Песнь сирены - Джеллис Роберта (лучшие книги онлайн TXT) 📗
– Ты и в самом деле плохо владеешь языком, – согласился Вильям.
– Совсем нет, – запротестовала Элизабет, пока Раймонд решал, являются ли последние слова сэра Вильяма разрешением для Элис, или тот сказал, что думал, не отдавая себе отчета, к чему это может привести. – И почерк у него лучше, чем у кого бы то ни было на всем юге Франции. Во всяком случае, это не имеет значения, ведь он будет здесь и сможет сам прочитать, что написал.
Элизабет понимала мотивы Вильяма. Отчасти она соглашалась с ним, но знала: Элис не сможет без разрешения покинуть крепость. Как только Вильям встанет с постели, у нее уже не будет причин оставаться в Марлоу. А до той поры его можно считать достаточно серьезно больным, требующим более квалифицированного ухода, чем тот, который могла обеспечить Элис. После этого истинные причины ее задержки здесь могли бы стать слишком очевидными. Элизабет не опасалась осуждения или проявления неуважения со стороны слуг Вильяма, однако все, что они узнавали, с поразительной быстротой достигало ушей слуг в Хьюэрли.
Подобные рассуждения годились к взаимоотношениям Элис и Раймонда. Поэтому Элизабет сделала вид, что не замечает укоризненного взгляда, брошенного на нее Вильямом.
– Если тебе не нравится, как ведет записи Раймонд, Элис сможет расшифровать их для тебя, когда он вернется из города.
Сказав это, она с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться: слишком явственно читалось в обеих парах устремленных на нее глаз «Предательница!!!». Позднее она все объяснит Элис, и та поймет ее. Что же касается Вильяма… ночью она даст чувствам Вильяма бальзам, который излечит его.
Однако все предпринимавшиеся Элизабет предосторожности оказались тщетными. Моджер уже давно знал, что она и Вильям любят друг друга, и он не первый год прикидывал, какую назначить цену за свою поруганную честь. По сути, сейчас дело было не только в ней. Крушение планов плачевно отражается на характере таких натур, как Моджер. Оно делает их мстительными. И все эти неприятности преследовали его с самого начала уэльской кампании.
Все его планы нарушились. Каждая попытка убить Вильяма заканчивалась неудачей, причем две последние – по его собственной вине. Не находя никого, кроме себя, на ком можно было бы выместить злобу, он попытался совсем иыбросить Вильяма из головы. Однако из этого тоже ничего не вышло. У него сложилось впечатление, будто все в армии днем и ночью приходят в его лагерь только затем, чтобы поинтересоваться здоровьем сэра Вильяма. На следующий день после его нападения на Вильяма эти невинные вопросы приносили ему некоторое облегчение: они свидетельствовали о том, что никто не подозревает его. Однако, когда страх прошел, любое упоминание о Вильяме стало действовать на него, как грубая ткань на сыпь.
Иногда раздражение Моджера доходило до предела. Граф Хсрфордский вызвал его к себе и ледяным тоном учинил допрoc за неподчинение приказам Вильяма.
– Я слишком люблю Обри, чтобы доставлять неприятности его отцу, – сказал в заключение граф, – и, хотя Оори говорит, будто ранее вам не доводилось бывать в шкого рода сражениях, человеку вашего возраста должно хватать ума, чтобы следовать советам других, более опытных людей, подобных сэру Вильяму. Учтите это на будущее.
Моджер почел за благо не оправдываться. Вернувшись в отведенные ему аппартаменты, он сердито приказал прислать к нему Обри, как только тот освободится. Но в итоге рассвирепел еще больше, ибо Обри, как только вошел, сразу озабочено заговорил о Вильяме.
– Милорд говорит, кто-то опять пытался убить его прошлой ночью, и поэтому сэр Раймонд забирает его домой в Марлоу.
– При чем тут Вильям?! – оборвал его Моджер. – Какого дьявола тебе понадобилось выставлять меня сопливым недоумком перед де Боуном?! Как ты посмел выставлять меня глупцом и неумехой?!
– Быть неопытным и рваться в бой еще не значит быть глупцом, – огрызнулся Обри, оставив отца с раскрытым от изумления ртом. – Я сделал для вас все возможное. Что еще я мог сказать? Или вас больше устроило бы, если бы я рассказал, как вы завидуете сэру Вильяму, – скажи он, что вы едете на лошади, вы тут же стали бы спорить, будто это корова?
