Великолепие шелка - Марш Эллен Таннер (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗
– Возможно, ты и права, – произнесла с сомнением Чина.
– Конечно, я права, – заявила твердо Анна, прислушиваясь к хлопанью дверей внизу и крикам гостей. Когда до ушей ее долетели грязные ругательства, она поняла, что Фрэдди снова проиграл в карты.
– Если так и дальше дело пойдет, – медленно произнесла Чина с легкой усмешкой на устах, – то к моменту оглашения завещания от наследства лорда Линвилла ничего не останется.
Позолоченные бронзовые часы в главной галерее уже давно пробили четыре, когда последние гости, с трудом держась на ногах, потянулись к выходу, чтобы рассесться по своим экипажам. Разбуженная поднятым ими шумом, Чина осторожно выскользнула из постели и увидела в окно вереницу карет, с грохотом исчезавших в ночной темени. Зная, что вся прислуга давно уже отправилась спать, она накинула на себя шелковый халат и тихонько вышла из комнаты, намереваясь без всяких помех оценить нанесенный сегодняшними собутыльниками Фрэдди ущерб, который, судя по разудалым крикам и воплям, разносившимся по всему дому на протяжении нескольких последних часов, должен был быть весьма значительным.
Ночь и в самом деле прошла в буйных увеселениях дружков нового владельца имения. Вскоре после полуночи Чину разбудили пистолетные выстрелы в саду. Вне себя от страха она подскочила к окну, чтобы узнать, что происходит. Прошло несколько долгих минут, прежде чем она поняла, что Фрэдди с приятелями, прыгая и размахивая пистолетами возле розовых кустов, просто-напросто забавлялись, инсценируя комическую дуэль на потеху дамам. К счастью, никто не пострадал, и спустя какое-то время, когда подобная затея наскучила, все благополучно вернулись в библиотеку, откуда снова послышались громкие крики и смех неистово веселившихся молодых дам. Ну а Чине ничего не оставалось делать, как с учащенно бившимся сердцем вернуться в постель.
Сейчас, когда девушка спускалась по винтовой лестнице в большой холл, погруженный в темноту дом казался ей холодным и таящим угрозу.
В неверном свете мигавшей от сквозняка свечи, которую она несла в руке, изображенные на портретах представители рода Линвиллов взирали на нее хмуро с высоты обшитых панелями стен. Непонятно почему, но их невидящие глаза заставляли Чину чувствовать себя неуютно, и это ощущение пугало и настораживало ее, поскольку раньше, когда она несколько раз вот так же бродила ночью в одиночестве по этому большому дому, ей не приходилось испытывать что-либо подобное.
Чина ничего не могла с собой поделать и ощутила облегчение лишь после того, как очутилась в библиотеке, где в не погасшем еще камине весело потрескивало пламя. Протянув руки к исходившему от очага теплу, она окинула встревоженным взглядом помещение и, к своей радости, обнаружила, что в целом, если не считать опрокинутых кресел и валявшихся по всему ковру пустых бутылок, все здесь оставалось, как прежде. Но едва она пришла к столь утешительному заключению, как тут же вскрикнула от страха, ибо из затененного угла комнаты до нее донесся запинающийся голос:
– Такое впечатление, что ты рассчитывала увидеть тут что-то чертовски ужасное, кузина. Никогда прежде не видел у тебя такого настороженного взгляда.
Чина резко повернулась в сторону говорившего, и сердце ее ушло в пятки: она увидела Фрэдди Линвилла, лежавшего в кресле возле двери. Галстук у него съехал набок, жилет и сорочка были залиты вином. Нездоровая бледность покрывала лицо, налитые кровью глаза покраснели.
– Я боялась, что опять что-нибудь разбили, – призналась девушка.
Стены библиотеки, где она находилась, были уставлены снизу доверху переплетенными в холст и кожу томами, большей частью давно уже ставшими библиографической редкостью первыми изданиями. Рядом с изящным секретером времен Людовика XIV стоял застекленный шифоньер, наполненный ценнейшим фарфором и хрусталем. В состав сего уникального собрания входил и хрустальный кубок тринадцатого века, про который было известно, что таких только три на всем свете: один – здесь, в Бродхерсте, другой – во Дворце дожей в Венеции, а третий – в частной коллекции Марии Кристины Бурбонской, матери испанского короля Фердинанда IV. Именно о нем больше всего беспокоилась Чина: Бог знает, что могло случиться с ним, окажись он в беззастенчивых и грубых руках кого-либо из этой разгульной компании.
