Над бурей поднятый маяк (СИ) - Флетчер Бомонт (читать хорошую книгу txt) 📗
***
Хенслоу провернул ключ в двери своей норы — он никогда не покидал ее, не заперев дверь. Доверять актерам мог лишь тот, кто сам не был актером — и у кого не водилось никаких денег.
— А мне бы хотелось, чтобы некогда жирные и свирепые медведи были последними, кто принес мне убыток, подыхая. Даже девчонок, вечно цепляющих какую-то дрянь, и после заражающих все и вся в округе, бывает жаль… Но в наше время, когда борделей в Лондоне больше, чем арен для травли, раздобыть сочную шлюху куда легче, чем выносливую зверюгу, способную выдержать несколько собачьих атак подряд.
Старик проворно забрался за стол, и шлепнулся в кресло, с неким благообразием выложив руки на стол. Почти все его пальцы украшали кольца — серебряные, но некоторые были золотыми, а одно — с большой сердоликовой геммой.
Гемму украшал герб. Ясное дело — чужой.
— Кое-что произошло, — начал Кит, пройдясь у клетки с мотающим башкой медведем, и проведя пальцами по решетке, как по струнам арфы. — Кое-что очень дурное.
— Да ладно, правда? Небывалое дело. А я уж подумал, что сынок старого Джейме просто-напросто устал, капризничает и не хочет ублажать очередную пизду, отвалившую ему кругленькую сумму.
Кит продолжал терпеливо, даже не глядя на Дика и Уилла, стоявших у порога, как провинившиеся школяры.
— Что-то очень плохое. Не вдаваясь в детали, скажу так: мы вызвали негодование Топклиффа, да настолько сильное и преисполненное искренности, что он поклялся пустить на кишки и мясо не только Бербеджа, но и Шекспира. И меня заодно. Не далее чем на исходе праздничной недели. Потому что на Пасху — он находит это несколько… грешным.
Медведь грузно поднялся с соломы и заходил из стороны в сторону, будто передразнивая движения говорившего.
— Ну, молодцы, еб вашу мать! — воскликнул Хенслоу. — Что бы вы еще могли сделать полезного, а?
— Мы собираемся бежать из столицы, — Кит был честен, предельно честен, и, приблизившись к Уиллу, погладил его по щеке, повторяя немудрящую ласку, подаренную ему накануне. — Даже не знаю, сколько времени потребуется моим друзьям, чтобы как-то урезонить разбушевавшегося богобоязненного старца… Месяц, два?
Тяжело глядя исподлобья, Хенслоу пялился разом на всех троих так, словно желал проклясть их без слов. Деньги, большие деньги уплывали прямо из этих украшенных чужой славой рук.
— И я хочу просить тебя о ночлеге. Здесь, в «Розе», или в одном из твоих борделей. Потому что есть вероятность, что мой собственный дом нынче ночью поставят с фундамента на крышу, пытаясь отыскать подписанный кровью договор с Дьяволом, а то и что поинтереснее…
***
— Ну… — сказал Катберт и сделал шаг назад, разомкнув, наконец, крепкие объятия.
Дик часто заморгал, смахивая непрошеную слезу: вот чего только не доставало, так это разрыдаться на глазах у брата, Кэт и сидевшего тут же неподалеку Уилла. Впрочем, Уилл вряд ли бы заметил: он сидел прямо на сцене, откинувшись на колонну и закрыв глаза. То ли умудрился задремать, то ли так ждал своего ненаглядного Марло, в очередной раз упрохнувшего в неизвестном направлении.
Дик снова моргнул, проклятые слезы, когда не надо, сами наворачивались на глаза. Он набрал в грудь побольше воздуха, выдохнул.
— Ну… — повторил вслед за Катбертом, и сглотнул подступивший к горлу комок. — Ты это, брат… береги себя, что ли. И Кэт береги. Кроме тебя… — помял в пальцах дурацкий парик — зачем только до сих пор держал его, уцепился за него, как за реликвию какую, право, — сам знаешь, как оно…
Брат кивнул. Дик мучительно понимал, что говорит не то, не так и вообще не о том. А о чем говорить, когда уходишь вникуда, и неизвестно, вернешься ли — он не знал.
— Папаше с мамашей привет, значит… — добавил Дик, снова поймал себя на том, что тискает парик и с раздражением отбросил его в сторону. — Не поминайте лихом, простите, коль что не так.
Кэт, душка Кэт, до тех пор стоявшая изваянием и только мявшая и мявшая в руках какой-то узелок вдруг всхлипнула — и с отчаянным громким вскриком бросилась ему на шею.
