с полчаса с бока на бок, я все же уснул. И тут же проснулся с бешено бьющимся сердцем, потому что успел погрузиться в глубокий сон, но меня оттуда что-то бесцеремонно вырвало. Я оглядел комнату, окутанную тьмой и, естественно, ничего не понял. Пошарил рукой по ночному столику в поисках лампы, но её там не обнаружил. Пришлось встать и распахнуть шторы на окнах, чтобы хоть как-то ориентироваться в кромешной тьме.
Я успел услышать только тихий шорох сзади, а потом меня жестко обхватили поперек груди стальной рукой и перекрыли воздух тканью пропитанной хлороформом. Мне ли не узнать его запах.
И все.
Темнота стала беззвучной и непроглядной.
Сознание возвращалось долго и муторно, сопровождаемое легкой тошнотой и постоянным укачиванием. Будто в колыбели.
Когда я все же смог осмысленно открыть глаза, то обнаружил себя в каюте корабля, лежащим на широкой кровати с привязанными к столбцам руками. Ах, да, и еще – во рту был кляп.
Интересная картина… Что, твою мать, со мной опять происходит?!
Дерек
Когда я смог снова ступить на земли Англии, прошло шестнадцать недель, три дня и семьдесят два часа. Острое предчувствие беды меня не оставляло уже больше месяца, но вернуться раньше я не мог. И я почти не удивился, когда в Лондоне меня встретил пустой особняк семейства Грей. Все моя жизненная энергия мобилизовалась на поиски Джея и ответов. Мне удалось разыскать Томаса в одном из лондонских предместий и вытрясти из сварливого старика информацию. Тощая тень сопротивлялся стойко, орал, что я – нечестивый демон, что меня нужно сжечь на костре, потому что я соблазнил его юного хозяина и опорочил детское невинное тело своими грязными прикосновениями.
Я сдерживал свой гнев, порожденный отчаянием, и позволил себе лишь придушить его слегка и кинуть фразу:
- Если ты сейчас же не скажешь мне, куда этот ублюдок Торнфильд увез Джерома, я выпотрошу тебе кишки и заставлю их сожрать.
Глаза старика вылезли из орбит, не знаю, то ли от страха, то ли от нехватки воздуха, сморщенное лицо посинело. Томас стал ловить воздух ртом.
- Ты никогда не найдешь моего мальчика, никогда, – прохрипел старик, – я сжег твое письмо, Джей забудет тебя, дьявольское отродье!
Сухое старческое тело обмякло в моих руках, я уложил его на постель и вылез в ночь через окно. Тогда во мне еще была уверенность, что я найду своего нежного беса.
Я провел в Лондоне еще несколько месяцев, пытаясь нарыть хоть какую-нибудь информацию о местонахождении Джерома. Но если высший свет гудел о скоропостижной свадьбе юной графини Грей и барона Торнфильда, то об их исчезновении никому ничего не было известно. Когда и куда они отправились – это было загадкой. Ни по земле, ни по воде чета Торнфильд не покидала Лондона и самой Англии. Но куда, твою мать, они могли деться?! Барон хорошо замел следы, он знал, что я не успокоюсь, пока не найду их, и уж когда найду, то спущу с него шкуру совсем не метафорически. Он бы умирал у меня медленно, очень медленно, испытав при этом все муки Ада...
Мои люди искали Джерома по всему миру, объехали все континенты, облазили все английские колонии, затем и колонии других стран, но все тщетно, как в воду канули. А Джером, оказывается, все это время находился в Африке, в никому неизвестном Йоханнесбурге. Это только сейчас о нем знает уже вся Англия – золотоносные и алмазные рудники – но тогда о его существовании знали единицы.
Я пережил в Лондоне смерть Чарльза, тоска по Джерому не дала мне проникнуться в полной мере его кончиной. Я тогда еще метался между желаниями отправиться на поиски самому и остаться в Англии, на случай, если они вернуться. Да и разорваться я не мог, мир огромен, а я один. И только спустя полгода после смерти Фаррела, я окончательно осознал, что потерял своего беса. Я его не чувствовал, совсем. Если до этого во мне что-то настойчиво свербело, заставляло искать его снова и снова, то потом вместо этого осталась только пустота, глубокая бездонная пропасть. Тогда я сорвался и разгромил кабинет Чарльзя. Это было затмение, я не помню, что делал во время этого приступа безнадежной ярости, но очнулся в полном хаосе среди руин мебели с окровавленными кулаками и рассеченным лбом. Отлично, короче, повеселился.