– Уверяю тебя, на этот раз мои гости вели себя вполне пристойно! – заявил Фрэдди, поднявшись с превеликим трудом на ноги и направившись к ней нетвердой походкой. – Боялась, что будет разбита еще какая-нибудь лиможская поделка, а? Или, того хуже, одна из рубиновых дедушкиных ваз? Не стану скрывать, это и меня огорчило бы, ведь разбитое стекло мало что стоит на рынке.
Чина нервно сглотнула.
– Надеюсь, вы не хотите сказать, что собираетесь продавать все эти вещи?
– А что в этом такого? Теперь, когда дедушка умер и похоронен, я намерен все переделать в Бродхерсте, обстановка тут, на мой взгляд, чересчур уж спартанская. И я не потерплю возле себя всю эту антикварную мертвечину, которую насобирал он. Деньги куда большая ценность, нежели это старье. Или ты не согласна со мной?
– Вы не можете говорить так всерьез!
– Ну-ну, моя прелесть, не стоит так волноваться! – ухмыльнулся Фрэдди и начал размахивать трясущимися руками перед ее лицом. – Если мне удастся продать эти безделицы, то они скорее всего попадут в какой-нибудь музей, где их выставят на радость публике. Поверь, от них там будет больше пользы, чем здесь, где они сокрыты от всех под замком. – Он громко икнул и затем продолжил: – Та же участь постигнет и эту отвратительную якобинскую мебель. Подумать страшно, сколь долго подобная рухлядь мозолила глаза всем в нашей семье. И я не собираюсь и далее хранить в своем доме такую безвкусицу.
Чина, сжав губы, молча повернулась к огню, прекрасно понимая, что ей не уговорить своего кузена отказаться от его безрассудного замысла. Ни один из них – ни Фрэдди, ни Кэсси – никогда не ценили и не понимали красоты всех этих замечательных творений и исторической значимости собранных в Бродхерсте картин и акварелей известнейших фламандских и итальянских мастеров. Единственное значение для брата с сестрой имела лишь цена этих произведений искусства, выраженная в полновесных фунтах стерлингов, которые можно было бы выручить за них на аукционе. Возможно, потому-то и испытывал старый граф такую симпатию к своей внучатой племяннице, что она единственная изо всех искренне разделяла его любовь ко всему прекрасному.
– Представляю себе, как старик начнет ворочаться в своей могиле, когда к нам на чашечку чая заглянут оценщики! – изрек с недоброй усмешкой Фрэдди. – Вот было бы интересно взглянуть на это, не правда ли, кузина?
Он засмеялся и, проводя тыльной стороной руки по губам, слегка пошатнулся, ибо был пьян как стелька, хотя и, не сознавая того, разыгрывал из себя всесильного и непреклонного хозяина родового поместья Линвиллов. Девять тягостных лет прошли с того дня, как в огненном пламени, охватившем лондонский театр, погибли родители Фрэдди, в результате чего он неожиданно стал правопреемником графского титула. И все это время, к величайшему раздражению внука, его престарелый дед упорно отказывался умереть, несмотря на многочисленные ожоги, полученные им в том же пожарище. Граф не спешил уходить в мир иной, словно, как представлялось Фрэдди, решил дожидаться в своем имении второго пришествия, развлекая себя исключительно тем, что заставлял внуков плясать под свою дудку, будто они всего-навсего марионетки в кукольном театре. Особенно успешно проделывал он это в тех случаях, когда дело касалось денежных вопросов, что и неудивительно, поскольку Фрэдди постоянно испытывал нужду в звонкой монете. С каждым годом граф, казалось, становился старее, но не слабее, и даже удар, поразивший деда в прошлом году, не смог его доконать. И только пневмонии, коей обязан он был на редкость холодному и сырому лету, удалось наконец свести графа в могилу, что вполне отвечало нетерпеливым чаяниям внуков.
Оба они – и Фредерик, и Кассиопея – были несказанно удивлены и обрадованы, когда узнали, что принесли им в конце концов эти ужасные девять лет. Согласно собственным подсчетам Фрэдди, общая стоимость состояния, которое сколотил за свою жизнь Эсмунд Луи Хакомб Линвилл, превышала двадцать тысяч фунтов стерлингов. И это не считая хранившихся в Бродхерсте бесчисленных произведений искусства и акций Ост-Индской компании, приносивших значительный годовой доход.
