Глазами любви - Довиль Кэтрин (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗

Но ее нельзя было просто отпустить. И пре­выше всего, нельзя позволить, чтобы этот распут­ный король Генрих Английский сумел воспользо­ваться ею и ее даром.

И он, сказал себе Асгард, должен этому по­мешать.

18

– Скорее, скорее, – торо­пила леди Друсилла.

Она тянула Идэйн вниз по лестнице, а за ни­ми следовал эскорт – маленький, но крепко ско­лоченный оруженосец с почти белыми волосами и два высоких рыцаря с факелами.

У подножия лестницы жена коменданта оста­новилась, чтобы поправить головной убор Идэйн и одернуть ей юбки.

– Не опускай подбородок, – отчитывала она девушку, в то время как руки ее укладывали ткань юбок в огромные складки, похожие на цве­ты. – Помоги нам, Господи, но тебе, девочка, будет трудно отучиться от своих монастырских замашек! Не опускай глаза! Вот так! Подними и подбородок, расправь плечи, не бойся показаться высокой. Я хочу, чтобы твои волосы были видны, несмотря на вуаль.

Она бросалась на небесно-голубой шелк вуа­ли, как на врага, расправляя его на плечах Идэйн. Один из сопровождавших их рыцарей рассмеялся. Жена коменданта обернулась и одарила его ледяным взглядом.

– Вы можете смеяться, сэр Жэрвез, но, если бы не ваши французские моды и то, что придвор­ные дамы им рабски следуют, я бы просто выбро­сила эту вуаль. Эти головные уборы – вуали и платки, подвязанные вокруг шеи и под подбородком, – просто способ показать жалкие крохи того, что простые люди должны хранить и обере­гать всю свою жизнь.

Она снова оправила вуаль, чуть надвинув ее на сей раз на лоб, недовольно чмокая при этом гу­бами.

– Нам надо, чтобы это хорошенькое личико было открыто и чтобы наш благословенный ко­роль мог его увидеть. А иначе зачем он пригласил бы нас отужинать в большом зале, еще усталый с дороги и не отряхнувший пыль?

Леди Друсилла отступила, чтобы оценить плоды своего труда. Губы ее были плотно сжаты, в то время как рыцари восторженно уставились на Идэйн.

Платье, выбранное для появления в празднич­ном пиршественном зале замка в обществе короля Генриха, было из сине-серого бархата с корсажем и рукавами, вышитыми серебром. Бархат был тя­желым и весьма подходящим материалом для этого времени года, потому что при всем своем вели­колепии защищал от пронизывающих до костей сквозняков, гулявших по замку Бистон. Кроме того, у этого платья был модный покрой.

Жена коменданта решила, что это платье из­готовлено во Франции и что оно могло принадле­жать одной из бывших любовниц короля Генриха. Должно быть, эта женщина была ростом пониже Идэйн: им пришлось надшить по подолу полосу серебристо-серого атласа.

Теперь Идэйн неподвижно стояла под внима­тельными взглядами. Голова ее была украшена усеянным серебристыми бериллами обручем, удер­живавшим прозрачную вуаль. Леди Друсилла решила отказаться от ленты под подбородком, окаймлявшей лицо, как рамка. Вместо этого она распустила золотые волосы Идэйн, свободно нис­падавшие теперь из-под вуали и окутывавшие плечи и руки, словно облаком. Цвет вуали кон­трастировал с глазами Идэйн, отчего они казались ослепительно изумрудными.

Рыцари не могли отвести от нее глаз. – Она прекрасна, как звезда, – сказал ма­ленький оруженосец писклявым голосом.

Двое других обернулись и посмотрели на него, безмолвно порицая за столь смелое высказывание. Они передали мальчику факел и вытолкали его во двор, чтобы он шел впереди. Рыцари открыли двери башни и пропустили дам вперед.

Травянистая лужайка была окружена пятью башнями замка Бистон, донжоном и стенами. Со­лнце уже садилось, но двор замка был полон дворян, королевских министров и людей духовного звания, а также лордов и военных разного чина, Все они собрались здесь, чтобы присоединиться к королю Генриху в его войне с Шотландией. Там были графы Херфорд, Лестер, Честер и Йорк и даже высокородный Бигод, время от времени становившийся союзником Генриха, а также граф Норфолк.

