Сердце рыцаря - Брэдшоу Джиллиан (мир книг .TXT) 📗
Тут радость Мари несколько поблекла. Констанция определенно это знала. И что она предпримет, когда послушница, которую она предала, вдруг снова окажется у ее порога?
Мари закусила губу и попыталась убедить себя в том, что Констанция ничего не сможет поделать. Она не посмеет признаться в том, что содействовала похищению юной аристократки, порученной ее заботам. Она притворится, будто тоже была обманута. «Монастырь – безопасное убежище, – поспешила успокоить себя Мари. – Иначе и быть не может». Другого убежища в пределах досягаемости все равно не было, и Мари продолжила путь.
Проселок начал сужаться, и вскоре участок расчищенного леса остался позади. Идти становилось все труднее. Молодые деревья чередовались колючими зарослями. Спустя какое-то время Мари заметила тропу, которая отходила от ее дороги направо. Она была малохоженой и наполовину затянулась плетями ежевики, но зато вела на север, в том направлении, которое было ей нужно. Она подоткнула подол, чтобы он не цеплялся за колючки, и повернула направо.
Идти стало намного труднее. Землю покрывала прошлогодняя листва, которая прятала упавшие ветки, камни и впадины на тропе, так что Мари часто спотыкалась. В более светлых местах появились крапива и терн. Усталость неприятно напомнила ей о том, что она уже прошла немалое расстояние на голодный желудок. Мышцы у нее болели после вчерашней верховой езды, и ей ужасно хотелось прилечь и отдохнуть. Она напомнила себе о том, как горд будет ее отец, когда услышит о ее отважном побеге, расправила плечи и продолжила путь. Однако она шла медленнее и высматривала какую-нибудь ферму или домик, где можно было бы купить еды. Накануне вечером она наполнила свой кошель теми деньгами, которые были упакованы с ее вещами: их должно было с лихвой хватить на то, чтобы добраться до дома.
Прошло два часа, так и не попалось никаких следов жилья. С тех пор как Мари сошла с дороги, она видела одни только деревья, сквозь которые странными узорами пробивались солнечные лучи, слышала только щебет птиц и редкое цоканье белок. Тропинка давным-давно затерялась в траве, и она шла по оленьим тропам, каждая из которых вела ее по лесу какое-то время, а потом внезапно обрывалась. Мари поймала себя на том, что с тоской думает о воде, но ей не встретилось ни одного источника с того времени, как она сошла с проселка. Ее ноги были исцарапаны ежевикой и обожжены крапивой, лицо и руки покрылись комариными укусами. Она гадала, успели ли ее опередить рыцари, поехавшие по дороге, потому что чувствовала, что затянувшегося пути по лесу не выдержит.
Мари уселась рядом со стволом упавшего дерева, чтобы отдохнуть и проверить направление своего пути по солнцу. Однако первые несколько минут она не могла шевельнуться от усталости и просто сидела, прижавшись щекой к зеленой коре дерева. Наконец она перекрестилась и прочла молитву, а потом подняла голову и посмотрела на солнце, которое бросало неровные блики сквозь листву над ее головой. Был полдень, и тени стали совсем короткими. Она посмотрела на тень от дерева, падавшую рядом с ней, и поняла, что шла на запад, а не на север. На запад, в сердце леса! Что еще хуже, она не могла вспомнить, когда в последний раз проверяла направление, так что теперь нельзя было определить, насколько сильно она углубилась в Броселианд.
У нее защипало глаза, и к горлу подступили рыдания. Лес заманил ее, убаюкал пролесками, а потом сомкнулся у нее за спиной. Возникло предчувствие, будто что-то поджидает ее чуть дальше, в тени деревьев, – что-то звериное, вонючее и чудовищное. Ночь застанет ее в лесу, и тогда она окажется в лапах этого притаившегося неизвестного.
Мари гневно сказала себе, что не могла сильно отклониться в сторону: она шла не слишком быстро, так что отсюда до дороги не может быть больше пары миль. Если она пойдет прямо на восток, то выйдет на дорогу задолго до темноты. Там будут дома, люди и еда. А пока ей следует постараться найти воду. Когда она напьется, то почувствует себя гораздо лучше.
Она села прямо, сжала зубы, прижала основания ладоней к глазам и прочла дважды «Аве, Мария» и свою любимую молитву святому Михаилу. А потом она решительно поднялась на ноги и двинулась на восток, пробираясь сквозь густую поросль и не обращая внимания на соблазнительные тропинки, которые вели в другом направлении. Она надеялась, что скоро отыщет ручей.
