Продавцы теней (СИ) - Друбецкая Марина (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT) 📗
— Слушайте, Анатольев, а ведь мне надо в кинотеатр! Который час? — встрепенулась Ленни.
Но само собой стало ясно, что выбраться из кипящей лачуги будет сложно: на улице стемнело, а щедрый Бестеренко принес супницу с лапшой. Еще через полчаса Ленни уже спорила с рыжеволосым великаном, известным тем, что устраивает «букво-спектакли», во время которых чтение сопровождается показом букв и слов с помощью гуттаперчевого тела:
— Вы ассоциируетесь у меня с буквой «з», — наседал на нее рыжеволосый, держа на отлете ложку с лапшой. Ленни так и видела, как она полетит сейчас на голову лысому. — И знаете почему? Потому что «з» — самая скоростная буква алфавита, самая стремительная. «З» — это аэропрыткие салазки, у них полозья сами знаете какие — космические двигатели. Идите в мою футур-труппу, о Елена кинетическая! Не хотите в труппу, давайте я пойду к вам в натурщики — сделаем серию «живой алфавит»! — неожиданно деловито заключил рыжий.
— Нет, в натурщики — это к господину Эйсбару, — неожиданно серьезно ответила Ленни. — Меня интересует другое. Меня интересует киносъемка в движении — вся жизнь врасплох. Я слышала, существуют киноавтомобили — могут работать по принципу пожарной команды. Съемка где угодно и когда угодно по дуновению ветра. Проекционный аппарат приводится в движение от холостого хода автомобиля. Взять с собой экран несложно. Проявочную тоже можно оборудовать в фургоне. Вот если бы зафрахтовать целую стаю и двинуться куда глаза глядят — утром приезжаешь в городок, выбираешь точки съемки, людей, снимаешь, проявляешь, а вечером показываешь местным жителям хронику про них же. Вот это да! Тогда люди узнали бы, что такое кино на самом деле! — Ленни говорила так громко, что в кабинет стал набиваться народ, решив, что сюда переместились чтения. Какая-то длинноволосая девица улеглась у Ленни в ногах на манер русалки и показывала дурную пантомиму — то крутит рукой невидимую ручку невидимой кинокамеры, то вращает глазами, изображая «старое кино».
— Меня, меня возьмите с собой, — ныл Неточка. — Я работал киномехаником. Нет ходь-бе! Нет старой филь-ме!
Рыжеволосый оттирал его от стола. Лысый выспрашивал у Ленни, где она предполагает в киноавтомобилях устроить душевую кабину. Анатольев молчал, глядя на былую подопечную с интересом.
— А знаешь, милая худышка, не такая уж это плохая идея. Совсем. Это даже не идея, а проэкт! При должном финансировании со стороны нашей ретивой Думы можно запустить и кинопоезд — с целыми вагонами-залами, проявочными комнатами, но это позже. А вот автокинопробег, скажем, колонна из трех машин… Да-с! Такая маленькая у тебя головка, Элеонора, а сколько мыслей в ней полезных — и мобильных!
Ленни зарделась. Сложила руки крест-накрест и победно оглядела стол.
Еще через полчаса они с Анатольевым сидели в другом кафе — «Питтореске» на Кузнецком мосту — под знаменитым стеклянным потолком, расписанным Якуловым алыми петухами. Напротив, на не менее знаменитом сафьяновом табурете в форме неведомого животного, сидел Николай Дмитриевич Филиппов, владелец «Кафе поэтов» и «Питтореска». Худой серьезный господин с аккуратно подстриженной бородкой, скорее похожий на чужестранного профессора, чем на известного всей Москве «булочника», который заказывал интерьеры для своих кафе, контор и магазинов художникам самых разных направлений и был щедр на материалы и гонорары.
— Киноавтомобили? Небольшая колонна… — задумчиво повторял он уже пятый раз, то и дело поднимая глаза к потолку, по которому мимо красных петухов мчались васильково-синие кони — бешеные и в то же время прозрачные краски создавали эффект шелка, за которым чернело небо из восточной сказки.
Ленни уже разыграла перед Филипповым не одну сцену из жизни киноавтоколонны: как оператор и режиссер-моменталист появляются в гимназии маленького городка и снимают удивленных учеников; потом мчатся на местную фабрику тканей и фиксируют, как оживает в щупальцах ткацких машин полотно; потом оказываются случайными свидетелями ссоры влюбленных на улице, ветер срывает с девушки шляпу, та бежит за ней, пытается поймать, а потом, будто улетевшая шляпа — знак непредсказуемого поворота жизни, — машет на нее рукой, разворачивается и быстрыми шагами уходит от своего спутника, тот бежит за ней…
Филиппов по ходу повествования Ленни вопросительно посматривал на Анатольева. А тот лишь складывал губы бантиком и удовлетворенно кивал, делая глазами знаки: «слу-ша-ем вни-ма-тель-но, и-бо де-ло че-ло-век го-во-рит».
