Тайна древлянской княгини - Дворецкая Елизавета Алексеевна (читать бесплатно полные книги txt) 📗
Однако рано было унывать, и Воята постоянно помнил, что еще есть надежда отбиться от Змея-С-Моря вполне обычными средствами, то есть острым железом мечей и топоров. В битве на Ореховом острове они потеряли до сотни умелых гридей, но за прошедшие два дня сумели отчаянными усилиями собрать в Ладоге какое-никакое войско: в самом поселении, из ближних окрестностей. Самыми надежными были торговые дружины, привыкшие оборонять в дальних странствиях свою жизнь и имущество. С их стуриманами постоянно шли переговоры – на деле-то они были прижаты к стене, потому что уйти из Ладоги вверх по реке им сейчас никто не позволил бы и не дал лодок, но в обмен на военную помощь требовали значительных послаблений. Ладожане соглашались на все: уберечь бы жизнь и поселение, а дирхемы будут.
Не хватало только достойного вождя. Оставшийся в Ладоге за главного Рерик ярл был сломлен смертью сына и самой страшной из возможных распрей – внутриродовой. Все знали, что его старшего сына убил младший, и не понимали, чего теперь ждать. Сможет ли он поднять руку в сражении на собственное дитя? А куда ему деться, если это дитя явилось за его головой? Но дадут ли боги хоть на волос удачи отцу, в чьем потомстве совершено непростительное преступление? Нет… Нет! «Все с ним погибнем!» – поговаривали в Ладоге, сперва шепотом, но с каждым днем и часом все громче. Воята и прочие воеводы старались пресекать такие разговоры, но в душе признавали правоту людей. Да уж, боги отвернулись от Рерика ярла, и не будет удачи никому, кто с ним связан. Но кого поставить взамен? Велем Домагостич далеко…
– Знаете, что я подумала? – вдруг подала голос Предслава, дождавшись заминки в разговоре мужчин.
Все четверо – Воята, Добробой, его брат Мирослав и Буремысл Творинегович – умолкли и посмотрели на нее. Все уже знали, что Предслава Волегостевна не такая женщина, чтобы без надобности встревать в разговор мужчин.
– Переговоры о телах нужно начать прямо сейчас, – продолжала она. – Еще слишком тепло, и им нельзя лежать долго. К тому же… не так уж плохо будет, если кто-то пойдет туда и посмотрит… поговорит с ним… надо предложить ему выкуп сперва за тела, а потом и за Ладогу, если он пойдет на переговоры. Но начать надо с тел, потому что в этом он не откажет. Не должен отказать.
– Главное – разговор начать, а там уж как пойдет, – согласно кивнул Добробой, зрелый мужчина, двоюродный брат и ровесник Велема. – Если не очень много запросит змей проклятый…
– А если он своего бати голову запросит? – хмыкнул Буремысл, самый младший из отпрысков ворчливого старейшины Творинега, который уже переженил десяток правнуков, но все еще правил своим многочисленным родом, не желая сдаваться старости.
Мужчины переглянулись, и Предслава ясно читала по их лицам: и отдадим! Если это все, чего он запросит… Лишиться воеводы-варяга, к тому же не «своего» варяга, рожденного в нурманских семьях самой Ладоги, а пришлого, пусть он и обеспечивал безопасность поселения и округи в течение почти двух десятков лет, казалось гораздо меньшим злом, чем подвергнуть своих людей гибели, а дома и имущество – разорению.
– А пойдет кто? – пожал плечами Мирослав. – Этому чучелу закон не писан. Если он родного брата загубил и на отца ратью двинулся, то чужого кого ему лютой смерти предать – что плюнуть. Худого человека послать – обидится, говорить не станет. А доброго и знатного – кого нам не жалко?
– Честишу, – хмыкнул Воята, и все, как ни были напряжены и расстроены, невольно улыбнулись.
Речь шла о Честимере Путеславиче – отпрыске одного из семи-восьми наиболее старых ладожских родов. В последние годы потомков деда Путени будто сглазил кто: один по торговым делам поехал да сгинул, другой на чудскую стрелу в зимнем походе нарвался, третий на лову медведю под лапу неловко попал, четвертый так, дома, после бани простыл, три дня похворал да и помер. И два года назад оказалось, что восемнадцатилетний Честиша остался старшим мужчиной во всем роду, имея под началом два десятка разновозрастных баб и девок, беспортошных мальцов и отроков моложе себя. Быть им всем заместо отца он не слишком годился, ибо был из тех, кто на бегу вечно путается в собственных ногах. К чести его, к делу он подошел со всем тщанием и очень старался быть достойным старейшиной: в Ладоге над ним посмеивались, но жалели.