Моджер попытался ударить сына, однако Обри увернулся. Это был эффектный прием, свидетельствовавший о его умении как нападать, так и защищаться, причем гораздо лучше, нежели его отец. Затем юноша опустил глаза.
– Прошу прощения, – сказал он. – Вы можете избить меня, если хотите. Это ваше право: я говорил с вами непочтительно… Но я сделал все, что было в моих силах, желая оправдать вас перед милордом. Он был в ярости! Я вынужден был сказать ему правду.
В движениях Обри чувствовалась уверенность в себе: он отодвинулся лишь на дюйм от кулака отца и в то же время находился в достаточной близости к нему для ответного удара. Это открытие дало Моджеру горькую пищу для размышлений. Он вдруг осознал: перед ним не мальчик, которого легко можно было запугать, а юноша, становящийся опасным. Обри мог подчиниться воле отца и даже снести побои, поскольку и то, и другое было «правом» отца в отношении сына. Однако было ясно, при желании он сможет постоять за себя, а возможно, и победить отца. Моджер опустил поднятую было руку.
– Что пятнает меня, запачкает и тебя, – фыркнул он. – Не забывай это. Однако у меня есть дела поважнее, чем подобные глупости. Так значит, этого выскочку наемника заставили перевезти Вильяма… Вероятно, по дороге он умрет.
И опять Моджер был неприятно поражен: Обри стал пепельно-серым, из глаз у него брызнули слезы.
– Нет! – воскликнул он. – Не желаю в это верить!
Из-за душивших его слез он не смог больше ничего сказать. Поэтому Моджер не узнал, как вскоре после его нападения на Вильяма граф, Раймонд и монах, служивший в лазарете, долго совещались. Мнение монаха оказалось решающим. Неоднократно поминая «волю Господню», тот юобщил, что у него есть все основания уповать на благополучный для сэра Вильяма исход путешествия. Его состояние ухудшится, предупредил он, возможны длительная лихорадка и слабость, однако, если не будет гангрены, на что путешествие никак не может повлиять, сэр Вильям не умрет.
– Не имеет значения, веришь ты или нет, – проворчал Моджер.
Каким же дураком он был, позволяя своим сыновьям проводить так много времени в Марлоу! Теперь понятно, где они набрались этих глупых идей о чести. Она для тех, кто может позволить себе иметь ее, но не для бедняка, пынужденного не без ловкости пробиваться наверх, цепляясь зубами и ногтями. Черт бы побрал этого Вильяма, изрекающего пустые банальности и похитившего привя-кшность его сыновей! Это не беспокоило его, пока они были мальчишками, такими надоедливыми, всегда хотевшими что-то показать ему. Теперь, когда они почти мужчины, им следовало бы соображать получше. Они должны были бы и сами увидеть: его путь – мудрость и выгода, тогда как глупые идеалы Вильяма заведут их в болото.
Ладно, пусть получают, что сами захотели. Он порывает с ними… разве…
– Когда все здесь кончится попроси у графа разрешения отлучиться, – продолжал он. – Ты должен немедленно жениться на Элис, прежде чем сюзерен Вильяма сможет взять ее к себе.
– Нет, – твердо ответил Обри, побледнев еще сильнее.
Когда отец впервые затронул эту тему, Обри был еще слишком мал, чтобы решиться на отказ. Он знал: Вильям сможет взять ответственность на себя и избавит его от необходимости открыто противоречить отцу. Для Обри было вполне естественным обратиться за помощью к Вильяму. Уже с шестилетнего возраста тот всегда выручал его в трудных ситуациях. Даже тогда, когда мать не могла ему помочь.
Моджер слишком часто был либо в отъезде, либо «очень занят» и не мог выслушивать его детские проблемы. Это Вильям подарил ему первый в его жизни железный меч, он же давал уроки фехтования. Именно Вильяму он отправил свое послание, когда был пажом и отчаянно тосковал по дому, преследуемый, как новичок в группе, насмешками и издевательствами. Вильям в ответном письме дал дельные советы; более того, он приехал сам, проделав немалый путь от Марлоу до Херфорда, желая убедиться действительно ли неприятности Обри связаны только с тоской по дому и насмешками. Уверенность в поддержке – только это в действительности нужно было Обри. После визита Вильяма он стал больше полагаться на свои силы, мог постоять за себя и вскоре освоился с новой для себя жизнью.