После того как она минут десять продиралась через кусты, до нее донеслось журчание воды. Спустя несколько мгновений она вырвалась из зарослей и оказалась на прогалине среди дубов. Ручей весело сбегал в густо-зеленое озерцо, а потом уходил дальше, через ковер неестественно зеленой травы, уже как речка. Лесные анемоны, чистотел и фиалки росли по берегам, а вода была наполовину покрыта сверкающими белыми чашечками шелковника. Выйдя на солнечный свет, она остановилась – сначала потому, что была поражена красотой этого места, а потом из-за волка, лежавшего на траве у озерца.
Радость и мучения моментально потерялись в ледяном ударе ужаса, и она бесконечно долгое мгновение смотрела на зверя. Потом оказалось, что самые мельчайшие детали так четко впечатались ей в память, что она могла вспомнить всю картину, просто закрыв глаза и вспомнив свой страх. Волк лежал на боку, подняв голову, как будто Мари его разбудила. Мех у него был темно-серый, с черным пятном на кончике хвоста и черной полосой вдоль спины, а на брюхе светлел, становясь почти белым. Морда и уши были коричневые. Карие глаза окружены нелепой черной полосой, словно у накрашенной куртизанки на ярмарке. Пасть была открыта, обнажая сверкающие белые клыки, красный язык был высунут из-за жары и чуть подрагивал. Он казался чудовищно большим и смотрел на нее с мрачной уверенностью владельца замка, взирающего на провинившегося крепостного. Мари вспомнились рассказы об этих зверях: о детях, пропадавших в лесу, о младенцах, выкраденных из колыбелек. Она удивилась тому, что не визжит.
Волк пошевелился первым. Он вскочил на ноги, вздыбив шерсть на загривке и прижав уши. В ту же секунду Мари тоже избавилась от своего оцепенения. Она нагнулась и схватила сухую ветку.
– Убирайся! – крикнула она, взмахнув палкой так, что она со злобным шипением вспорола воздух.
Губы волка изогнулись в нахальной собачьей ухмылке, а потом он повернулся и прыжками умчался в лес.
Спустя минуту Мари пошла вперед и встала над озерцом, опасливо прислушиваясь. В подлеске не слышно было ни шороха. Волк просто убежал.
«Он испугался не меньше меня», – сказала она себе неуверенно.
Утолив жажду, она села на траву, сняла башмаки и опустила в воду усталые исцарапанные ноги. Казалось, что прикосновение воды унесло всю боль. На дереве поблизости куковала кукушка, время от времени принимался стучать дятел: т-т-тук... тук, – а потом длинная пауза, словно он устал.
Воздух был наполнен тяжелым летним гулом, состоявшим из журчания воды, стрекотания насекомых и тихого шепота листьев, которые шевелил ветерок – настолько слабый, что ощутить его не удавалось. Мари легла на солнышке и стала шевелить пальцами ног. Усталость, с которой она уже много часов боролась, захлестнула ее. Она ведь так и не отдохнула, когда села у поваленного дерева. Она отдохнет сейчас.
Мари не думала, что заснет: ведь ей не терпелось выйти из леса, особенно после встречи с волком. Но утомление, которое она тщетно старалась побороть, охватило ее, и очень скоро у нее закрылись глаза. Под одеялом.из солнечных лучей она свернулась на мху и заснула.
Она спала, считая, что бодрствует. Лежа на мху на солнцепеке, она увидела, что волк вернулся. Его губы по-прежнему раздвигала нахальная улыбка, красный язык свесился. Он проскальзывал через молодые ростки папоротника и, приближаясь, становился крупнее, тяжелее, менял форму. А потом он поднялся на задние лапы, и Мари увидела, что это – мужчина, похожий на волка дикарь. Он был обнажен, но его тело покрывали длинные волосы, похожие на кабанью щетину. Его ногти закручивались в желтые когти, а зубы были клыками, обнаженными в такой же волчьей ухмылке. Его член был красным и торчал. Мари попыталась вскрикнуть, убежать – но не смогла пошевелиться. Он подошел ближе. Теперь щетина на его теле превратилась в грубую пеньковую мешковину, залатанную шкурами, а свою волчью кожу он надел как плащ с капюшоном. Он навис над ней, продолжая ухмыляться, а потом повернулся и заговорил с двумя другими, появившимися рядом с ним. Его грубый голос произносил слова, которые ей не удавалось понять.