Но не все важные люди могли рассчитывать на трапезу в зале Бистонского замка. Снаружи, за стенами замка, были накрыты столы под балдахи­нами для местных дворян, иностранных министров и клириков рангом пониже, прибывших отпразд­новать прибытие короля. На кострах поджаривали целые овечьи и бычьи туши. Между замком и со­седними полями дребезжали повозки, подъезжая из ближайших мест, где расположились лагерем войска действующей армии, развозя хлеб, мясо и добрый честерский эль.

– Туда, в зал! – крикнула леди Друсилла прямо в ухо Идэйн.

Рыцари эскорта, а также юный оруженосец с белыми волосами поотстали у дверей зала. Слово, произнесенное леди Друсиллой на ухо привратни­ку, позволило им протиснуться в глубину зала и присоединиться к шумной толпе.

Несмотря на предупреждающие тычки леди Друсиллы, Идэйн опустила голову. Проходы бы­ли запружены толпами народа, и все места за сто­лами заняты. Но, несмотря на рев толпы, Идэйн казалось, что она слышит шепот, несущийся ей вслед.

Леди Друсилла провела Идэйн в левую половину зала, в угол, предназначенный для высоко­родных вдов и других лиц, находящихся под опе­кой короля.

Все женщины знали жену коменданта.

– О, мы так соскучились по вас, миледи Друсилла, – заявила женщина в черной траурной одежде и белом головном уборе, подвязанном, как у монахини, под подбородком широкой белой лен­той. – Подумать только! На всю зиму запере­ться в Восточной башне и заниматься починкой одежды. Думаю, я бы от этого уже заболела.

Ее пронзительные глазки без зазрения совес­ти оглядывали Идэйн, пока та усаживалась на скамье рядом с ней и принимала миску овсяной каши.

– Это синее платье – одно из тех, что вы сшили?

Леди Друсилла похлопала Идэйн по руке, чтобы все это видели.

– Имейте уважение к достойному труду, мадам. Да, мы занимались шитьем. Эта прекрас­ная девушка – подопечная нашего благословен­ного короля Генриха, воспитанная в монастыре. Я к ней привязана, как к родной дочери.

– Ну, после сегодняшнего вечера она едва ли будет заниматься шитьем, – пробормотала себе под нос одна из дам.

Первая дама снова подала голос:

– Я бы тоже привязалась к ней, как к доче­ри, если бы мои карманы были полны королевско­го серебра.

Несколько голосов вступили в разговор и одер­нули сплетниц:

– Спокойнее, спокойнее, леди. Заговорила толстая женщина, сидевшая в конце стола:

– Давайте-ка воздадим хвалу королю, да благословит его Господь за его доброту и щедрость.

Вдовы, не сводя глаз с Идэйн, затянули нестройную молитву во здравие короля, после чего заговорили на другие темы. Когда большинство обедающих покончили со второй переменой блюд, подали напитки, и началась настоящая пирушка. В это время прибыл король со своими приближен­ными.

Судя по виду короля Генриха и его дворян, они только что держали военный совет. Многие из военачальников избавились от оружия и доспе­хов, но не сняли плотных военных, пропитанных потом плащей.

Король Генрих, по-видимому, проголодался, потому что поспешил по центральному проходу пиршественного зала, обгоняя своих министров и генералов. Он быстро шагал в своих заляпанных глиной сапогах, в малиновом атласном камзоле, расстегнутом спереди, из-под которого была вид­на покрытая пятнами нижняя сорочка.

Многие из его подданных слышали рассказы о равнодушии Генриха Плантагенета к красивой одежде и уходу за своей внешностью. Его отец, граф Анжуйский, был человеком необыкновенной красоты, но этой красоты король не унаследовал. Он был плотным мужчиной среднего роста, с жидкими рыжеватыми волосами, небритой щетиной и выглядел, как самый неухоженный солдат своей армии.

И все же он был королем, что ни у кого не вызывало сомнений.

Идэйн подалась вперед, чтобы видеть, как проходит государь. Его выпуклые серо-голубые глаза выискивали за столами знакомые лица, и он громко приветствовал тех, кого знал. Несмотря на неухоженный вид, король был полон неукротимой энергии. Некоторые называли его величайшим в Европе королем. Он был прекрасным, верным другом и остроумным собеседником. Ученые и поэты обожали его. Но среди знающих короля Генриха были и такие, кому было известно, что он способен на самое низкое предательство, вызвав­шее отчуждение его собственных сыновей, на бесчеловечную жестокость и что время от времени на него нападали приступы такой ярости, что он с пеной на губах катался по полу и выл, как дикий зверь.