— Как же это, Дик! Как же так… — она ловила его лицо своими тонкими крепкими пальчиками, поворачивала к себе, быстро-быстро целовала в губы и плакала, плакала, и Дик тоже не выдержал, всхлипнул, сжал ее в объятиях.
— Ну, будет, вам, будет, — крякнул Катберт. — Не на похоронах же, в самом деле.
— Да что ты!.. — всплеснула руками Кэт и выронила узелок, Дик наклонился за ним, и вместе с ним наклонилась Кэт, и они столкнулись лбами, вскрикнули. Рассмеялись было, и вновь Кэт осеклась, захлюпала носом, а Катберт сказал, глядя куда-то в сторону:
— Я подожду там, в партере, Кэт, а вы пока попрощайтесь. Только недолго, а то ворота скоро закроют — придется помыкаться, чтоб до дома дойти.
Дик закивал часто-часто, не выпуская Кэт из объятий.
— Дождешься меня? — спросил, целуя, заглядывая в лучистые, покрасневшие от слез глаза.
— Что ты, душка Дик, что ты спрашиваешь такое, дождусь, конечно, кого же мне еще ждать, как не тебя, — зачастила Китти, и он кивнул: даже не сомневался.
— Я буду думать о тебе, каждый день, так и знай. И напишу, как только смогу.
Кэт спрятала разом вспыхнувшее лицо у него на груди.
— Я не умею читать, Дик…
— Не страшно, — ответил он, стараясь, чтобы голос звучал как можно тверже. — Значит, нарисую. Буду тебе показывать, как мы живем.
Кэт улыбнулась, расцвела ему навстречу.
— Хорошо.
И оба замолчали, прижимаясь друг к другу.
День клонился к вечеру, и даже на сцене по углам у колонн залегли длинные тени.
— Дик, Кэт, — позвал Катберт из партера. — Пора.
Дик вздохнул. Вот и все. Нет, не так он себе мыслил свою жизнь, не такого хотел для себя и Кэт. Но, как известно, чтобы рассмешить нечистого, нужно рассказать ему о своих планах.
— Ой, — всплеснула руками Кэт и сунула в руки Дика узелок, который до сих пор держала в руках. — Чуть не забыла главное! Вот, возьми! — И поскольку Дик смотрел, все еще не понимая, добавила: — Это булочки с крестом, Дик. На удачу. По паре на каждого.
Глава 7
Кровать под боком отчаянно скрипела, даже когда Кит набирал в легкие побольше пропитанного приторными духами и девичьим потом воздуха. Наверняка в этой комнате, на этой кровати, кого-то поспешно дотрахивали еще тогда, когда они, несчастного вида троица бедолаг, лишенных крова, только ступили на порог «Маленькой Розы». Было очевидно — все кровати в борделях скрипят, все бандерши одинаково кривятся на необходимость сменить грязное, в засохших потеках крови или семени, постельное белье на новое и надушенное, все заведения Филиппа Хенслоу называются на единый лад.
— Он бы еще свои арены для звериной травли обозвал цветочными именами, — усмехнулся Кит, кивнув на низкую, привязанную к кованной рамке вывеску в виде круглого цветка.
Теперь у них была крыша над головой — и полный хлев чарующе полураздетых соседок, провожающих новых посетителей липкими, сочащимися беладонной и предложением райских утех взглядами. Хенслоу жался, высчитывая в уме, во сколько ему обойдется помощь дорогим друзьям прежде, чем они вернут все сторицей и перестанут быть дорогими, оставшись просто друзьями — но все же разрешил «жахнуть парочку красоток, но только не тех, что стоят подороже и умеют побольше».
Кит был единственным, кто любезно поблагодарил хозяина «Розы», «Маленькой Розы» и целого сада розочек разной степени распущенности, за столь щедрое предложение.
Кровать продолжала поскрипывать, подстроившись под его размеренное дыхание. За стеной, украшенной так же, как гримерная каморка Неда Аллена, старательно, отработанно стонала девица, убеждая молчаливого, кажущегося порождением полночной горячки, клиента в том, что член у него, как у быка.
Это была не та игра, о которой в театре бы сказали — сотрясти сцену.
— Я бы ей не поверил, — проговорил Кит, взбив подушку под затылком, и забросив руку за голову. — Можно подумать, она бегает тратить свой грошовой заработок на какой-нибудь гостиный двор, чтобы поглядеть, что у быков под брюхом — а не за тем, чтобы повизжать, когда ее обдаст их кровью…
