Английская наследница - Джеллис Роберта (лучшие книги TXT) 📗
Опасаясь шокировать или напугать партнершу, которая, как он знал, была обесчещена, Роджер был прежде сдержан в любви. Он заботливо стимулировал ее и был уверен, что ее желания удовлетворены, но он ограничивал свои поцелуи лишь приличными эрогенными зонами — губы и уши, шея и плечи. Его ласки также были осмотрительными — он гладил ее тело и груди, но осторожно обходил те владения, которые она могла посчитать «грязными».
Леония тоже была осторожна, стараясь усилить ощущение своей невинности. Она прижимала Роджера к себе и возвращала ему поцелуи, но не позволяла своим рукам и рту те формы стимуляции, которые не должна делать невинная девушка или должна их стесняться. Она даже сдерживала себя, занимаясь любовью с Роджером. Тихие вздохи и всхлипы, чуть не стоны восторга вырывались из ее груди. Но она сжимала губы, чтобы не издавать громких дрожащих звуков, не понимая, что попытки самоконтроля тушат костер страсти, так что ее оргазм, как и голос, был изменен.
Смех Леонии был звуком абсолютного восторга. Неистовость Роджера, то, что он забыл раздеться до конца, были доказательством его сильного желания. В ее голосе не было издевки, но Роджер и так чувствовал неловкость и смущение в этом звуке. Вдруг все его самообладание рухнуло.
— Ты что, смеешься надо мной? — пробормотал он. — Я заставлю тебя выть, как сучка в течку.
Мгновением раньше он почти обезумел, желая удовлетворить себя. Это отступило. За прежние годы Роджер научился сдерживать страсть, пытаясь превозмочь фригидность Соланж. Сейчас он снова использовал свое умение — он брал Леонию всеми возможными способами, которые он знал или придумал, чтобы преодолеть ее равнодушие. Он сосал и лизал, целовал и кусал — замечательно выполнил свою угрозу. Леония вопила от страсти, стремясь, чтобы он вошел в нее, содрогаясь в оргазме, но он снова отрывался, чтобы начать все заново, снова и снова, пока она не заплакала от истощения. Эти слезы остановили его временное безумство. Роджер понял, что потерял Леонию навсегда. Соланж ненавидела его за меньшее. Заметив, что Леония отвернулась, он решил, что она никогда не посмотрит на него снова. Он взял ее в последний раз, сходя с ума, пока его семя не изверглось. Затем, содрогаясь от отвращения к тому, что он совершил, он откатился прочь, но она поймала его руку и удержала ее.
— О, мой… — вздохнула Леония, держа его вытянутой рукой, а другой вытирая слезы. — Я должна запомнить, что тебя надо разозлить и посмеяться над тобой еще, но не слишком часто.
Роджер оцепенел от звука ее голоса. Это был лишь тихий шепот, а он ожидал услышать в нем ненависть, так что слова не имели значения. Но ненависти не было, а легкое касание ее пальцев сковывало его. Они лежали в темноте несколько минут, пока Леония собиралась с силами, чтобы повернуться, а Роджер призывал всю свою храбрость, чтобы взглянуть на нее.
Она улыбалась! Ее волосы были темными и влажными от пота, на ресницах еще блестели слезы, но она улыбалась.
— Ты никогда не давал мне шанс, — протянула она игриво.
— Что?
— Я хотела показать тебе, что тебе не нужно искать кого-нибудь для более живых забав, мне кажется, ты уже все нашел.
— О чем ты говоришь? — Роджер поднялся на локте и уставился на отметины, которые он оставил на белой коже Леонии. Она улыбалась ему задумчиво, но сейчас ее губы были сжаты.
— Я говорю о твоей тяге к проституткам, я хочу, чтобы ты сделал мне одолжение, считая хоть чуточку умной. Когда мужчина, предлагающий высшие наслаждения (чувство юмора, страстные руки и губы, любовные взгляды), вдруг становится сердитым и поворачивается в постели спиной, кажется, что есть другая женщина, которая ему больше нравится. — Ты сошла с ума, — выдохнул Роджер. — Нет другой женщины. Я не такой.
— Нет? Может быть, ты научился тому, что показал мне, у непорочных дев? Нет сомнения, что ты хочешь выставить меня из дома, чтобы попрактиковаться с религиозными аскетками.