– Невелика потеря, если что, – усмехнулся Мирослав. – Да дело такое ему не доверишь!
– Я знаю, кого можно послать, – снова подала голос Предслава.
– Я тебя не пущу, – сразу возразил Воята. – Ты и без того по краю идешь…
– Не я, – успокоила его она. – Утушка.
– Во как! – На лицах мужчин отразилась озадаченность. О женщинах в качестве послов они вообще не думали.
– Она – его племянница, дочь его брата, – напомнила Предслава. – Своя кровь.
– Да он самого брата не пожалел, а уж дочь его точно не пожалеет!
– Брат его был мужчиной и воином, – снова напомнила Предслава. – А Утушка – женщина. Если он на женщину и свою родственницу руку поднимет – значит, никакие договоры с ним вовек невозможны. А если кого станет слушать – только ее.
– Нет так нет! – Мирослав развел руками. – Да Акуновна старшая пойдет ли?
– Она пойдет. Что ей терять?
Мужчины не ответили, молчаливо соглашаясь. Ауд, иначе Утушка, была старшей дочерью Хакона и Дарфине. Ее муж Братила был среди тех, кто пропал на Ореховом острове – вернувшиеся не могли точно сказать, погиб он или раненым попал в плен, знали только, что среди спасшихся его не было. В Ладоге имелось теперь около сотни женщин, жаждавших знать об участи мужей, сыновей, братьев. Все знали, что потери сокрушительны, но каждая в душе надеялась: но уж мой-то не погиб, только ранен, в плену и вернется! Его выкупят или освободят, разбив урманов… Из этих женщин Утушка Акуновна была самой знатной и к тому же приходилась ближайшей родственницей вождю нападавших. А выкупить и достойно похоронить тела погибших было первой обязанностью тех, кто еще оставался в живых. Особенно это касалось тел Гостяты и Хакона.
– Я пойду! – сглатывая и шмыгая распухшим носом, Утушка вскинула отекшее от непрерывных рыданий лицо, едва Предслава впервые намекнула ей на такую возможность. – Пойду! Хоть сейчас пойду! Хоть узнаю, как он там. Отца не вернуть… так хоть мужа… Сейчас идти?
– Это опасно. Хельги, твой стрый, убил родного брата. – Предслава была обязана ее предостеречь, хотя едва ли кто-то в Ладоге лучше Утушки, дочери Хакона, это все понимал. – Одним богам ведомо, пожалеет ли он хоть какую родную кровь…
– Тогда пусть Фенрир Волк и Нидхёгг пожрут его, гада ползучего! – хрипло, с ненавистью выдохнула Утушка пересохшим горлом. – Тогда мне жить и незачем. Не хочу по земле такую дурную кровь носить, что своей не жалеет! Не хочу детей родить с таким пятном на роду! Пусть тогда лучше весь род наш сгинет под корень, чем с таким позором среди людей жить!
– И я пойду! – таким же густым от слез голосом пробормотала ее младшая сестра Малова, еще носившая девичью тканку.
– А ты не пойдешь. – Утушка подняла руку и осторожно погладила девушку по мокрой щеке. – С дедушкой-то кто останется? Нету у него теперь никого, кроме нас с тобой. О нем не подумала?
Малова опять зарыдала. Она родилась вместе с сестрой-близнецом, и Хакон назвал дочерей именами своих предков по женской линии: халогаландской королевы Мальфрид и франкской графини Вальдрады. Словены звали их Малова и Володрада. Но четыре года назад, когда близняшкам было по двенадцать, Володрада умерла. Утушка и Малова теперь оставались единственными в Ладоге родственницами Рерика ярла. А к тому же, как ни искренне было убеждение Утушки, что незачем жить роду, запятнанному смертоубийством между своими, младшую сестру ей было все-таки жалко.
– Она не одна пойдет, – постаралась утешить Малову Предслава. – Другие тоже ведь хотят своих мужей выкупить. я тоже… может быть, пойду, если Воята пустит.
Ей пришлось изрядно собраться с духом, чтобы это сказать. Опасность для нее ведь еще больше, чем для других: за ними пришел только земной враг, а за ней – сам Зверь Забыть-реки! Но не ей, женщине княжеской крови и старшей ладожской волхве, было отсиживаться за чужими спинами. Это расплата за почет для нее и ей подобных – идти впереди.