— …а в конце дня выясняется, что у этой пары свадьба в местной церкви, и взгляд камеры провожает их в церковь… — выдохнула Ленни неожиданно подвернувшийся конец истории.
— А буквально на следующий день киножурнал «Городок» будет готов, поскольку проявочная и монтажная едет в той же автоколонне, и фильма может быть показана как местным жителям, так и стать частью большой документальной кинокартины, которую к финалу мы будем иметь, — закончил Анатольев и гордо поправил свой бархатный фиолетовый бант. — Впрочем, признаюсь, съемка в пути — большая фантазия. Но такая фантазия, которая не заставит ваши деньги краснеть, Николай Дмитриевич. — И Анатольев мечтательно завел глаза к расписному потолку.
Посвященные знали, что Филиппов и сам пишет стихи и иногда — раз в несколько лет — делает роскошные подарочные издания на бумаге верже с орнаментом на каждой странице в две краски. Несколько лет назад иные циники из богемы над ним посмеивались, но теперь почти все молились — Филиппов все больше увлекался бешеными художественными затеями и умел придать им вес. Было видно, что на киноавтомобиль он согласен. Его смущал девчачий вид госпожи Оффеншталь, но когда выяснилось, что она автор плакатов к «Защите Зимнего»…
Через полчаса Ленни с Анатольевым снова сидели в «Кафе поэтов», где футуристы уже развернули здоровый угар. Маяковский методично швырял бутылки из-под шампанского, целя в кого-то из чиновничьей публики. Рыжеволосый с «русалкой» проводили акробатические чтения. Публика увлеченно следила за их азбукой тела. Вдруг раздались выстрелы. Неточка, лежа на полу, задумчиво палил в Маяковского, который направлялся со своим стулом к «живому алфавиту». Публика прыснула врассыпную. Неточка всхлипнул и, подложив пистолет под голову, захрапел.
— Не волнуйтесь, господа, у него холостые, — сказал Бестеренко. — Я каждое утро проверяю.
— Долой ссстарое иссскусство! — пробормотал Неточка сквозь сон, пуская пузыри. — Долой вссех! Убббью!
Глава XVIII. Все встречаются и расходятся
Раздался гудок, бомбошки на бархатных портьерах запрыгали — поезд тронулся. По перрону бежал Метелица и махал им вслед крошечной ручкой. Эйсбар откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Скорей в Москву! Последние три недели в Петербурге утомили его суетностью и бесплодностью. От одного синематографического театра к другому, от одного к другому. Представлять фильму, говорить дежурные слова, отвечать на дурацкие вопросы зрителей… Впрочем, и его ответы тоже не блистали глубиной мысли. Ну как ответить на вопрос: «А гимназистке правда выкололи глаза?» Простая публика воспринимает все напрямую, не делая разницы между жизнью и экраном. Впрочем, быть может, это и к лучшему.
Послышалась возня, и Эйсбар слегка поморщился. И эта компания, с которой приходилось проводить время. Обтекаемый Долгорукий с его кошачьей повадкой и фальшивыми улыбочками и безумный накокаиненный Жорж.
Все, что происходило в последние дни, отпечаталось у него в голове стоп-кадрами. Вспышка — восторженное лицо курсисточки, тянущей к нему букет. Еще одна — курсисточка на диване в квартире на Конюшенной. Букет валяется в углу. Большие вялые груди валяются на подлокотнике дивана. Курсисточка оказалась скучной неповоротливой дурой. Ныла что-то о вечной любви. Он с тоской вспоминал непоседливую Ленни с ее мгновенным откликом на любое его желание. Еще вспышка — они с Жоржем в какой-то комнате, завешанной коврами, — подвал, не подвал? Бродят невнятные тени. Со стен струится тусклый свет. Душно и почему-то дымно. Жоринька в излюбленной позе утомленного фавна полулежит на полу и курит кальян. Тело его кажется невесомым. Надо изменить ракурс, чтобы оно стало материальным. До ламп не дотянуться — слишком высоко. Он видит свою руку, протянутую к лицу Жоржа. Видит, как его пальцы берутся за подбородок, поворачивают его к свету, передвигают руки, нажимают на плечо, чтобы оно опустилось, разворачивают корпус. Ему нравится вещественность, плотность этого тела. В нем нет скорой податливости, но сила… Ему надо обладать этой силой, подмять ее под себя. Он чувствует, как его захлестывает нетерпение, даже раздражение. Он уже не понимает, мужское это тело или женское. Ему все равно. В голове стучит одно: взять, подчинить, владеть. Новое обладание сделает его власть почти безграничной. Он отбрасывает ногой кальян и опрокидывает Жориньку на ковер. Тот хохочет. Тело его выгибается и отдается бешеному напору, откликается на сумасшедший ритм. Потом они лежат рядом.