— Я хочу, чтобы ты покинула дом и спасла свою жизнь, глупышка!
Роджер закусил губу от досады, что не сдержался и снова напугал Леонию, но она не казалась испуганной. Блеск ее глаз сказал ему, что она не верит. Он не знал, смеяться или плакать. Он понял, что она ревнует, но не осуждает его занятий с «религиозными аскетками», просто боится, что он займется любовью с кем-нибудь еще. И сейчас, когда он, наконец, нашел женщину, которая хочет его, он может ее потерять.
— Леония, кроме этого ничего нет. И никогда не будет. Я люблю тебя. Клянусь. — Он заговорил по-английски. Роджер не мог говорить о любви по-французски. Было безумно трудно выговорить эти слова, они напоминали ему о годах страданий.
Это убедило Леонию. Она вдруг поверила, что он не будет лгать по-английски. Свет ярости в ее глазах погас.
— Тогда мы больше не будем говорить о моем уходе, — сказала она тоже по-английски. — Раз ты сказал, что любишь меня, я тоже буду благоразумной и не задам тебе вопросов о том, где ты научился делать такие восхитительные вещи. В конце концов, не мое дело, что ты делал до того, как мы встретились.
Роджер странно взглянул на нее, с такой напряженностью, как будто не ожидал увидеть ее снова. До нее дошло, что Роджер сказал правду, что его отдаление не было связано с усталостью, было еще что-то очень серьезное. Тем не менее, в этот момент ей было все равно. Более тягостная забота поглощала ее. Невозможно устраивать сцену ревности каждый раз, когда они займутся любовью. Но она не хотела вернуться к роли пассивной невинности. Каким бы искренним сейчас ни был Роджер, разнообразие — это приправа, которая укрепляет любовь. Она дотронулась до его лица.
— Мы не будем говорить о том, где ты научился, но ты обучишь меня, да? Это не дело, что ты знаешь так много, что приносит мне удовольствие, а я знаю так мало, что нужно сделать для тебя.
— Милая, — начал Роджер.
— Не такая уж милая, — засмеялась Леония. — Я хочу знать ради твоего блага и моего. У тебя в этом большое преимущество передо мной.
Роджер тяжело вздохнул.
— Надеюсь, смогу. Клянусь тебе, что с радостью посвящу всю жизнь, чтобы обучить тебя. Но завтра ты должна уйти. Слишком опасно оставаться здесь.
Он был чрезвычайно серьезен. Это была не жажда свободы, а страх за нее.
— Разве кто-то узнал меня? — спросила Леония, опять переходя на французский.
— Нет, не в этом дело, — Роджер резко остановился.
Он едва не лягнул себя, что чуть не упустил такую возможность. Ему не надо будет ничего объяснять, а у Леонии не будет причин опасаться за себя и за него. Болезненность и радость так перемешались с физическим истощением, что он не мог уловить мысль, которая посетила его. Однако Леония не пришла в замешательство и отринула все его доводы, прежде чем он успел изложить их.
— Тогда почему мне опасно оставаться здесь? А тебе не опасно? — живо спросила она.
— Это не так, любовь моя, — голос Роджера дрогнул. Как часто после этих слов он слышал оскорбления и насмешки.
— Что же? — пробормотала Леония, придвигаясь к нему.
— Ничего, ничего, сейчас, мне трудно сказать «я люблю». Мне кажется, как только я осмелюсь сказать это, потеряю того, кого люблю. — Ты не потеряешь меня, — заверила Леония, затем поддразнила, — даже если этого захочешь.
— Но я должен. Я сказал тебе. Завтра ты должна уйти.
— Но я не хочу уходить и не уйду.
Роджер устало попытался найти рациональное объяснение положения, опасного для нее, а не для него. Он думал, что должно быть множество причин, вызывающих такую ситуацию, но ничего не мог придумать, чувствуя только выворачивающую душу потерю, предчувствуя страдания в пустой постели. И все становилось еще хуже из-за того, что Леония любила его. Если ему вместе с Тулоном грозит гильотина, она будет страдать. Это было приятно и слегка притупляло горечь, но вся боль оставалась внутри. Если он умрет, она останется без защиты. Фуше сделает, что сможет, возможно.
— Я так устал, Леония, — вздохнул Роджер. — Давай оставим все на утро.
